Двойной бренди, я сегодня гуляю (СИ)

Лаи открыл ей дверь сразу. Он был непривычно взбудоражен, как будто замышлял что-то запретное. Он поменял шапочку — вместо алой с жёлтыми цветами (наверное, отдал в чистку) на нём была однотонная, из атласной материи тёмно-красного оттенка. Платок на шее, разумеется, был подобран в соответствие. Этот цвет ему шёл, но придавал диковатую мрачность. Со всей своей обычной учтивостью Лаи пропустил Лику в номер.

— Садитесь, — сказал он. — Я так рад, что вы пришли.

Лика присела у стола, и он сел напротив неё. Он запрыгнул на пуф с ногами, чуть ли не лёг грудью на стол и, странно извернувшись, посмотрел на неё снизу вверх.

— Вы ведь сегодня вечером улетаете, так?

— Да, — сказала она. Она заметила, что он запустил причёску. Он казался теперь остриженным под машинку, и хотя ей всегда хотелось, чтобы он отпустил волосы более равномерно, это новшество не порадовало её — оно создавало впечатление неопрятности. Но оно, несомненно, было умышленным, так как подбородок Лаи был по-прежнему выбрит безупречно.

— Виктор, вы что это, — спросила она, — волосы отращиваете?

Лаи ответил таинственной полуулыбкой.

— До поры до времени.

— До какой это поры?

— До той, пока вы меня не побреете.

Это ещё что за штучки, ошалело подумала Лика. Новый способ развлекаться или всё-таки сдвиг по фазе?

Она внимательно поглядела в лицо Лаи. Ни малейших признаков неадекватности.

— Для чего вам это?

— Мне бы это доставило удовольствие. Разве вам трудно это сделать?

— Не трудно, — сбитая с толку, сказала Лика. — Но я не могу вам соврать, будто это меня не удивляет.

— Считайте это моим чудачеством.

— Вам не кажется, что количество ваших чудачеств превысило предельно допустимую концентрацию? — Лика встала из-за стола. — Сначала вы расшибаете нос Патрику. Потом выпрашиваете у меня старую косынку и цепляете её себе на рукав. А теперь требуете, чтобы я освоила профессию цирюльника.

— Я не буду в претензии из-за нескольких порезов, — улыбнулся Лаи. На лице его было такое детское выражение смущённого школьника, пойманного на шалости, что Лика устыдилась своей вспышки.

— Не обижайтесь, Виктор, — она обняла его и поцеловала в шёлковые усы. — Вы же знаете, я сделаю для вас всё, что вы попросите. Хоть перепечатку всего Диккенса с ручной клавиатуры.

— Ох уж этот ваш земной максимализм, — рассмеялся Лаи. — Либо ничего, либо вывернуться наизнанку. Я не прошу больше того, о чём я попросил. Вы исполните мою просьбу?

— Если вам так хочется...

— Тогда давайте, — он высвободился из её объятий и соскочил с пуфа. Она не сразу поняла его.

— Прямо сейчас?

— Прямо сейчас, — подтвердил Лаи и отправился в ванную за бритвенными принадлежностями.

С точки зрения Лики, разумнее было перебраться туда самим, но Лаи почему-то не хотел осуществлять свой замысел в ванной. Он принёс в комнату полотенце, гель, станок и влажные салфетки; воду им пришлось налить в миску из-под фруктов.

Чувствуя себя участницей какого-то причудливого спектакля, Лика смотрела, как Лаи снимает шапочку, жилет и шейный платок. Расстегнув ворот рубашки, он обернул шею полотенцем.

— Я в ваших руках, — пошутил он, усаживаясь перед ней. Несколько секунд она разглядывала отливающие тёмной медью ворсинки на его голове и маленькие, аккуратные розовые уши. Лаи сидел молча, не шевелясь. Лика смочила ему голову водой и принялась натирать гелем.

Его волосы совсем не кололись под пальцами, хотя отросли всего на несколько миллиметров — они были мягкими, как велюр. Лика вытерла руки и неуверенно взяла станок, не зная, с какой стороны приступить. Её одолевала дрожь. Наконец она коснулась станком его затылка и с нажимом провела сверху вниз. Оголилась широкая светлая полоса; велюр скомкался, липкими от геля катышками потянувшись за станком.

— Как вы нежно это делаете, — сказал Лаи. Волнение схлынуло; Лика ополоснула в миске станок и продолжила начатое. Старательно соскребая каштановую щетинку, она вдруг удивилась тому, до чего это похоже на её археологический опыт.

— Чувствую себя снова на раскопках, — с неловким смешком сказала она.

— Льщу себе надеждой, что расчищать мой череп для вас хотя бы вполовину так же интересно, как черепа марсиан, — со всей возможной куртуазностью ответил Лаи. Лика молча продолжала своё странное занятие. Выбривая ему лоб спереди, она заглянула ему в лицо. Он сидел с закрытыми глазами, и на губах у него была блаженная улыбка.

Лике стало его жаль. Ей было совестно, что она поначалу так отреагировала на его просьбу. Если природа так несправедлива к ним обоим, то зачем отказывать ему хотя бы в таком удовольствии? Что предосудительного в том, что он жаждет ласки, пусть и такой экстравагантной?

Понемногу бритьё было закончено. Она тщательно обтёрла ему голову влажной салфеткой и расчесала его локон, уложив на левый висок, как носили здесь все, кроме военных.

— Видите, я даже нигде вас не порезала.

Эта фраза вышла кокетливой; произнеся её, Лика испытала острое раздражение на саму себя. Но что ещё ей было говорить после такой необычайной формы интимности? Не выяснять же, возбудило его это или нет.

Лаи снял с шеи полотенце, положил его на кровать и повернулся к Лике. Её удивило выражение его глаз. Господи, что у него на уме?

— Спасибо, — с непривычно кривой улыбкой проговорил он. — Мне и в самом деле было приятно.

Он немного помолчал, потом поднял длинные ресницы и спросил:

— А вы знаете, что вы сейчас сделали?

Лика пожала плечами.

— Я так полагаю, поработала вашим парикмахером.

— Думайте хорошенько, — возразил Лаи. — У нас не бывает мужских парикмахеров.

— Ах, ну да, запрет прикасаться к чужим волосам... Дело в этом? Но ведь вы раньше брились сами?

— Не буду вас больше изводить. Это был свадебный обряд.

— Что?!

Первое мгновение до Лики едва доходил смысл его слов; когда наконец дошёл, у неё пресеклось дыхание, и воздух перед глазами пошёл рябью. Лаи увидел, как она переменилась в лице. Сам побледневший от напряжения, он поспешил пояснить:

— Ну, не совсем свадебный... Скорее аналог вашей помолвки. Если мужчина просит женщину побрить ему голову и если она соглашается, то она с этого момента считается его невестой.

Лика попятилась. Ощупью найдя угол стола, она оперлась на него, чтобы не сползти на пол. В глазах у неё плыли зелёные и фиолетовые круги.

— Так вы меня обманули! — сдавленным голосом проговорила она. — Тристан чокнутый!

Голосовые связки подвели её; она сорвалась на визг. Под руку ей попалась банка с освежающими салфетками. Сама не своя от ярости, она схватила банку и, не целясь, швырнула её в барнардца. Банка ударила ему в плечо, отскочила и покатилась по полу. Лаи не пошевелился, не сделал попытки заслониться. Он молча смотрел на Лику.

Его молчание отрезвило её. Она перевела дух и села на край кровати.

— Это было нечестно с вашей стороны, — сказала она. — Вы не имели права вот так привязать меня к себе. Без моего ведома и согласия...

— Вы правы. Не имел.

Лаи поднялся с пуфа и нервно прошёлся по комнате. Вся его грация куда-то растерялась; он не знал, куда девать руки, и то засовывал их под расстёгнутую рубашку, то сцеплял за спиной.

— Простите меня. Я и сам теперь раскаиваюсь, что это сделал. Я болван — я должен был сообразить...

Он не договорил. По его лицу скатилась блестящая капля. Он всхлипнул и отвернулся. Окончательно выбитая из колеи, Лика спросила:

— Тогда какого чёрта вы разыграли это шоу?

— От отчаяния.

Лаи подобрал с кровати полотенце и вытер слёзы.

— Мне была невыносима мысль, что вы можете не воспринимать меня всерьёз. Я отдаю себе отчёт в том, что не похож на мужчин вашей планеты и не могу дать вам того, что могут они; и я боялся, что вы никогда не сможете относиться ко мне так, как если бы я был...

— Бессовестный, — вздохнула Лика. — Неужели вы считаете меня такой?

— Какой?