Цена жизни (СИ)

После отплытия Коцюбы пропускной режим в Поселке отменили. Арестованных распустили по домам. Вайнштейн в очередной раз оказался прав.

— Надо это использовать, — Роберт заявился к Грину с предложением. — Давай соберем ребят, и все обсудим.

— Где, в Клубе? — скептически спросил Грин.

— В старом Клубе, в промзоне, — ответил Роберт. Так они и поступили. На следующий день в бывшем кегельбане собралось два десятка пацанов, возрастом от четырнадцати, до девятнадцати лет. Это и были те самые «ребята», о которых Грин говорил Вайнштейну.

Грин на сходку опоздал. Когда он пришел, в Клубе ожесточенно, до хрипоты, спорили. Появления Грина никто не заметил, до того все увлеклись. В комнате было накурено — хоть топор вешай. На стене, как и положено, висел флаг Республики. Грин с размаху захлопнул дверь, заставив спорщиков на секунду замолчать. Этого ему хватило, чтобы сказать:

— Привет, товарищи. О чем спорим?

— Эрик предлагает напасть на Форт, — ответил Роберт. — Вот мы и решаем, как это лучше сделать.

— Ого, — сказал Грин. — А зачем?

— То есть как — зачем? — не понял Роберт. Собравшиеся опять зашумели. Грин поднял руку, требуя тишины. Мало-помалу все замолчали.

— Нам надо решить, чего мы хотим добиться, — Грин обвел собравшихся взглядом. Его внимательно слушали. — Допустим, мы нападем на Форт, и убьем всех солдат Барзеля в Форте. Сколько их там — сотни две? Разве Барзель оставит нас в покое? Нет, он пришлет еще солдат! Сто, двести, тысячу. С танками и артиллерий. Мы не можем победить в открытом бою. Если мы хотим победить, нам надо начать думать головой. Я об этом много думал…

— К чему ты клонишь? — раздался голос из дальнего угла. По голосу Грин узнал Борьку. — Предлагаешь опустить руки, и сдаться? Как старшие?

— Дайте мне договорить, блин! — вспыхнул Грин. — Сначала послушайте, что я скажу, а потом можете делать, что хотите.

— Да знаю я все, что ты хочешь сказать! — поднялся с дивана Эрик. — Ты хочешь убедить нас ничего не делать. Конечно, ведь среди них твой папаша! Это он тебя послал сюда?

— Ты хочешь мне что-то предъявить? — еще недавно слова Эрика заставили бы Грина покраснеть и смешаться. Но Грин изменился, и брошенную в лицо перчатку поднял, и отправил назад. — Если ты что-то знаешь, тогда скажи. Поделись с народом. Если у тебя ничего нет, заткнись и дай мне сказать!

— Дай ему сказать, Эрик, — сказал Борька. Эрик оглянулся, ища поддержки. Все молчали, и Эрик сел на место. Грин продолжил:

— Я не предлагаю отказаться от борьбы. Но делать это надо с умом, а не так, как предлагает Эрик.

— Да ты же не знаешь, что я предложил! Тебя же не было! — подпрыгнул Эрик.

— Я хорошо тебя знаю. И знаю, что ты предлагаешь. Сказать? Ты предложил начать тотальную войну, а себя наметил в командиры. Так?

— Да, так! А что, ты хочешь командовать? Ты же соплежуй! — крикнул Эрик.

— Я не говорил, что хочу командовать. У меня совсем другая мысль…

— Так скажи уже! — потерял терпение Роберт. Его поддержало несколько голосов, призывая Эрика замолчать, и дать Грину высказаться.

— Мы не можем дать открытый бой, потому что у нас мало сил. Они нас просто перебьют. Но мы можем противопоставить фашистам кое-что другое. Сетевую структуру.

— Это как? — заинтересованно спросил кто-то.

— Очень просто. Мы уходим в подполье, но не обычное. Обычную организацию, где есть лидер, иерархия и все такое, можно вычислить и ликвидировать. У них — государство, армия, гвардейцы. Они способны воевать только с таким же, как они, противником, организованным и единым. А мы станем пчелиным роем. Будем кусать, и тут же прятаться, разбегаться, растворяться. Их ответные удары попадут в пустое место. Сетевая структура — это рой. Она состоит из ячеек, независимых друг от друга. В идеале, одна ячейка не должна догадываться о существовании другой. Их объединяет общая идея, а не общее руководство. Каждый из нас подберет себе команду — пять, максимум шесть человек. Мы не будем контактировать друг с другом, за исключением экстренных случаев. Таким образом, даже если они сумеют вычислить какую-то ячейку, это не приведет к ликвидации сети, — Грин остановился перевести дыхание. На него смотрели с удивлением, ребята явно ждали от него каких-то других слов. Но Грин действительно много думал над словами Вайнштейна. Он прикидывал так и этак, рассматривая все как сложную шахматную задачку. Просчитывая возможное развитие ситуации на несколько ходов вперед, он понял, что другой возможности победить, кроме той, что предложил Вайнштейн, просто нет.

— Зачем такие сложности? — наконец, спросил Роберт.

— А вот зачем: нам важно сохранить тайну. Подумайте над тем, почему Республика проиграла. Она проиграла потому, что у них везде были глаза и уши. Мишка и Профессор это те, о ком мы знаем. А сколько таких, кто никак себя не проявил? Где гарантия, что среди нас сейчас не сидит шпион? Мы должны учесть ошибки старших, и свести риск провала к минимуму.

— Не смей говорить так о старших, — насупился Борька. — Ты что, хочешь сказать, что они… что мой папа ошибся? И Коцюба с Летуном?

— Да! — отрубил Грин. — Иначе мы бы здесь не сидели! Я не хочу никого обвинять, но мы должны, просто обязаны не повторить эту ошибку.

— Вокруг какой идеи ты предлагаешь нам объединиться? — Борька тронул рукой подбородок — верный признак задумчивости, и сел, ожидая ответа.

— Возрождение Республики, конечно! Ведь что в Республике самое главное, в чем ее стержень, знаете? Свобода. Но не дурная свобода, когда нет границ и порядка. Настоящая свобода — свобода жить так, как хочешь. Хлеб растить, строить, делать. Свобода тратить свою жизнь на то, что хочешь. Своим умом жить, а не по указке всякой сволочи, у которой просто больше пулеметов! Без чмуликов — паразитов, которые всегда лучше нас знают, что нам надо. Да вы и сами все понимаете, иначе вас бы здесь сейчас не было.

— Но что мы будем делать? Предлагаешь устроить партизанскую войну? — спросил Роберт.

— Отец говорил… — начал Грин.

— Отец тебя сюда и послал, чтобы нас с толку сбить! — тут же перебил его Эрик. На Эрика зашикали, слова Грина многих зацепили. Не зря он законспектировал слова Вайнштейна, и перед походом в Клуб тренировался дома перед зеркалом. Без подготовки он не смог бы так гладко говорить.

— Отец говорил, что в Земле Отцов найдется место для каждого, — повторил Грин. — Это наш шанс. Используйте мелкоту. Для старших все, кто младше четырнадцати, вообще не существуют. Они и нас-то всерьез не воспринимают. И это хорошо, пусть так и продолжается. Главное — конспирация. Потому что мы не будем драться с ними или устраивать диверсии. Наоборот, мы станем самыми большими патриотами Земли Отцов…

— Я так и знал, что он это скажет, — проворчал Эрик.

— Мы станем патриотами, — продолжил Грин. — Мы встроимся в их структуры. В гвардию, в армию, в аппарат управления. В гаражи и на фермы. Мы нужны им. Им нужна свежая кровь, нужна молодежь.

— И долго мы так будем… притворяться? — спросил Роберт.

— Столько, сколько потребуется! — отрезал Грин. Потом, уже мягче, продолжил: — Не думаю, что потребуется много времени. Вайнштейн говорит, что у зла короткий период распада. Очень скоро фашисты станут народу поперек горла, и тогда мы выйдем на свет. Республика возродится, и возродим ее мы!

— Все с тобой ясно, — встал Эрик. — Будем жевать сопли, пока не состаримся, на радость врагам. Я против! И я не буду в этом участвовать. Я и мои ребята выступаем сейчас. Мы будем драться с ублюдками, не дожидаясь, пока они захватят весь мир. Может, мы и не победим, но хотя бы попробуем. Я ухожу. Все, кто не хочет жевать сопли, пусть идет со мной. — С этими словами Эрик вышел из комнаты. В повисшей в комнате тишине было слышно, как он спускается по лестнице. Все сидели на месте, и смотрели на Грина. Народ думал. Наконец, один из ребят встал.

— Виталик? — удивленно спросил Грин. — Ты что, с ними?

— Нет… — потупился Виталик. Старший сын Медведя, Рома, погиб при штурме туннеля, вместе с двумя товарищами. Медведь погиб в теракте. Младший сын, Славик, попал в засаду вместе с Коцюбой, и тоже погиб. Виталик, которому недавно исполнилось семнадцать, остался единственным мужчиной в Семье. — Простите, пацаны. Не могу я. На мне Семья. Пропадут они без меня… Я не сдам вас, честное слово. — С этими словами Виталик стал бочком пробираться к выходу. Грин проводил его мрачным взглядом. Он тоже, фактически, остался единственным мужчиной в Семье, если не считать Тео — инвалида, и все еще лежавшего пластом Эли. Впрочем, если бы Эли и мог ходить, на главу Семьи он не тянул. Уход Виталика всколыхнул в душе Грина незнакомые ему доселе чувства: Грин вдруг понял, что тоже отвечает за других. Он подавил в себе желание уйти, и обвел присутствующих взглядом: