Отступник

― 

Лена, — негромко позвал он и залюбовался вошедшей женщиной.

В мерцающей полутьме зала ее белая кожа казалась мраморной, а сама царица — статуей, прекрасной ожившей Галатеей. Платье из развевающегося синего шелка доставало до пола, отчего точеная фигура казалась еще стройней. В вечернее время не видны были морщинки под глазами, и незаметны серебряные прядки в черных волосах, заплетенных в «рыбий хвост». Перед ним стояла вечно молодая богиня, мечта поэтов всех времен и народов. Но Роман не чувствовал себя Пигмалионом. И если бы он был Парисом, а боги вручили бы ему яблоко раздора, то вряд ли оно досталось бы Афродите, сколько бы прелестниц та не сулила.

―

Мне нужно пройтись, — сказал царь, поглаживая бородку. — Запри дверь на засов. Откроешь только когда услышишь мой голос и условный стук.

―

Ты говоришь это всякий раз, как уходишь из дома, — сказала Елена улыбнувшись. — Могу ли я спросить, куда ты собрался и сколько тебя не будет?

Правитель помедлил с ответом, а потом разом выпалил:

―

Когда приду, не знаю. Сперва навещу трактирщика Гоги, а потом — Алён.

Елена побледнела, отчего сделалась еще прекрасней.

―

Ясно, — соглашаясь, кивнула она, но в голосе звучал невольный укор.

―

Ты должна мне доверять, милая. Я ничего не совершаю просто так, и ухожу вовсе не развлекаться. Ты обязана помнить это.

―

Я помню, — царица отвернулась. — Твоя миссия важней твоей женщины.

―

Да, — не меняясь в лице и голосе, произнес царь. — Это мое бремя. Когда ты выходила за меня замуж, ты знала на что шла. И у тебя был выбор, товарищ лейтенант.

―

Конечно, был, — горько усмехнулась Елена. — Узы брака или цепи рабства. Как оказалось, разницы никакой.

―

Ты просто устала... — Роман подошел к жене и обнял ее, куснув миниатюрное ушко, поцеловал гладкую шею. — Просто расстроена...

―

А знаешь, ты ведь ночью совсем другой. Днем ты защитник, лев, благородный царь зверей, а ночью коварный хищник, ягуар, — царица высвободилась из объятий мужа. — Да... воистину, бывших разведчиков не бывает. Идите, товарищ майор. Я буду ждать. Что ж еще остается?

Пятнадцать минут спустя Роман зашел в трактир. Три воина, видимо только что с дежурства, завидев важного посетителя прокричали пьяными голосами приветствие и тут же подняли тост, пожелав долгих лет жизни правителю Великого Лакедемона. Толстый грузин с напускной робостью принялся что-то лепетать, дал несколько указаний тощему служке и провел дорогого гостя во двор своего дома, примыкающего к пивной. Здесь в чаше на треножнике горел огонь, а на ветках были развешены светильники, на столе дымился шашлык и стоял бочонок с пивом, а рядом с ним — две толстые стеклянные кружки литровой емкости. Остро пахло горелой травяной смесью, отпугивающей комаров.

―

Ну что ж, Гоги, угощай, — царь присел к столу. — Мясо с вином лучше сочетается, но отличное пиво в наше время дороже любого вина.

―

Канешна, дарагой, сэйчас все будэт, — трактирщик спешно разлил пенящуюся жидкость.

―

Тогда за плодотворное сотрудничество, — Роман отхлебнул густое пиво.

Оно имело сладковатый привкус и было совсем иным, нежели то, что продавалось до Великого Коллапса. К шашлыку гость не притронулся.

―

За нэго, дарагой!

―

Как идут дела на пивоварне? — Роман добродушно улыбался, но буквально прожигал взглядом собеседника.

―

Вот, сорок литрав палучилась. Завтра разнэсем па балшим сэмьям.

«Большими семьями» Гоги называл дома старейшин и царей.

―

Да? — правитель сделал глоток. — А на выходе, должно быть, еще пятьдесят или даже шестьдесят получится?

Гоги, перестав жевать мясо, подобострастно, почти по-собачьи посмотрел на царя:

―

Ячмэнь плахой, качэства нэт, солода мэнше палучается. А што я магу? Пиво для балших людэй, а нэ для каго папало дэлаю. Толька главное и втарое сусло варю. Паэтаму его мэньше, чэм нада, палучаэтся.

Царь, конечно же, отлично знал: трактирщик врет и подворовывает. Гоги использует и третье, и последующее сусло, а также сбывает неучтенное пиво «налево».

―

Ну я думаю, — Роман поставил кружку на стол, пристально глядя на сотрапезника, — из сорока литров может получиться шестьдесят или даже больше?

―

Нэт! — в свинячьих глазках Гоги блеснула искорка лукавства. — Нэ из сарока можно сделать шэстьдэсят, а из тридцати только пятьдэсят палучится. А дэсять литрав нэ разбавлять. Пять литрав для дарагого царя Рамана и пять литрав для дарагого царя Антона.

―

А что, для тебя он такой же дорогой, как я? — кружка правителя наполовину опустела, грузин долил свежую порцию.

Трактирщик знал: царю все известно о делах Гоги, но правитель покрывает воровство, хотя и собирает компромат, потому что это царю выгодно. К тому же сын Гоги у царя в заложниках.

―

Ну што ты! — осклабился хозяин кабака. — Канэчно, э-э-э, ва многа раз ты для мэня дарожэ.

―

О чем говорят посетители? — Роман невозмутимо задал новый вопрос.

―

Гаварят, паход на Таганрог должэн быть. Гаварят, павэлитель Антон и Анатолий Алфераки вайны хатят. Гаварят, Глэб Словоблуд ужэ рэчь сачиняэт. Царский сын с атрядам еще вчэра вэрнуться должэн был. А их нэт. Значит, искать надо. А эсли даже сам придет, все равно паход делать.

―

И с кем они собираются воевать? — Роман погладил бородку. — Таганрог ведь необитаем.

Вот оно как! Соправитель оборзел настолько, что даже не удосуживается поставить его в известность о своих боевых планах.

―

Э-э-э, — Гоги широко улыбнулся, помахав мясистым пальцем, — вродэ там жывут мутанты. Только рага у них растут, и лапы лягушачьи, и вымя каровье, а в астальном — как люди.

―

И откуда ты это взял?

―

Вчэра, — трактирщик перегнулся через стол, перешел на шепот, — у мэня в кабаке Глэб Словоблуд с казначеем Стэпаном Тавром сидели. Савсем пьяные были. А сваих дэлах гаварили, о какой-та травэ, каторую им из Таганрога черэз старасту Бэглицы привозят.

―

Кто привозит и что за трава? — вслед за собеседником правитель стал разговаривать тише.

―

Нэ знаю, дарагой, — Гоги поморщился, замотал головой из стороны в сторону, прижав правую руку к груди. — Они на мэня касились, я плоха их мог слушать, и врэмени мала была, заказы другие были...

―

Ты в последнее время стал плохо слышать, — перебил трактирщика царь. — А вот я к твоему Кацо все равно отношусь хорошо, и моя жена относится хорошо. По-моему, так нечестно.

―

Падажди, как так нэчестна, да? — хозяин пивной в мгновение ока сделался испуганным и несчастным, впрочем, в свинячьих глазках все также поблескивало лукавство, — я правду гаварю. Мэня сильна падазрэвать могут, э-э-э. Я всо, что слышу, да, всо тэбе гаварю...

―

О чем болтали царский сынок Артур и мой племянник? — вновь перебил трактирщика царь.

―

Голий жэнщин в журнал смотрэль, царский сын все жаловался, э-э-э... дэнег у нэго нэт, на папу свой нехарашо жаловался... — от волнения у трактирщика все больше и больше проявлялся акцент, хотя сперва по-русски он разговаривал достаточно грамотно.

―

И все?

―

Всо,— Гоги дико вытаращил глаза, видимо, таким образом пытаясь изобразить искренность. — Мамой клянусь, э-э-э...

―

Ладно, — Роман поднялся из-за стола, не дожидаясь окончаний клятв толстяка. — Спасибо, хозяин дорогой, за доброе пиво. Если какие проблемы с солодом, с котлами или еще с чем, пиши или служку присылай. Ты понял, о чем я.

Трактирщик кивнул. Проводив гостя до ворот, Гоги, помявшись, сказал:

―

Раман Ильич, дарагой, панимаэшь... — грузин тяжело вздохнул. — Мэня Кацо атцом пэрэстал называть. Как-та эта плоха...

Правитель положил руки на плечи хозяина, пристально посмотрел на него равнодушно-брезгливым взглядом. Это был не тот Роман сын Ильи, которого люди знали днем. Нет, перед Гоги стоял другой царь: ночной хищник, получивший от жертвы необходимое и теперь спешащий к новой цели.