Диалоги о ксенофилии (СИ)

– А ты и есть пророк, – Игорь, опустившись рядом с ней на колени, поправил её растрепавшиеся волосы. – Толстенький пророк, обожающий туфли с бантиками. И голодный.

– Да, пожалуй.

– А как ты думаешь, кто он, этот тайный властелин, гипнотизирующий всю планету?

Анна вскинула на него глаза и без улыбки ответила:

– Океан.

_ _ _

– Дашенька, – позвал голос Игоря, – ты до сих пор спишь?

– Сплю. Что, уже вечер?

– Завтрашнее утро.

– Ну и чёрт с ним…

– У Джека в фонтане голубые вуалехвосты.

Дарья села – на щеках бахрома сонных ресниц – и помотала головой:

– Не бывает.

– С хвостами в белую крапинку. Мы уходим.

– Далеко?

– На пляж и в библиотеку.

Она кивнула и хлопнулась на подушку. Из-под Дарьи вылез Лао, пробежал по ней, пыхтя: «Напляжнапляжнапляж…». Она открыла глаза. По потолку плясали стаи солнечных зайчиков: океан желал ей доброго утра. А утро и впрямь доброе. Дарья потянулась. Надо было пойти с ними. Нет, сначала поглядеть на вуалехвостов… Нет, сначала на пляж. Понежиться в материнской утробе моря. «Если б я тут родилась и выросла – никуда бы отсюда не улетала. Я тебя тоже люблю, синий зверь, но насильно ты меня не удержишь, не сердись. Да, пойду купаться».

На неё упала кувшинка. Дарья рывком села. На подоконнике, свесив ногу, сидел Джон с охапкой мокрых цветов в руках.

– Я к ней вошёл в полночный час, – конфиденциально сообщил он, метя в Дарью кувшинкой. – Она спала – луна сияла в её окно – и одеяла светился спущенный атлас.

Дарья, онемев, ловила летящие в неё цветы, собирала губами капли с прохладных лепестков. А губам всё равно было жарко и сухо, и в голове гулко бродила лишь одна мысль: «Как он сюда попал?.».

– Она лежала на спине, нагие раздвоивши груди, и тихо, как вода в сосуде, стояла жизнь её во сне.98

Дарья поймала последнюю кувшинку, нашарила под кроватью туфлю и швырнула ему в живот. Джон спиной вперёд вывалился из окна. В стометровый обрыв.

Мир рухнул. Дарья бросилась было к окну, ещё не веря, не понимая, – так воин в накале атаки, не успев осознать рану, умирает на бегу. Колени подломились.

– Дари! – Джон, точно тролль из табакерки, снова впрыгнул в окно. Поднял её из вороха цветов на полу, ватную от пережитого ужаса. – Всё в порядке. Вот твоя туфелька – в целости и сохранности. Ну, успокойся. Там карниз.

– Шулер, – выдохнула она, крепко держа его за рубашку. – Авантюрист. Бродяга. Пират. Хэйнит ненормальный.

– В следующий раз надену гравитр.

Её затрясло. Джон, обволакивая Дарью волнами нежности, разжал её сведённые судорогой пальцы. Она вцепилась ему в волосы. Джон покорно подставил голову.

– А теперь дай мне по физиономии. Давно пора.

– Не дам. Ничего не получишь.

– Слезай. Расселась тут, как дома. Всю жизнь мне тебя на руках носить?

– А что? Мне понравилось.

Он успел ещё выговорить: «Несокрушимый аргумент», – и их подхватил, понёс друг к другу сверкающий смерч.

_ _ _

– Пусти, – очнувшись, велела Дарья.

– Ещё чего.

– Пусти. Нимфеи умрут.

Дарья сбегала за водой. Джон, бессознательно улыбаясь, смотрел, как она расставляет цветы в вазах.

– Ты слышала о синих алмазах? – внезапно спросил он.

– А как же, – Дарья коротко обрезала три самые поломанные кувшинки, пустила плавать в стеклянную конфетницу. – Керлис исцелилась синим алмазом от синдрома пингвина. Императоры Бжур и Тынвыкытт, заглядевшись в синие алмазы, расхотели воевать и заключили мир. Синий алмаз можно только купить или получить в подарок и держать у себя не дольше трёх лет, иначе он потеряет силу. И всё такое прочее. Дивная сказка.

– Вот он, – Джон достал из брючного кармана цепочку с прозрачным камнем, величиной и формой повторяющим голубиное яйцо. – Аксоргианский синий алмаз. Ритмизатор и адаптоген. Наша межпланетная валюта.

Он застегнул цепочку на её шее.

– О Господи, – пробормотала Дарья. – Сколько же он стоит?…

– А тебе что за печаль?

Дарья подняла алмаз на ладони. Перед ней распахнулась синяя бездна, пронизанная пульсирующими переливами ритмов. Бездна рождала в ней музыку, безмолвную, но внятную душе.

Она с трудом отвела глаза от камня. Встретилась взглядом с Нэвиллом.

– Джек, ненаглядный мой, не сердись… Можно, я отдам его Асе? Ей он нужнее.

– Сердиться? – он рассмеялся. – Какой смысл? Бачили, чортові очі, що купували – iжте, хоч…

Дарья в восторге захлопала в ладоши:

– Одиссей, ты и это знаешь?!

– Теперь знаю, – он поцеловал её в висок. – Конечно, отдашь. Но через три года. Кстати, где она?

– На пляже.

Джон вздрогнул и вдруг одним прыжком взлетел на подоконник.

– Стой! – вскрикнула Дарья. – Фон же есть!

– Вызывай.

– А в чём дело? – она поспешно крутила радиофон, ничего не понимая, но заразившись его нетерпением. – Ася в воде, как рыба, ты не волнуйся.

– Он что, не работает?

– Минуточку… Игорь!

Джон рванул к себе её руку с кольцом:

– Инг, не пускай Нэн в море!

– Какое море? – в голосе Игоря звучала неизбывная тоска. – Мы сидим в библиотеке. И похоже, что навеки. А что случилось?

– Пока ничего, – Джон глубоко вздохнул. – Извини, Инг. Учебная тревога.

Он прижался лбом к Дарьиной ладони. Она погладила его по лицу, запутала пальцы в жёстких кольцах волос.

– Почему ей нельзя купаться?

– Море её убьёт.

– Что за ерунда?… – вырвалось у Дарьи.

– Кем я мечтал быть в детстве? Юэнсином. Пожарником. Корсаром. Автоматом по продаже пепси-колы. Но пастырем заблудших землян? Никогда!

Дарья, рассвирепев, схватила его за ухо. Джон сгрёб её и держал, пока она не устала брыкаться.

– Сдавайся, – запыхавшись, потребовала Дарья. – Ты окружён. Сопротивление бесполезно.

– Сдаюсь, – Джон аккуратно поставил её на стул. – Давай оденемся. Пари держу: бельсёра уже мчится меня допрашивать.

_ _ _

– Вот вы где, – Анна встала в позу под сенью граната и с выражением продекламировала: – Люди, братья мои, берите с меня пример! Я душу свою очищаю добром и любовью ко всем.

– Ой, что это? – испуганно пискнула Дарья.

Ворон слетел с Джонова плеча и, шокированный, покинул патио. Джон продолжал невозмутимо курить кальян.

– Панфил Забелин, местный поэт, – Анна устроилась среди подушек. – Мы познакомились в храме культуры. Долго и участливо выспрашивал, что со мной приключилось, а потом неделю потчевал меня своими опусами. О море и о своей духовности. Нет, две недели.

– Ты сама раскрутила его на стихи! – уличил её Игорь. – И я был вынужден целый месяц слушать это… этот…

– Ты сидел и рисовал свои наброски. И ведь интересно же, Игорь! А рифмы! – Анну душил восторг. – А ритм! Эта экстравагантнейшая помесь паузника, фразовика и силлабического вирша! А пафос какой! «На ласковых ладонях волн лежу я, дум великих полн…».

Джон погрозил ей длинным белым пальцем:

– Это уже не Забелин. Это уже Хэйно хулиганит. А где наброски?

– Я Панфилу отдал.

Джон, со вкусом присвистнув, протянул:

– Бизнесмен.

– Ему очень понравились, – покраснев, стал оправдываться Игорь. – И потом, он был в таком отчаянии…

– Почему в отчаянии? – вмешалась Дарья. – Аська!…

– Виновата. Я прочла ему Хайяма, – Анна посерьёзнела. – Самое печальное, что он действительно поэт, а не графоман. Поэт во всём – кроме дара Божьего. И понимает, что пишет чушь. Он похож на спаниеля, правда, Игорь?

– Точно. На доброго грустного спаниеля. Всё понимает, а сказать не может.

– Может, зря я влезла с Хайямом?

– Я думаю, не зря. Он был потрясён.

– Слишком потрясён. На аксоргиан искусство действует сокрушительно. Панфил был в таком раздрае, что теперь я боюсь: не опасно ли и ему купаться? Или океан уничтожает только старых, безнадёжно больных и ущербных, Джарианнон?

– Океан не может уничтожать, – запротестовала Дарья. – Как ты не чувствуешь: он источает любовь.