Ледяные пещеры

– Не будьте так уверены, – сказал Дюран.

Спустя секунду после этих слов со вспышкой огня заработали главные двигатели, испарив выбросом плазмы те скиммеры, которым не повезло оказаться позади транспорта, и уведя шаттл по чистой траектории отрыва от остальных.

– Враги отстают, – подтвердила Мазарини, и проекция в гололите повернулась соответственно, чтобы показать, как оставшиеся скиммеры некронов бесцельно колышутся в кильватере шаттла.

Через некоторое время передаваемое с него изображение сменилось на умиротворяющую картину дока нашего корабля, и все отчетливо выдохнули с облегчением (кроме, я полагаю, Мазарини, легкие которой наверняка были заменены аугметикой).

Теперь, когда шаттл оказался в безопасности, Дюран вернул изображение на гололите к тому виду на перерабатывающий комплекс, который он демонстрировал нам, когда мы только-только вышли на орбиту вокруг планеты.

Когда он увеличил изображения строений и цистерн, у меня по-настоящему перехватило горло. Мерцающий прилив движущегося металла выплескивался из входа в шахты, и воинов в нем было больше, чем я смог бы когда-либо сосчитать, так что они сливались в единое аморфное существо, которое перетекало между строениями, как воды потопа.

– Пробудились! – судорожно вдохнул я, в то время как очередной спазм страха скрутил мои внутренности.

Император знает как, но некронам, видимо, удалось предотвратить затопление гробницы прометием, а это означало, что портал, вероятно, все еще действует.

– Броклау! – выкрикнул я, благословляя забытый в ухе за спешкой микрокоммуникатор. – Боевая тревога! Приготовиться встретить абордаж!

Все вокруг воззрились на меня так, будто я сошел с ума.

– Помните еще, что они могут телепортироваться? – гаркнул я, на что Кастин мрачно кивнула.

– И плавать тоже, как я погляжу. [74]

– Федерер! – окликнул я. – Теперь самое время!

Сапер кивнул со счастливой улыбкой, обменялся еще парой слов с техножрицей, парящей рядом, после чего ткнул пальцем одну из управляющих рун. Взгляды каждой пары глаз на мостике оставались прикованными к группе зданий, показываемой гололитом. Но, казалось, ничего не произошло.

– Все-таки не рвануло… – начал говорить я, но тут лед брызнул вверх с поверхности, лежащей в устье долины.

Мазарини, вероятно, сделала что-то, чтобы усилить разрешение картинки, и прямо на наших глазах обширный, все расползающийся кратер подобрался к ближайшим металлическим воинам, чтобы поглотить их. Они падали в него, подобные сломанным игрушкам, все больше и больше, поскольку земля расползалась под ними быстрее, чем они могли бежать, в то время как Федерер вскинул кулак, словно только что забил победный мяч в скрамболле.

– Это бы даже гарганта прикончило, – жизнерадостно заявил он.

– Да уж, не менее сотни гаргантов, – согласился я, охваченный благоговейным страхом перед тем опустошением, что подготовил этот человек. Но это была лишь прелюдия.

Глубоко из недр открывающейся ямы внезапно вырвался язык огня, когда подорвались прометиевые пары, запертые в пещерах внизу. Поток пламени высотой в добрый километр прорвал раскалывающуюся кору планеты и со скоростью мысли пронесся через снежный ландшафт, бросая перед собой сеть полыхающих огнем разломов и мгновенно расплавляя спасающихся бегством металлических воинов.

Вокруг главного взрыва начали расцветать другие вспышки, пока вся поверхность долины не взлетела на воздух единой расплавленной массой, в которой испарившийся лед, камень и некроны соединились в низком, тяжелом облаке, пронизанном молниями статических разрядов невероятной силы, протянувшимися между скоплениями твердых частиц. Перерабатывающая установка исчезла, погрузилась в адский огонь, полыхавший внизу, точно ее никогда и не существовало.

– Держаться за ванты! Ударная волна! – окликнул всех Дюран таким тоном, будто это было что-то обыденное и незначительное, хотя в действительности «Чистоту сердца» внезапно подбросило и стало мотать, будто детскую игрушку, титанической волной, когда сама атмосфера планеты вздыбилась под ударом выпущенных на волю энергий. Даже экипаж схватился за поручни, я же понял, что сжимаю в объятиях упавшую на меня Кастин (что, разумеется, не вызвало с моей стороны совершенно никаких возражений).

– Минутку, – откликнулась Мазарини, нажимая на переключатели перед собой, будто на клавиши фортепиано, и сотрясения постепенно прекратились. Она снова ухмыльнулась, и я начал подозревать, что ей доставила удовольствие представившаяся возможность испытать возможности двигателей своего корабля в таких условиях, когда потребовалось выжать из них все, на что они способны. – Нам повезло, что мы были достаточно высоко. Будь мы пониже, где атмосфера плотнее, могло бы быть посложнее.

– Значит, все? – спросила Кастин, пока глаза ее оставались прикованными к картине разрушения под нами.

Даже с орбиты было заметно пыльное облако, накрывшее половину планеты, и, несмотря на все ужасы, которые мне довелось пережить там, внизу, я не мог не ощутить вспышки сожаления, оттого что подобный шрам лег на лик строгого и чистого мира, который я впервые увидел с этого самого мостика всего несколько кратких дней назад.

– Надеюсь, – произнес я в ответ, хотя лед опасения в моем нутре так и не растаял до конца, пока мы не вошли в варп на обратной дороге к мирным пределам Империума.

Хотя, конечно же, когда дело касается некронов, ни за какими рубежами нельзя чувствовать себя в безопасности – как мы, дорого заплатив, выяснили теперь. Но, по крайней мере, одно их гнездо мы, кажется, выжгли, хотя никто из нас впоследствии не возвращался, чтобы проверить: Эмберли ввела в системе Медной Обезьяны карантин Инквизиции сразу же, как только получила, наконец, мое сообщение. [75]

Если во всей этой истории и можно найти хоть один светлый момент, это будет, без сомнения, то короткое время, что мне удалось провести наедине с инквизитором Вейл, когда я покончил с бесчисленными докладами о прошедшей операции, а она завершила личные собеседования, которые проводила с каждым из солдат в полку, кто слухом или духом знал о том, что же мы обнаружили на жалком шарике льда Симиа Орихалки. Вейл без устали грозила им гневом Императора, если они посмеют когда-нибудь хоть слово выдохнуть об этом. Или гневом Инквизиции, что, поверьте, было даже более пугающе.

В последний вечер, который нам удалось провести вместе, настроение Эмберли было необычайно подавленным. Когда я вошел в принадлежащую инквизитору комнату отеля, ее взгляд, поднятый на меня от стола, покрытого планшетами данных, хранящими все показания очевидцев, сопровождался лишь бледной тенью улыбки.

– Вам чертовски повезло, – произнесла она. Синева ее глаз была подернута пеленой усталости.

На это мне оставалось только кивнуть и посторониться, пропуская сервитора из обслуги, который прогромыхал в комнату с подносом еды. Увидев это, инквизитор слегка приподняла бровь.

– Дал себе вольность распорядиться насчет ужина, – пришлось пояснить мне. – Вы казались занятой.

– Благодарю вас, – сказала она и потянулась, Я подошел, чтобы помассировать ее плечи, надеясь снять накопившееся в них напряжение, пока сервитор расставлял блюда и приборы на обеденном столе. Эмберли улыбнулась тому, что нашлось под скрывающими блюда салфетками.

– Мороженое из дольчеягодника. Мое любимое.

Это было нетрудно запомнить, и я только улыбнулся ей в ответ:

– Когда мы заказывали его в прошлый раз, ты говорила, что питалась бы только им, если б могла.

– Да, так и было. – Ее улыбка стала еще шире, когда нашим взглядам открылось главное блюдо. – А что это?

– Бифштекс из амбулла, – сказал я. – У них передо мной должок.

Повествование Каина продолжается еще несколько параграфов, но, так как они касаются исключительно личных моментов, которые не будут представлять интереса для кого бы то ни было со стороны, я заключила, что могу именно здесь закончить данный отрывок из его архива.