Колос времени [СИ]

– Бог с тобой, что ты говоришь!

– Я так ошиблась. То, что я принимала за любовь, оказалось обманом, наваждением… Ты не понимаешь. Никто этого не поймет! Какая мука – понять вдруг, что человек, которому ты была счастлива целовать ноги – ничтожество, полное ничтожество! Несносный глупец! Наглый, неблагодарный, бесчувственный! Я все ему отдала, я готова была пойти за ним на край света, а он? Чем он мне отплатил? Он пренебрегает мной в моем же собственном доме! В доме, где я сделала его хозяином!

Элиза застонала, стискивая руками голову.

– Успокойся, прошу тебя, успокойся, – Мартина попыталась лаской разжать ее сведенные пальцы. – Ты не в себе, у тебя лихорадка. Тебе надо отдохнуть. Давай я помогу тебе дойти до комнаты нашей матушки – там тихо, и никто тебя не потревожит. Ты поспишь, а утром сама увидишь, что нет причины для слез. Вы поссорились, так бывает…

– Нет, нет, нет! – Элиза сердито оттолкнула ее. – Я не хочу спать. Я хочу, чтобы Жульен де Мерикур исчез! Исчез из моей жизни! Навсегда!

Мартина произнесла тихим убаюкивающим голосом:

– Ну же, будь умницей… Нельзя так говорить. Моя Лизель… Я знаю, у нее самое доброе сердце в мире. Сейчас ей плохо, но только потому, что она устала… Она отдохнет, и все будет хорошо…

Девушка продолжила говорить тем же спокойным тоном. Повторяя одно и то же на разные лады и не меняя ласковой интонации, она почти добилась своего. Подчиняясь ее уговорам, Элиза перестала раскачиваться из стороны в сторону, опустила руки на колени и позволила вытереть себе лицо платком. Мартина налила ей воды, и молодая женщина немного отпила из кубка.

– Спасибо, Тине, – наконец прошептала она. – Мне уже гораздо лучше. Что-то я и вправду устала… Ты права, мне надо отдохнуть, но сначала я скажу то, что хотела. Тине, милая, обещай мне…

– Что, Лизель?

– Обещай, что выйдешь замуж за Альберта Хорфа.

Мартина вздрогнула и отстранилась.

– Что? – переспросила она, не веря собственным ушам.

Элиза снова схватила ее за руки.

– Пожалуйста, Тинхен, поверь мне, так будет лучше для всех! Только рыцарь Хорф сможет нам помочь, защитит нас, сохранит для нас замок. Он сильный, он справится со всеми…

– Я ему не верю! – отрезала Мартина.

– И не надо… Не надо. Но если он будет твоим мужем, ему придется стать на нашу сторону.

– Против кого?

– Против всех! Тине, разве ты не видишь, что все только и мечтают отобрать у нас замок и поместье? Архиепископ, Орден, наши соседи… Они только и ждут случая, как бы накинуться на нас и разорвать на куски. Ни ты, ни я им не нужны, мы – только помеха. Они упрячут нас в монастырь или отравят, чтобы самим разделить наше наследство.

– Я в это не верю, – упрямо отозвалась Мартина.

– Ты ничего не знаешь…

– А что знаешь ты?

– Поверь, достаточно. С той самой минуты, как отца опустили в могилу, я жду, когда наш замок наводнят братья-ливонцы в белых плащах с черными крестами…

– Это все твое воображение.

– Пусть так… – Элиза вздохнула. – Я ежечасно молю Господа, и его Пречистую Матерь, и всех святых угодников о том, чтобы ничего этого не случилось. Но и ты должна понять – никто не сможет защитить нас лучше рыцаря Хорфа. Тине, пожалуйста, пообещай мне…

– Нет!

– Прошу тебя!

– Нет, Лизель, не проси. Я не выйду за Альберта Хорфа. Никогда.

С этими словами Мартина выбежала из трапезной, оставив сестру растерянно глядеть ей в след.

* Любовная лихорадка

Тяжелая дубовая створка едва не задела почтенного доктора по лицу, и он еле успел отскочить в сторону. Мимо него торопливо прошелестели женские юбки, тонкий силуэт мелькнул на лестнице, ведущей к хозяйским покоям. Сквозняк взметнул полы докторский мантии, унося за собой нежный аромат лимонника.

"Молодые девицы разучились нынче ходить шагом, – потирая ушибленное плечо, подумал про себя Порциус Гиммель. – Они либо скользят подобно тени, либо несутся сломя голову".

Он хотел было последовать за убежавшей девушкой, но задержался не надолго, проверяя, как там Элиза. Та на удивление быстро успокоилась, вытерла глаза, оправила платье и, отцепив от пояса небольшое зеркальце в золоченой оправе, принялась внимательно разглядывать свое отражение. Тихонько напевая, она вернулась на место в нише к своим мыслям и марципану – как видно, и то, и другое теперь доставляло ей удовольствие, и ничто более не напоминало о той отчаянно рыдающей и все проклинающей разочарованной женщине, какой была Элиза несколько минут назад.

Вполне удовлетворенный этим доктор отправился к себе в "библиотеку", а оттуда в сопровождении слуги прошествовал на женскую половину.

У дверей в комнату Мартины Порциус Гиммель остановился и прислушался. Потом, шепотом отдав слуге распоряжение, негромко постучал и вошел.

Младшая дочь барона лежала на кровати, спрятав лицо в складках мехового покрывала, сидящая рядом Кристина гладила ее по плечу и уговаривала:

– Ну же, барышня, хватит плакать! У вас нос распухнет и глаза будут красными, как у индюка. Надо вам это? Что это на вас нашло – утром же спокойная были…

Мартина отбросила ее руку и села.

– Отстань от меня! Я не плачу, неужели не видно?

– Да что мне видеть, когда вы вот так лежите лицом вниз, – недовольно проворчала Кристина, с тревогой всматриваясь в госпожу. – Теперь вижу, что не плачете. Так-то лучше… А то влетели, как будто за вами нечистый гонится, я уж не знала, что и думать.

Мартина молча спихнула ее с кровати, но служанку это не смутило. Она лишь тряхнула передником и весело объявила:

– Гляньте-ка, их ученая милость к вам пожаловала!

Порциус Гиммель счел момент удачным и выступил вперед, отвешивая поклон.

Дочь барона вяло кивнула в ответ. Обычно встречи с доктором пробуждали в ней интерес и живейшее любопытство, ибо тот почти никогда не являлся с пустыми руками, но сегодня ею овладела апатия. Тяжелый разговор с Хорфом, а потом и с сестрой поначалу вызвали у нее негодующий протест, но теперь привели в уныние. Вернувшись к себе, девушка бросилась на кровать, собираясь как следует наплакаться, но слезы не шли. Вместо них навалилась душная усталость, а следом – тоскливое ощущение собственной беспомощности. Голова у Мартины горела, а сердце билось тяжелыми неровными толчками. Девушка спрашивала себя, сможет ли она устоять, если на нее давят со всех сторон, вынуждая согласиться на брак с ненавистным человеком. Хуже всего было то, что она уже не знала – так ли он ей ненавистен, как она до сих пор думала? Что ей противопоставить настойчивым уговорам сестры, если в глубине души она сама желает… нет, не желает… боится и надеется… Нет, нет, все не то! Окончательно запутавшись в хаосе собственных невыразимых никакими словами чувств, Мартина едва расслышала, что говорит ей доктор.

– Я позволил себе явиться без доклада, фрейлейн, – между тем произнес тот. – Увидев вас на лестнице, я подумал, что вы чем-то расстроены, и поспешил сюда в надежде, что смогу развеять вашу грусть. Теперь я вижу, что не ошибся.

– Да, да… – рассеянно отозвалась девушка.

Порциус замолчал, бросив вопросительный взгляд на Кристину, но та в ответ только всплеснула руками. Тогда он кликнул слугу, и тот с кряхтением втащил и водрузил посередине комнаты массивные часы в резном деревянном футляре с бронзовыми деталями. Часы были знакомы Мартине – доктор сделал их несколько месяцев назад, чтобы развлечь баронских дочерей – но футляр был новым, еще не виденным. Массивная подставка, стилизованная под пучок колосьев, опиралась на крестообразное основание в виде звериных лап, покрытых то ли чешуей, то ли грубой шерстью. Сам футляр достигал около полутора локтей в высоту и был ровной прямоугольной формы с четырьмя бронзовыми витыми колоннами по углам. Его створки покрывали рельефные раскрашенные изображения цветов и виноградных лоз, а по верху шел бордюр из фигурных шляпок гвоздей. Над циферблатом в треугольной рамке два длиннорогих быка бодали цветущий куст. Особенно поражала тонкость их исполнения – четко прорисовывалась каждая напряженная мышца, каждый изгиб звериных тел, вместо глаз доктор вставил им кусочки черного агата.