Дон Хуан (СИ)

Она мыслила просто и дерзко: что сработало один раз, вполне могло сработать и во второй. Она жертвовала собой, отвлекала внимание, давая мне возможность среагировать. Вот только реагировать я не мог — слова доктора Химмеля держали крепко. И значит, все было зря.

— А если вы предпочитаете мальчиков, — Алика улыбнулась еще хитрее, — то и в этом случае Мишель найдет, чем вам угодить. Нужно только…

— Доктор! — оборвала ее Изабелла. Она смотрела на девушку в упор. — Костюм!

— Верно, — согласился тот после секундной паузы. — Не бордель. Вероятно, операция прикрытия. Взять ее!

Хлопнул выстрел. Но не со стороны боевиков. Откуда-то сверху.

Снайпер на колокольне.

Алика остановилась. Не было всего этого киношного дерьма, когда выстрелом человека отбрасывает на три метра, ничего такого. Винтовочная пуля проходит насквозь, разрывает в кашу внутренние органы и летит дальше, разрушаясь о воздух и расплющиваясь в итоге о стены и землю.

Ноги у нее подкосились. Из груди, там, где было едва видимое входное отверстие, потекла густая красная влага, совсем немного. Пробитое сердце больше не качало кровь.

Девушка упала на спину, неловко подвернув ноги. Небо над ней стало черным, как сажа.

— Алика!

Снова подул ветер, сперва неуверенно, но с каждой секундой все сильнее. Тьма опускалась на нас сверху. Она хранила все загадки, все события, все ответы — и готовилась принять еще больше. Совсем скоро. Прямо сейчас.

Я сделал шаг, потом еще один. Помедлив, сделал третий и опустился на колени перед телом девушки. Она еще жила. Сердце остановилось, мозг переживал кислородное голодание, медленно отключаясь и рассыпая вокруг слабые электрические импульсы. Но она еще жила — то сочетание сознания, психического профиля и воспоминаний, которые часто называют личностью. Она узнала меня.

— Все-таки не черта у нас не вышло, Лейтенант, — прошептала Алика. На лице у нее сами собой проявлялись белые вертикальные полоски, рассыпанные по земле волосы выглядели рыжеватыми в свете пожаров. — Правда в том, что и не могло выйти. Слишком уж мы завязли во всем этом дерьме… И даже фиг заплачешь — у дождя и то лучше выходит. Вот только здесь… здесь не бывает дождей.

— Ты плачешь. Ты плачешь… сейчас, Алика.

Наверное, я и сам плакал. Но я видел слезы на ее чумазых щеках, измазанных грязью и кровью. Я видел.

Она улыбнулась. Едва-едва, но я увидел. А потом перестала улыбаться и замерла.

Грудь словно взорвалась изнутри. Голова стала невесомой, словно ее наполнили гелием или черным, сверкающим на солнце вакуумом. Идеальный передатчик.

— Прочные эмоциональные связи-мотиваторы, — задумчиво сказал доктор Химмель. — Вот еще один фактор, которого киборги не поймут никогда. Впрочем, я тоже.

Прямой контакт с заоблачным хранилищем данных. Получение информации. Обработка показаний. Расчет траекторий.

Мне стало ясно, почему многие религии придают такое значение раскаянию. Раскаяние значит не только что ты понял, как больше никогда нельзя поступать. Оно значит также и то, что теперь ты знаешь, как поступать нужно, и что может случиться, если забудешь о главном.

Ты потеряешь все.

Раскаяние и искупление.

— Анимаграмма, доктор! — пронзительно закричала Изабелла. — Показания зашкаливают! Его душа вышла на рабочий режим!

Вычислительные мощности недостаточны. Отправлен запрос администратору сети. Обработка запроса.

Я пожертвовал собой, чтобы спасти ее, а она пошла на верную смерть ради меня. Взаимная жертва без всяких гарантий.

«Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя.»

— Настройка на прием… — ошеломленно пробормотал доктор Химмель. Он больше не выглядел задумчивым. — Дьявол! Снимите его, быстро! Да не боевыми, идиоты! Седативные, живо!

Запрос одобрен. Передача оптимизированных данных.

«Бояться нечего, мистер Ленарт».

Я начал двигаться. Тело поначалу слушалось плохо, но мозг, получив доступ ко всему необходимому инструментарию, быстро перестраивался, покрикивая и подгоняя неповоротливые мускулы, кости и нервы.

— Огонь! — низким голосом, смешно растягивая слова, закричал доктор Химмель.

Мой дебютный заряд отправился на вершину колокольни, адресованная человеку, выпустившему первую пулю в этой перестрелке. Пулю, без которой вполне можно было бы обойтись. Нужно было обойтись. Он опрокинул его, пробивая голову и припечатывая к колоколу позади. Послышался печальный гулкий звук.

Двенадцать лучше, чем шесть.

— Снимите его!

Я продолжил движение, теперь уже в полностью автоматическом режиме, не обращая внимания

на стелющиеся по воздуху дымные дорожки из частичек пороха летящих мимо зарядов

на медленно проворачивающиеся барабаны моих револьверов, отправляющие в последнее задание патроны-камикадзе 44 калибра

на ослепительные огненные хлысты, сминающие в кашу озлобленные и испуганные лица, понимающие, что происходит что-то не то, и они опаздывают или даже уже опоздали

на прекрасную Изабеллу, с закатившимися глазами оседающую на руки орущему что-то доктору

на неподвижные черные изваяния, застывшие по краям площади и не сделавшие не единого движения за последние несколько минут