Немезида. Война в тенях.

— Человеческие жертвоприношения?! — воскликнул Лаймнер. — В таком цивилизованном мире, как наш? Это же тридцать первое тысячелетие, а не примитивная доисторическая эпоха!

— Религия как раковая опухоль, — тут же отозвалась Телемах. — Она возникает и распространяется без всякого предупреждения.

Копье на мгновение задумался, какое незабываемое горе в прошлом причинили этой женщине верующие люди, что ей стала ненавистна сама мысль о религии.

— Я бы посоветовал вам разобраться с этой группой как можно скорее, — произнес он, поднимаясь на ноги. — В ваши средства массовой информации уже попали некоторые детали этого дела. Могу предположить, что все, кто как-то связан с теогами, могут сталь мишенями для самосуда.

— На жену и ребенка Сабрата уже было нападение, — сообщил Лаймнер. — Я послал к ним в дом Скелту… Он докладывал, что их оскорбляли и забрасывали камнями.

— Выясни, не причастны ли они к этому делу, — приказала Телемах. — И к вечеру я хочу, чтобы каждый из теогов, которые числятся в наших списках, был доставлен в участок для допроса.

Копье встал перед столом и благодаря мускульной памяти оперативника рефлекторным жестом одернул спереди куртку.

— Как я вижу, у вас все под контролем. Свой рапорт я составил. А теперь, когда дело раскрыто, я должен вас покинуть.

Лаймнер покачал головой:

— Нет, подожди. Остались еще некоторые процедуры… Должны быть оформлены свидетельские показания, потом суд… Тебе надо остаться на Йесте до окончания процесса.

— Войд-барон против моей задержки.

Ему потребовалось всего лишь посмотреть на верховного смотрителя, и Телемах мгновенно отреагировала.

— Конечно, оперативник, — сказала она. Телемах не могла даже помыслить, чтобы противоречить барону Эвроту или кому-то из его доверенных агентов. — Если возникнут какие-то вопросы, мы свяжемся с вами через консорциум. Убийца ликвидирован, а это самое важное.

Он кивнул и направился к двери. За его спиной снова раздался голос Лаймнера:

— Теперь люди почувствуют себя в безопасности.

Но его утверждение прозвучало так, словно этот человек старался убедить самого себя.

На изменившемся лице Копья возникла мимолетная улыбка. Страх, который он выпустил на улицы Йесты Веракрукс, так просто не развеется.

Гаэде Руфину произошедшие перемены пришлись по вкусу.

Раньше, когда губернатор еще пресмыкался перед Террой, а аристократы ничего не предпринимали, а только тихонько ворчали, Руфину приходилось довольствоваться незначительным положением сержанта Сил Планетарной Обороны Дагонета. Он занимался в основном тем, что перекладывал ту небольшую ответственность, что приходилась на его долю, на плечи младших чинов, которым не посчастливилось служить под его началом в транспортном парке. В тот день, когда он стал юстикаром, перед ним встал выбор между Борсталом [13]и службой, но Руфин никогда не стремился к гражданской жизни, зато всегда мечтал о том, чтобы надеть офицерский мундир. Он никак не мог понять, что степень его невежества значительно перевешивала его немногочисленные способности; ему даже не приходила в голову мысль, что его не повышают в ранге из-за того, что он никудышный солдат. Он был мертвым грузом в местном гарнизоне, и это знали все, кроме самого Руфина. По его собственным словам, продвижению по службе мешал какой-то тайный заговор среди старших офицеров, тогда как другие, вовсе этого не заслуживающие, поднимались по служебной лестнице, хотя все свидетельства подтверждали обратное. Но Руфин был не из тех, кто позволяет фактам влиять на собственное мнение.

Он пресмыкался перед всеми, кто носил офицерские галуны, но утешал себя тем, что писал в их адрес анонимные оскорбления на стенах душевых кабин, медлил с выполнением любого отданного приказа и выдумывал десятки других мелких пакостей.

Все изменилось лишь потому, что в момент, когда пришло освобождение, он оказался в кабинете своего командира. Это теперь они называют Освобождением тот кровавый день переворота, когда Дагонет объявили свободным от имперской власти и верным знамени Воителя Хоруса.

Руфин, всеми забытый, сидел тогда в кабинете. Его вызвали для дисциплинарного взыскания — кто-то слишком часто слышал, как он поносит старших по званию. Если бы все это происходило в другой день, его, вероятно, уже уволили бы из рядов СПО.

Но потом поднялась стрельба, и он увидел, как во дворе солдаты убивают солдат. Воины из дворцового гарнизона с перечеркнутым символом аквилы на мундирах убивали тех, кого он всегда недолюбливал. Он прятался в кабинете до тех пор, пока туда не вбежал командир. Следом за ним в комнату ворвались двое солдат дворцовой гвардии, и только тогда Руфин понял, что происходит. Когда командир позвал его на помощь, Руфин схватил декоративный кинжал, используемый для разрезания конвертов, и заколол офицера. Позже предводитель атакующих сил пожал ему руку и предложил маркер, чтобы затушевать имперские символы.

После такого случая он получил офицерские галуны, и все, кто сдался, тоже их получили, а остальным достался заряд из лазерного ружья в затылок. Когда суматоха утихла, новому режиму потребовались офицеры взамен тех, кого они истребили. Руфин был доволен. Император или Воитель, какая разница, кому отдавать честь. Он не испытывал уважения ни к тому, ни к другому.

Машинный парк остался в прошлом. Его новый объект назывался «Лагерь обеспечения безопасности в чрезвычайных обстоятельствах» и располагался в помещении столичного вокзала монорельсовой дороги. С тех пор как аристократы вывели из строя все сети, пассажирские поезда стояли в депо, но затем им было найдено новое применение — в качестве тюремных камер для сотен гражданских лиц и безмозглых повстанцев, осмеливающихся противостоять новому порядку.

Руфин управлял всем этим хозяйством и частенько прохаживался взад и вперед по высоким помостам над забитыми узниками платформами, давая понять каждому из заключенных, что он волен распоряжаться их жизнью и смертью, а также по своему усмотрению подвергать их наказаниям. Когда ему надоедало демонстрировать свою жестокую власть, Руфин спускался на нижний уровень, в оружейный склад, оборудованный в бывшем ремонтном цехе. Ему нравился царивший здесь запах пороха и оружейной смазки, и в окружении разнообразного оружия он мог чувствовать себя настоящим солдатом.

Поднявшись на наблюдательный пункт в башне, господствующей над центральной вокзальной площадью, он застал дежурного офицера за кружкой черного чая и метнул на него раздраженный взгляд.

— Доложи обстановку! — рявкнул Руфин.

Офицер взглянул на свой хронограф.

— Заступил на пост в начале часа, сэр. Перекличка через пятнадцать минут.

Едва он договорил, как раздалось потрескивание из динамика интеркома.

— Внеплановые переговоры? — спросил Руфин.

— Контрольная, — послышался в вокс-передатчике испуганный голос. — Похоже… похоже, у нас возникли проблемы.

— Второй пост, повтори, — ответил дежурный офицер, но Руфин вырвал у него микрофон.

— Говорит командир базы. Объясни, что происходит!

— Рекрут Зеджа только что… Он только что упал с южной стены. И Тормол не отвечает на вызов.

А потом в вокс-канале совершенно отчетливо послышалось отрывистое низкое гудение, и через мгновение раздался звук сочного шлепка упавшего тела.

Руфин, не зная, что делать дальше, бросил микрофон дежурному офицеру.

— Попробовать вызвать остальные посты, сэр? — спросил дежурный, стараясь подавить кашель.

— Да. — Он кивнул. Предложение офицера казалось ему разумным. — Выполняй.

И вдруг ожил старый контрольный щит, бездействующий с момента остановки поездов. Загорелись разноцветные линии, указывающие движение составов, вспыхнули яркие точки отдельных поездов, раздались треск и прерывистые звуковые сигналы.

Руфин в тревоге выглянул в окно башни и услышал монотонный рокот десятков оживших электродвигателей. Этот звук разнесся под прозрачным куполом главного вестибюля вокзала и по платформам. Заключенные, взбудораженные шумом, стали подниматься на ноги. Руфин выхватил пистолет, взвел курок и крепко сжал рукоятку.