Дорога стали и надежды

Уколова сжала губы в ниточку, понимая его правоту. Крыть стало особо нечем.

– Ты посмотри вокруг, на них вон посмотри! – Азамат обвел глазами так и молчавших водников, сидящих на палубе. – Люди же не умеют жить спокойно. Все врагов ищут. Стало хорошо, жирок наели? Не беда, найдем врагов, чтобы стать еще жирнее. Или, наоборот, похудеть. Река эта, гребаный Большой Кинель, сама по себе такой стала? Мне как раз в поселке их рассказывали старики, что тут разве что на байдарке плавать можно было до Войны. А сейчас? И из-за чего все?

– Из-за чего? – Женя посмотрела на обычно молчаливого Пулю слегка удивленно.

– Из-за жадности человеческой и из-за поисков врагов от той же жадности. Жили бы себе, не тужили, так нет, кто-то и что-то кому-то всегда должен. Херак, ракетами друг по другу – милое дело. Вроде бы после такого надо головой бы подумать, да и успокоиться. Хрен на воротник же… в одном селе русских татары не любят, в другой деревне русские башкир, в третьем пригороде башкиры чувашей выживают. Здорово, что сказать. Так и надо, честное слово.

Водники, поняв, что про мутантов речь закончилась, начали отсаживаться, все в таком же молчании. Только дети чего-то выдумали и смеялись.

– А как, на твой взгляд, должно быть? – Женя погладила кота. Тот удивленно вздрогнул, и понюхал руку, легонько кольнув усищами. Спорить ей неожиданно расхотелось.

– Да жить просто надо по-человечески, вести себя как положено. Тогда, глядишь, и не придется считать татар хитрыми, русских пьющими, а башкир еще какими-нибудь.

– Ты прямо космополит с задатками диссидента, – фыркнула Уколова. – Чего ж тогда он, если поступил как положено и столько жизней спас, злится, а?

И кивнула в сторону Зуича, выпустившего очередную бурую струю табака.

– Я бы тоже злился. – Азамат почесал Саблезубу под нижней челюстью. Кот заурчал уж совершенно как работающий дизель и начал ловить пальцы друга лапами. – Стыдно же все равно. Взять девочек, очень даже таких из себя ничего, и отдать этому упырю за проход. Понимаю его.

– Надо же…

– Ну да. Зуич хочет «Арго» броней закрыть, подкупить боеприпасов и оружия кой-какого, да и выжечь Дагона со всем потомством. Думаю, что с ним пойду, если что.

– И как же мир во всем мире и человеческие отношения?

– Хм… Это понятно, но тут же компромисс. Доволен текущей ситуацией только Дагон, а это неправильно. О, приплыли.

Женя посмотрела на берег. Вечерело, и по курсу замаячили первые огоньки.

«Арго», пыхтя машиной, плавно забирал вбок, к небольшому пирсу. Люди («Нет, водники», – поправила себя Уколова) зашевелились, оживленно загомонили. Она оглянулась, туда, назад, на реку, полную опасностей – не верилось в легкость прохождения куска пути.

Семка, весь остаток плавания торчавший на корме, радостно помахал ей. Уколова дернула щекой, немного злясь на себя. Восхищенного юного поклонника только не хватало.

С левого бока, вынырнув из глубины, мелькнул бурун. Длинное блестящее тело, с вытянутыми острыми конечностями, прижатыми за плавниками, мелькнуло и ушло в глубину без всплеска. А от Семки остались лишь несколько капель крови. Уколова выронила автомат, шлепнулась на задницу, отбив ее и совершенно не заметив боли.

– Твою мать! – Зуич, косящийся назад, выругался, сочинив сложную трехэтажную руладу. – Да как так-то, как?!!

Уколова, чуть шатаясь, подошла к борту, глянула вниз. Никого, ничего. Черная вода, волнующаяся из-за «Арго». Азамат, уже стоявший за спиной, пожал ей плечо.

Зуич подвел судно аккуратно и ровно. Пирс, обшитый бревнами с остатками покрышек на них, вздрогнул от толчка бортом. Водники, стоявшие на берегу, надвинулись, радостно махали прибывшим. Уколова с Пулей спустились на берег последними. Шкипер «Арго», жадно глотнув мутного самогона, бросил Азамату ключ от своего дома и убрал сходни.

– Пить будет полночи. – Азамат сплюнул. – Пят’як! А нам ведь плыть еще…

Женя кивнула, идя за ним и механически оглядываясь.

Поселок, довольно большой, ютился по берегу реки. Домов сто, не меньше, теснившихся на пологой горке, окружал тын. Стеной не очень-то высокий забор из бревен называть не стоило. Именно тын.

Дома тоже смотрелись так, тяп-ляп на скорую руку. Где из неровных обломков кирпича, где из дерева, обшитого железом или досками. Крыши из дранки или неровных кусков жести вперемешку с совершенно выцветшими участками профилированного настила. Неуютный, хлюпающий грязью поселок. Вода по берегу, вода сверху из туч, вода в лужах на земле. Истинный рай для людей, ставших водными мутантами.

На них, вернее, на нее, оглядывались. Пару раз Уколова слышала даже злой шепот за спиной – ну, тут сама виновата, громко и вслух высказывала мнение о мутантах. Это какой же авторитет здесь и у Зуича, и у Азамата, что никто теперь ничего и не скажет?

Саблезуб спокойно трюхал впереди, лишь порой недовольно отряхивая лапы и явно зная дорогу. Женя шлепала за ним, порой спотыкаясь обо что-то, скрытое под жирной черной грязью. Азамат успевал подхватывать и, в конце концов, обогнал, потащив ее на буксире.

– Нам сюда, – он кивнул на крохотную хибару, построенную из бревен, – дошли.

Она только кивнула.

Внутри оказалось на удивление уютно, хотя и стыло. Азамат, поставив сапоги у двери, сразу же прошел к печи. Растопка занялась тут же, а дрова, сухие и нарубленные загодя, быстро застреляли, разгораясь. Пламя гудело ровно, печь потихоньку согревалась, даря дому и людям тепло.

По стенам, сбитым из неровных досок, Зуич натянул веселенькую, синюю в желтый цветочек, клеенку с несколькими прорехами.

Женя села на широкую низкую кровать, сколоченную надежно и прочно. Виновато покосилась на оставленные следы. Черные и влажные, они заблестели, как только Пуля запалил керосиновую лампу.

– Тряпка тут знаешь где?

Пуля кивнул.

– Где?

Тот вышел в крохотные сени, чем-то погрохотал и вернулся.

– Ты отдыхай, сам уберу.

Женя кивнула.

– Откуда керосин?

– Из Кротовки. Это форт по железке, чуть дальше нужного нам места. Откуда он там – не знаю. В Кротовке делают топливо, но не жидкое. Достают из земли какую-то пластичную массу, сушат, делают брикеты. Думаю, что керосин откуда-то дальше, торгует какой-то умный человек, что научился добывать нефть и ее перерабатывать.

– Понятно.

Тепло накатывало все сильнее, но, странно, ее даже не разморило.

– Хочешь есть? – Азамат достал из небольшого шкафчика кастрюлю с темными клубнями, кусок сала и несколько сухарей.

– Нет. – Женя встала. – Жалко мальчишку. Да и девочек тех жаль.

– Бывает. – Азамат пожал плечами. – Но Семку жаль, да. Мамка убиваться будет.

Уколова наклонилась к окошку. Темнело все сильнее, дождь еле крапал.

– Выходим утром. – Пуля разложил кожаную укладку со щетками, ветошью и масленкой. Взялся за оружие. – Ложись и поспи. Не хочешь спать – погуляй. Только старайся далеко не уходить, в самом поселке безопасно, но в лес лучше не соваться.

– Угу, – буркнула Женя, – пойду пройдусь.

– Давай, давай. Всяко лучше, чем киснуть.

Она надела куртку и вышла. Саблезуб, согнанный с рюкзака, пшикнул вслед и запрыгнул на лавку, накрытую стеганым ватным одеялом. Азамат посмотрел на уходящую Уколову и вздохнул.

– Знаешь, друг. – Саблезуб поднял одно ухо, чуть повернувшись к нему, и приоткрыл глаз. Как он им, с двумя-то зрачками, видел, Азамат так и не понял. – Чего-то с ней не то. Ходит, злится. Как думаешь, чего ей надо?

Саблезуб зевнул, показав черное небо, свернулся клубком, уткнувшись в короткий хвост носом.

– Во-во, и я так же думаю, друг, что мужика. А не бродить с оружием взад-вперед.

Калитка, тяжело просевшая на скрипучих петлях, скорбно доказала уход Уколовой.

– Ну, а если мужика нет, так пусть лучше походит. Устанет, да и спать ляжет. Э, лентяй, снова дрыхнешь?

Саблезуб, ясное дело, не ответил.

Женя шла по улице, чавкая подошвами по грязи. Местных уже практически не встречалось. Прошло несколько хмурых мужиков с оружием, тетка прокатила на тележке клетки с какими-то крупными зверьками. На нее саму старались не смотреть, но косые взгляды Уколова все же ловила. А она просто шла себе, куда ноги вели и глаза глядели. А ноги почему-то упорно шли к большой воде.