В лабиринте "Ведьм"

— Похоже, — усмехнулся Кирилл, — и это ещё не всё. Первый шёл по оврагу. Я его стрелял метров с тридцати. С такими ранами, он далеко уйти не мог. Вон следы.

Охотовед моментально оживился. Перестав хвалить парней, он скачками спустился в овраг и махнул Китяжу, мол «Подойди».

Кирилл сделал тоже самое. В три прыжка он оказался у охотоведа.

— Стрижку покажи…

— Вот — Кирилл показал куски шерсти.

Николаич присел на корточки и начал рассматривать снег.

— Смотри — он указал на две капли крови.

— Алая, — Китяж рассматривал рубиновые капли, — Артериальная. Далеко не уйдёт.

— Не факт, — покачал головой Николаич.

— Факт, — твёрдо сказал Тяжин, — Николаич, ты же меня знаешь. Я е могу промазать с тридцати метров. Пройди по следам, а я ещё на номере постою.

Охотовед задумался.

— Добро, — кивнул он, — но, дальше двухсот метров не пойду. Ты итак уже свой план по волкам на три года вперёд выполнил.

Двести метров идти не пришлось. Поднявшись по склону оврага, волк прошёл ещё метров семьдесят и лёг умирать под разлапистой елью. Сначала Кирилл услышал лёгкий свист, а затем и окрик.

— На четыре года!!! Подходи, забирай!!!

Тяжин прошёл по следам охотоведа и увидел огромного, по сравнению с теми, которые лежали на номере, лежащёго, как живого волка.

— Чёго-то он здоровый, — Тяжин держал ружьё не изготовку.

— Она, — поправил его Николаич.

— Что «Она»?

— Это — волчица. Причем, матёрая. Да опусти ты ружьё, Кир! — рявкнул на него Николаич и продолжил осматривать трофей, — Вон, ты ей как засадил, — он показал прямо на грудь, — И вон… и вон… Непонятно, как она только ушла. Ты ей первым выстрелом и сердце и оба лёгких пробил… — охотовед встал, — Ладно. Забирай и тащи её за флажки. Здоровая, тварь…

— Да как же я её потащу, — задумался Китяж, — она в длину, ростом с меня будет.

— Не знаю, — отмахнулся охотовед, — Мне ещё по загону надо пройтись. На восьмом номере подранок в загон ушёл. Надо искать. Кстати, — он обернулся и хитро, как Мюллер на Штирлица, посмотрел на Кирилла, — Это же ты их всех завалил? Этот банкирский сынок и стрелять-то не умеет, небось?

— Винтовка его — в его руках, — пожал плечами Китяж, — а моё ружьё, при мне… Или вы хотите отпечатки пальцев снять?

Охотоведа такая постановка вопроса явно разозлила.

— Так, Кирилл. Будешь пи…деть, на охоту больше не приедешь.

— Приёду, Николай Николаевич. Если волки будут, обязательно приеду. Вы же знаете как я стреляю.

— Что верно, то верно, — обречённо кивнул он, — такой стрелок как ты, на волках ВО КАК НУЖЕН, — он провёл ребром ладони по горлу, показывая, как именно нужен Китяж, — Ну, как знаешь, Саныч.

— Этих трёх положил он.

— Конечно он, — с безразличным видом согласился охотовед, — здесь же все знают, как он стреляет. А тебя здесь в первый раз видят, — сыронизировал он, — Всё. Я в загон. Да… Можешь курить! Заслужил!

Кирилл вытащил за задние лапы тушу, затем взялся за передние и взвалил тушу себе на плечи. Голова волчицы свисала с его правого плеча.

— Где-то я это уже видел, — сам себе сказал Кирилл и поволок трофей к флажкам, а задние лапы оставляли глубокие борозды в снегу.

Вытащив по оврагу, за флажки трофей, он поднялся к Дегтёву и показал на трёх переярков.

— Это — твои.

— Как это — мои? Ты же их завалил, — не согласился с Тяжиным Александр, — Значит, они — твои.

— Оружие твоё? Твоё. Оно у тебя в руках? У тебя. Звери добыты твоим карабином. Они твои. И ни кто тебе не поверит. Меня знают здесь все. А тебя? Отца знают, а тебя — нет. Так что, Саня… — Тяжин улыбнулся и развёл руками, — Видишь, какая удача тебе улыбнулась. Трёх волков умудрился взять! Это для охотника, всё равно, что для тебя, заслуженный мастер спорта! Не филонь, тащи свои трофеи. Только с моим не перепутай.

Перепутать было сложно. Волчица был заметно крупнее переярков. Конечно, Кирилл помог Саше вытащить их за флажки.

— Сань, слушай, — Китяж достал из рюкзака термос, — а у тебя ещё сигары есть?

— Есть, — кивнул Саша и порывшись во внутренних карманах достал жёлтую, картонную коробочку, на которой золотом была нарисована голова, а под головой было написано «COHIBA» — Так, Николаич запретил вроде?

— Нам можно, — заверил его Китяж, — Мы с тобой план перевыполнили. Пятилетку в четыре года дали. А я курево в машине специально оставил. Чтобы не соблазняться. Я ведь со вчерашнего вечера не курил. Кофе будешь?

А потом, все хвалили и поздравляли Дегтёва. Волки появлялись на каждом номере, но добыл волка не каждый. Промахов было больше чем попаданий. Единственное, что омрачало праздник, так это то, что матёрый, вожак этой стаи, ушёл. И ушёл именно на рубеже, где стоял отец. И не по тому, что батя промазал. Он то, как раз, попал, практически отстрелив ему переднюю лапу.

Но матёрый, раненный, отгрыз, болтающуюся на двух сухожилиях, уже не нужную конечность и ушёл за флажки. Волк, перепрыгнувший флажки, явление чрезвычайно редкое, и Тяжин старший, конечно, расстроился.

А вот младший ликовал. Его волчица, после взвешивания оказалась самой большой — 62 килограмма. Даже дядя Коля присвистнул от удивления. Он, бывалый охотник, ещё не видел подобных экземпляров. Очень уж она была большая.

— Какой же тогда, был матёрый? — удивлялся он.

— Узнаем в следующем году. Он соберёт новую стаю и придёт сюда, — досадовал отец.

— Он — калека, — вертя в руках отстрелянную лапу, предположил Зверьков, — до весны не протянет. С голоду сдохнет.

— Залижет и придёт, — продолжал стоять на своём батя, — вот увидите. Попьёт он у нас крови.

— А Киря твой, — Зверьков положил оторванную лапу бате на плечо, — Какую «дуру» взял. А?

— Ни чего хорошего, — совершенно серьёзно сказал охотовед, — есть такая примета у волчатников, взял «старшую» — прощайся со «старшей».

— В смысле?

— Матёрая забирает с собой старшую в семье охотника.

— Да, бред это всё, — усмехнулся батя.

— Может бред, — Николаич посмотрел куда-то, за Липовое озеро и пожал плечами, — а может и не бред. Ладно, — он хлопнул себя по колену, — пойдёмте водку пьянствовать. Всё-таки, семь из восьми мы взяли, — и подойдя к отцу, охотовед тихо, почти шёпотом, сказал, — Кир, кстати, взял всех четверых. Где он у тебя служил?

— Он не служил, — без зазрения совести соврал батя, — А то, что он их взял, а не этот парень, я даже не сомневался.

Март 2004 г.

В конце марта у Китяжа умерла бабушка. В принципе, все были к этому готовы. Она очень сильно сдала за последние два года. Кирилл был у неё за три дня до смерти, вместе с Женечкой и Данилой.

Она долго сидела на краю кровати и игралась с правнуком. Потом попросила Кирилла помочь ей встать и подвести к окну.

Китяж помог, и взяв её, как когда-то Серёгу, повёл к окошку. Правда, с Серёгой идти было легче. У бабушки были больные почки и сахарный диабет. Весила он под сто пятьдесят килограмм. И ростом она была с Китяжа.

Подойдя к окну, бабуля посмотрела на улицу. На улице всё оживало. Солнышко топило сосульки и их капельки сливались в звонко журчащие ручьи. Птицы трезвонили на всех своих птичьих языках, славя пришествие весны. Грязные снежные кучи исчезали на глазах.

— Знаешь, Кирька, — сказала бабушка, со слезами на глазах, — Как ещё хочется пожить. Как хочется посмотреть на Даньку. Какой он станет…

— Ба, перестань. Всё оживает, и ты оживёшь, — попытался подбодрить её Кирилл, — и хватит плакать.

— Кыш, — она почти всегда его так называла. Редко когда по имени, — Купи гуся и е…и ему мозги. Не думай, что бабка дурнее паровоза, — выражения она всегда подбирала красивые. На её выражениях и оборотах вырос Китяж и сам любил их применять. Мало того, выражения можно было объединять и компоновать по своему усмотрению, от чего получался просто калейдоскоп чувств и масса удовольствия.