Харон

«Ты уходишь через сутки, — сказала она. — Но ведь граф Монте-Кристо не только мстил врагам, но и награждал друзей. Я не себя имею в виду. Оставь что-нибудь Дашке. Она, бедная, перебивается тут с хлеба на квас со своим кабысдохом. Не смотри на это все, у нее в воскресенье спонсор побывал. Регулярный, раз в десять дней, наезд. Вот с таким брюхом», — Инка показала.

«Я про графа Монте-Кристо пошутил. Для наглядности, чтобы ты мой психологический портрет дотумкала. Это была моя большая ошибка, на хрена он тебе нужен. А оставить — вот, — Михаил сдернул салфеточку, что лежала, кружевная, на холодильнике. Пачка была в палец толщиной. — Сама придумывай ей записку, чтобы взяла без лишних волнений. А то вдруг она вроде тебя — честная, аж жуть».

Инка пропустила издевку мимо ушей и села писать записку. Дарья действительно была ее лучшей подругой.

Игнат появился ровно в десять. О чем-то они с Михаилом приглушенно поговорили в коридоре. Потом позвали ее. В записке Инка на всякий случай с Дарьей попрощалась. Намекнула, что может уехать надолго и далеко. Из комнаты приходил Филипп, нюхал ее и Михаила обувь, расчихался. На Игната Инка внимания не обращала.

На улице стояли «Жигули» Игната, прямо у подъезда. Он подвез к дальнему торцу, где оставляли джип.

«Мне кажется, ваши опасения излишни, Михаил», — сказал Игнат.

«А вот посмотрим. Мы чужое место заняли, уже нарушение привычного. Машина приметная. Здесь впервые. Возле своих домов народ глазастый».

Инка закурила. Игнат вышел вместе с ними, они с Михаилом вдруг затеяли какой-то громкий, ей непонятный разговор. Но она тотчас догадалась.

«Ваш «Чероки»? — поинтересовался как из-под земли выросший парень в короткой куртке. — Вы извините, конечно, но я подъехал в шесть, смотрю… Всегда тут ставлю, понимаете».

«Сто тысяч извинений, я сейчас отгоню. Мы уже уезжаем, садитесь, дорогая», — Инке. Она уселась на холодные подушки с самым недоступным видом, на какой была способна. Приспустила стекло, чтобы слышать. Рядом с первым парнем появился еще один.

«Вы, простите, вообще рядом живете? Сегодня утром происшествие было возле ночного ресторана, ничего не заметили, когда машину ставили? Вы ведь тоже под утро подъехали?»

«Откуда вам знать, когда мы подъехали?»

«Снежок всю ночь шел, под утро кончился, так, крупы немножко посыпало. Под машиной-то у вас — снег. Поговорим, может?»

«Не по адресу, ничем не могу помочь. Мы здесь по своим делам. Игнатий Владимирович, разъясни недоразумение». — Михаил, сопя, полез в «Чероки». Возился, устраивался, даже не захлопывая дверцы. Барин. Начальник.

«Ну, в чем дело? — включился Игнат. — ФСБ, ребята, операция, все, отошли. — Сунул первому под нос удостоверение, тот попытался было взять в руки, но Игнат уже убрал. — Все в порядке, Михаил Александрович. Можем ехать?»

— «Да, — вальяжно пророкотал Михаил. — Давай впереди. Нас ждут».

Инка видела в зеркальце, как один из парней сказал другому что-то, а тот надвинул ему шапочку, из тех что зовутся пидорками, на глаза. Выщелкнула окурок в щель, подняла стекло до упора.

— …Кто такие? — сказал один парень другому. — Правда, что ль?

— Безопасность. Желто-зеленый. Подполковник. Генерала с блядью на дачу провожает, вся операция. — И натянул своему напарнику шапчонку на нос…

«А он спорил», — сказал Михаил Инке.

Она двинула плечиком: «У тебя тоже талант. Режиссерский. Пропадает».

«Научишься, пожалуй. И отчего — пропадает? Ты еще не передумала показать мне свой интернат на Усачевке?»

«Пожалуйста, — немного растерявшись, сказала она. — Ты хочешь прямо сейчас?»

«Ага. Только заедем по дороге кое-куда. Игнатий-отец… тьфу! В общем, он принес новости».

«Это касается…»

«Вот мы сейчас проверим, чего это касается. Компьютер у него — почти волшебная палочка. Если не врет, конечно».

Поэтому сначала они поехали на Таганку. День был серым, Инке не нравился. Она не разговаривала с Михаилом. Ей нужно было подумать, как следует обо всем подумать.

Игнат на своих кофейных «Жигулях» то оказывался за несколько машин впереди, то выныривал под самым носом. На этих «Жигулях» они ехали из загса. Свадьба была очень скромной, Инка так захотела. И на этих же «Жигулях» ехали в загс разводиться. Через восемь месяцев. Официально развестись тоже было ее требованием. Игнат ничего не понимал, обещал все простить. Он и сейчас ничего не понимает. Она тоже, если быть до конца честной.

Инка засмотрелась на светофор. Он все не переключался и не переключался. Всплыл, как запись, которую прокручивают еще раз, делающийся все более отчетливым голос Михаила:

— …и тогда я стал вольным Стражем. Это означало, что у меня сохраняются все мои преимущества — я оставался «закрыт» в этом Мире от любых официальных претензий. Они просто не могли возникнуть, ибо я официально не существовал. Более того, меня и не замечали. Соседи, где я жил, всякие ДЭЗы, инспекции и прочие. Мне была дана защита — ты видела ее в действии. Меня перестали направлять и прекратили мною командовать — знак поощрения и доверия. Добросовестно работающий Страж рано или поздно всегда получает вольную. У меня период, когда мне отдавались прямые приказания, растянулся очень надолго, потому что сперва я пытался бунтовать… Меня вылечили от этого.

Денежным довольствием меня стали снабжать не то что раньше, свободу передвижения вернули. С лихвой. Достаточно было принять как должное свои собственные обязанности, а чтобы мне поверили, доказать делом. Я доказал, хотя то была довольно грустная история.

Я «переправлял» не физическими способами, если ты до сих пор заблуждаешься. Не демон-убийца с пулеметом вместо шпаги. Ни одного из тех, кому в этом Мире быть не полагалось, я не тронул и пальцем. Они… те бедолаги, в которых очутились осколки чужаков, — они уходили по самым естественным, хоть подчас и неожиданным причинам. Достаточно было увидеть этого человека, посмотреть ему в глаза. Остальное происходило без моего участия. Я знал, куда ехать, идти, где и кого искать, мог теперь обходиться без указаний. Сам. Я чуял их, понимаешь? В том и состоит сущность вольного Стража. И в какой-то момент… У меня, знаешь ли, есть сейчас один советчик. Компаньон для разговоров по душам. Не здесь, но это неважно. Он, например, убежден, что Стражу подвластны только носители чужого в его Мире, что никого из здешних Страж не способен «переправить» теми способами, которые ему даны. Не знаю.

Но в какой-то момент я вдруг понял, что могу «переселить» вообще любого, кого захочу. И тогда пришел соблазн…

Светофор переключился. По осевой и заезжая на встречную, спешил желтый реанимобиль с мигалками и противной сиреной. На Таганской площади, как всегда, пробка-водоворот. Инка разглядывала красную стену театра. Видя, что она занята мыслями, Михаил по дороге не отвлекал, а сейчас спросил:

— Ну как, Инесс? Что-то ты подозрительно молчалива. Постарайся не волноваться все-таки по поводу того, что ты вроде бы кандидат на «переселение». В добросовестности выбирающего начали сомневаться, поэтому, собственно, я и здесь. А пока для беспокойства нет причин.

Инка по-кошачьи потянулась, держа сигарету наотлет.

— Предположим, за следующим поворотом мы попадаем в аварию, — пристально глядя на Михаила, проговорила она. — Это будет неожиданная, но самая обыкновенная причина. Такое возможно?

— Молодец, понимаешь. Со мной — нет. Я же объяснял тебе, что «закрыт». От подобного рода случайностей — тоже. Со мной — нет, — повторил он.

— А на Дашку ты все-таки глаз положил, — сказала Инка.

— Вот что тебе покоя не давало! Что была такая сосредоточенная. Не принимай близко, я просто излишне впечатлительный. И влюбчивый. Это мой недостаток.

По улице, идущей вниз, они проехали совсем немного. На середине спуска «Жигули» Игната свернули в открытые ворота. Чугунная решетка. На левой стороне улицы, с которой они съехали, были двухэтажные старые дома с новыми врезанными окнами без переплетов, цельностеклянными. Здесь — темно-желтые, тоже старинные, корпуса больницы. Инка припомнила, что здесь должна располагаться какая-то из Градских больниц. Штукатурка на стенах во множестве облупилась. Машины встали у небольшого спуска, утыкающегося в двери длинного одноэтажного здания.