Лебединая песнь. Последняя война

Она заморгала от неожиданности.

Больше она не держала стеклянное кольцо.

И больше не сидела у огня в доме в Нью-Джерси.

Ветер кружил вокруг нее, и она чувствовала запах сухой, сморщившейся земли и…

Чего-то еще. Что это было?

Да. Она теперь поняла. Это запах горелой кукурузы.

Она стояла на обширной, плоской равнине, а небо над ней было закрученной массой грязно-серых облаков, сквозь которую выскакивали бело-голубые пики молний. Обугленные кукурузные стебли лежали у ее ног, и единственное, что выделялось среди этого страшного пустыря, был круглый куполообразный холм в сотне ярдов от нее, похожий на могилу.

Я сплю, подумала она. На самом деле я сижу в Нью-Джерси. Это сонное видение, картина в моем мозгу, вот и все. Я могу проснуться, когда захочу, и опять буду в Нью-Джерси.

Она посмотрела на странный холм и заинтересовалась, насколько далеко она может раздвинуть границы своего сна. Если сделать шаг, подумала она, распадется ли эта картина на кусочки, как кадры в кино? Она решила выяснить и сделать один шаг. Сонное видение не распалось. Если это сон, сказала она себе, тогда, Господи помоги, я иду во сне где-то далеко от Нью-Джерси, потому что я чувствую этот ветер на своем лице!

Она прошла по сухой земле и кукурузе к холму, но пыль при этом не заклубилась у нее под ногами, и у нее было ощущение, что она плывет над пейзажем как дух, а не взаправду идет, хотя и знала, что идет ногами. Когда она приблизилась к холму, то увидела, что это куча из земли, тысяч обгоревших стеблей кукурузы, кусков дерева и цементных блоков, спрессованная вся в единое целое. Неподалеку был перекрученный железный предмет, который мог быть когда-то автомобилем, а другой лежал в десяти-пятнадцати ярдах от первого. Другие куски железа, дерева и обломки были разбросаны вокруг; тут лежал патрубок бензонасоса, там обгоревшая крышка чемодана. Обрывки одежды, одежды малыша, валялись тут же. Сестра прошла — прошла во сне, подумала она, — мимо колеса от фургона, наполовину погрузившегося в землю, и тут нашла остатки от вывески, на которой сохранились различимые буквы «П…О…У».

Она остановилась в ярдах двадцати от похожего на могилу холма. Забавная вещь — видеть сны, подумала она. Мне бы лучше видеть во сне толстый бифштекс и фруктовое мороженое.

Сестра огляделась по сторонам, но ничего кроме опустошения не увидела.

Но нет. Что-то на земле привлекло ее взгляд, какая-то маленькая фигура, и она пошла к ней. Кукла, поняла она, когда подошла поближе. Кукла, у которой сохранился лишь клок шерсти, приклеенной к телу, с двумя пластмассовыми глазами с маленькими черными зрачками, которые, знала Сестра, будут двигаться, если ее поднимать. Она встала над куклой. Вещь была ей чем-то знакома, и она подумала о своей умершей дочери, усаживающейся перед телевизором, закрывая его собой. Повторный показ старого сериала для детей, называвшегося «Улица Сезам», были ее любимыми телепередачами.

И Сестра вспомнила, как ребенок показывал на экран, восторженно крича: «Пирожковый Обжора!»

Пирожковый Обжора. Это именно он лежал сейчас у ее ног.

Что-то в этой кукле здесь, на этой опустошенной земле, затронуло струну страшной печали в сердце Сестры. Где теперь этот ребенок, которому принадлежала эта кукла? Унесен ураганом? Или засыпан и лежит мертвым под землей?

Она нагнулась, чтобы подобрать куклу Пирожковый Обжора. И ее руки прошли сквозь нее, как будто она или это видение были из дыма.

Это — сон, подумала Сестра. Это ненастоящее! Это — мираж в моем сознании, и я иду по нему во сне.

Она отступила от куклы. Это было самым замечательным из всего, что сохранилось, если только ребенок, потерявший ее, когда-нибудь придет сюда обратно.

Сестра только зажмурила глаза. Теперь я хочу вернуться, подумала она. Я хочу вернуться туда, где была, подальше отсюда — …

За ваши мысли.

Сестру ошеломил этот голос, как будто кто-то нашептывал ей в ухо. Она посмотрела в его сторону. Над ней было лицо Дойла Хэлланда, застывшее между огнем от камина и отражением от камней.

— Что?

— Я сказал: пенни за ваши мысли. Куда это вы унеслись?

Действительно — куда? — удивилась Сестра.

— Далеко отсюда, — сказала она. Все было, как прежде. Видение исчезло, но Сестре чудилось, что она все еще чувствует запах обгоревшего зерна и ветер на лице.

Сигарета догорала в ее пальцах. Она сделал последнюю затяжку и потом щелчком бросила ее в камин. Он положила стеклянное кольцо обратно к себе в сумку.

В своем сознании она еще ясно видела земляной холм, колесо фургона, искореженные остатки автомобилей и Пирожкового Обжору с голубой шерстью.

— Где я была? — спрашивала она себя и не находила ответа.

— Куда мы направимся утром? — спросил Хэлланд.

— На запад, — ответила она. — Мы все время идем на запад. Может быть, завтра мы найдем автомобиль с ключом зажигания. Может быть, найдем каких-нибудь людей? Не думаю, что в ближайшее время будут проблемы с едой. Можно насобирать достаточно, пока будем идти. Во всяком случае, с едой у меня никогда особых хлопот. Хотя с водой все же проблемы будут.

Раковины в кухне и ванной в этом доме пересохли, и Сестра решила, что ударные волны разрушили повсеместно водопровод.

— Вы действительно думаете, что где-нибудь будет лучше? — он поднял свои обожженные брови. — Ветер разнесет радиацию по всей стране, и если взрывы, пожары и радиация не уничтожат людей, то это сделают голод, жажда и холод. Я бы сказал, что идти больше некуда, не так ли?

Сестра глядела на огонь.

— Как я сказала, — наконец выговорила она, — никто не обязан идти со мной, если не хочет. Я теперь хочу поспать. Спокойной ночи.

Она заползла туда, где под коврами сгрудились остальные, и легла между Арти и Бет, и постаралась заснуть, а ветер выл за стенами.

Дойл Хэлланд осторожно потрогал железную пластину в своей ноге. Он сидел, слегка нагнувшись вперед, и его взгляд переходил с Сестры на сумку, которую она прижимала к себе. Он задумчиво хмыкал, докурил сигарету до фильтра и бросил ее в камин. Потом устроился в углу, лицом к Сестре и остальным, и смотрел на них наверное минут пять, глаза его блестели в темноте, а затем он, откинув голову назад, уснул сидя.

ГЛАВА 26

НОВЫЙ ПОВОРОТ ИГРЫ

Это началось с искаженного голоса, звавшего из-за забаррикадированной двери гимнастического зала: — Полковник? Полковник Маклин?

Маклин, стоя на коленях в темноте, не отвечал. Недалеко Роланд Кронингер щелкнул предохранителем автомата, и тяжелое дыхание Уорнера доносилось справа сверху.

— Мы знаем, что вы в гимнастическом зале, — продолжал голос. — Все остальное мы уже обыскали. Сделали себе милую маленькую крепость, да?

Как только Роланд сообщил о случае в кафетерии, они позаботились забаррикадировать дверь гимнастического зала камнями, кабелем и частями разбитых механизмов. Мальчик подал прекрасную идею разбросать везде по коридору осколки стекла, чтобы порезать мародерам коленки и руки, когда они будут ползти в темноте. За минуту до того, как Маклин услышал этот голос, он различал ругательства и злобные причитания, и знал, что стекло сделало свое дело. В левой руке он держал импровизированное оружие, которое было частью механизма «Натиулис Супер Пуловер» — трубка металлической стойки примерно двух футов длиной с двенадцатидюймовой цепочкой и свисающим зубчатым колесом на конце.

— Мальчишка внутри, у вас? — спросил голос. — Я ищу тебя, мальчик. Ты действительно задал мне работу, маленький гаденыш. — Теперь Роланд знал, что Шорр избежал смерти, и заметил, что добродушия в голосе сержанта поубавилось.

Нервы «Медвежонка» Уорнера сдали: — Уходи! Оставь нас в покое!

О, черт, подумал Маклин. Теперь Шорр точно знает, что поймал нас!

Наступила долгая тишина. Затем: — У меня есть несколько голодных людей, которых надо покормить, полковник. Мы знаем, что у вас там целый мешок еды. Разве это правильно — взять все себе? — Когда Маклин не ответил, искаженный голос Шорра прокричал: — Дайте нам еды, вы, сукины дети!