Свобода для Господа Бога

И тут в дело вступили консидории. Ситуация повторилась с точностью до наоборот! Морпехи со своими короткими саблями, защищенные только ловкостью и привычкой к хаотической рубке, оказались просто детьми против закованных в латы панцеров с полуторными мечами. Бранд выстроил своих бойцов клином, сам встав впереди, словно острие тарана, и прошел этим клином из глубины крепости до самого пролома, выталкивая накативших внутрь морских мушкетеров, как газы выталкивают пробку из бутылки с игристым вином.

Дойдя до пролома, панцеры встали. Сверкая латами, они перегородили все его отверстие несокрушимой, железной стеной, о которую разбивалась одна атака морпехов за другой. Эйфория, охватившая врага в первые минуты после выстрела чудовищной картауны, теперь играла на руку лавзейцам. Морпехи поперли все сразу, без линий и эшелонов, одной сплошной массой, надеясь раздавить упорного противника числом и сабельным мастерством, но не тут-то было!

В давке королевские солдаты практически лишались возможности целиться и стрелять. Бой шел в рукопашную – сабля против меча, шелковая рубашка и мундир моряка против стального доспеха и глухого шлема консидория.

Следующие несколько минут Бранд просто поднимал и опускал меч. В латном доспехе, с хауберковой подстежкой он даже не сильно уклонялся, отводя лишь наиболее опасные удары, и с каждым взмахом своего чудовищного меча сносил голову очередному мушкетеру или раскраивал его от плеча до пояса.

Хек! Хек! – скрипел меч о позвонки.

Первый, второй, десятый, двадцатый. Считать дальше не имело смысла, поскольку свою «обычную» для удачного боя норму он уже выполнил. Теперь оставалось только достойно умереть. Поэтому вместо того, чтобы распороть пузо очередному вражескому бойцу, он просто толкнул его ногой, отбросив в сторону и освободив себе место, а затем широко шагнул вперед, вонзаясь в плотные ряды морских пехотинцев.

Бранд откинул забрало – было тяжело дышать – и, не сбавляя темпа ударов, запел старинную боссонскую песню, которую его предки, возможно, пели, умирая на полях древних сражений под знаменами древних своих королей.

«Сражайся, если хочешь жить вечно!» – говорилось в ней.

И Бранд – хотел, потому он и бился, и пел песню смерти, и меч его вертелся, словно крылья смертоносной мельницы, создавая своему хозяину странный аккомпонемент хлюпанья плоти от вонзившейся в нее стали и взвизгивания лезвия о вражеские клинки.

Удар! Удар! Удар!

Бранд оторвался от своих почти на три метра, глубоко проникнув во вражеские ряды и очистив вокруг себя настоящую площадку, заваленную горой трупов. Никто не дерзал приблизиться к великану в кровавом железе, возвышавшемуся над толпой почти на две головы. На мгновение опустив свой меч, он поднял мокрое лицо кверху, прокричал боевой клич и широко раскинул руки в стороны, приглашая подавленных мистическим ужасом морпехов к продолжению зверской резни.

Никто не дерзнул. Но из дальнего ряда, пользуясь передышкой и свободным пространством вокруг несокрушимого серва, поднялась рука неизвестного с зажатой в ладони пистолью. Щелкнул курок, и пуля с ревом покинула ствол!

Бранд покачнулся, опустил глаза вниз, взглянув на небольшое отверстие в левой части груди, слишком ничтожное на фоне его огромного тела, откуда тонкой струйкой стекала по железу кровь.

Качнувшись еще раз, как подкошенная крепостная башня, непобедимый чемпион авеналий с грохотом рухнул на землю.

«Сражайся, если хочешь жить вечно! Или умри!» – таков был припев.

В следующее мгновение очищенное Брандом пространство заполнилось морпехами, и тело великана скрылось под подошвами вражеских сапог. Консидории сдвинули ряды и дружно взмахнули мечами.

Резня, несмотря ни на что, продолжалась.

Глава 3

Один в поле воин

Спустя час торопливого спуска Гордиан Рэкс добрался до центральных городских ворот. В течение всего времени, пока Фехтовальщик ехал по предгорьям, торопясь вернуться в Харторикс, он мимоходом с идущей поверху дороги видел, как из этих ворот выбегали и выезжали толпы обезумевшего народа – беженцы, не успевшие покинуть город до начала резни, или беженцы слишком поздно осознавшие последствия вступления в город королевской армии. Причем поток прорывающихся сквозь ворота людей был значительным, хоть и каким-то рваным, неровным. К моменту, например, когда Гор в последний раз бросал быстрый взгляд на врата с очередного скалистого плато, по которому петляла тропа, через откинутые створки стремились пройти еще сотни людей, и еще сотни спешили от врат в спасительные виноградники и рощи, стремясь умчаться от ужасов родного города как можно дальше. Тем более удивительно, что сейчас, когда Гор наконец-то спрыгнул с лошади и стоял одиноким столбом прямо напротив вратной башни, вокруг не было ни души. Его окружали только трупы, которые, как известно, душ начисто лишены, а полны только быстро разлагающегося дерьма.

Гор прошел в пустующие ворота, где никто его не остановил. Посмотрел на длинную улицу, протянувшуюся от крепостной стены и башен вперед до некоего предела, обозначенного очередным поворотом. Вся улица была завалена трупами. Он даже не стал считать. Одежда на всех была сугубо гражданской – ни габеларов, ни стражников порта, ни тем более консидориев тут не валялось. Только жители. Бывшие сервы. Бывшие освобожденные им граждане Республики. А ныне – просто куски гниющей органической массы. Бездыханные, с холодными пальцами и остановленными сердцами. Так уж нужна была им эта свобода? Гордиан покачал головой. Плохие мысли. Как там говорил ему Крисс? Нужно не думать, а действовать.

Чуть дальше в глубине портовых строений, ближе к гавани грохотали выстрелы, преимущественно мушкетные, но с редкими вкраплениями одиноко ухающих полукулеврин и мортир – за время войны Гор научился их различать. Ну что ж, похоже, действительно настало время для действия.

Фехтовальщик раскрыл сумку, достал шлем, нахлобучил на голову, прикрепил к стальному воротнику нательной части скафандра, нажал на кнопку герметизации на рукаве возле запястья. Гулко хлюпнув, скафандр втянул сквозь фильтры воздух из спинных запасников и превратился в абсолютно изолированную систему. Тогда Гор опустил на лицо светоотражающий бронированный щиток, полностью скрывший его лицо, и бодрым шагом потрусил в направлении выстрелов.

Тридцать минут спустя Гор шел по кривой улочке вертлявым спортивным шагом, дрыгая задом и смешно размахивая локтями. Он старался беречь дыхание и при этом двигаться с максимальной скоростью. Оставалось еще немного. Только сейчас, после почти часового подъема, он по-настоящему оценил все преимущества скафандра.

Солнце пекло беспощадно, но внутри космического доспеха поддерживались стабильная температура и необходимый уровень влажности воздуха. От долгой и быстрой ходьбы, преимущественно в гору, тело покрылось только легкой испариной, а не ручьями горького пота, поскольку абсорбирующий материал подкладки костюма тут же впитывал все выделения. Дыхательная смесь внутри системы жизнеобеспечения насыщалась кислородом, а значит – дышалось значительно легче, чем на открытом воздухе.

И все же он устал – сам по себе доспех был достаточно тяжел, два автомата оттягивали плечи, а идти пришлось долго. Улица же петляла между домами, как змея, поднимаясь все выше и выше.

Примерно еще через полчаса после очередного поворота Гор добрался до места, откуда был хорошо виден весь подъем до вершины, где стояла крепость порта. Улочка, ведущая к ней, была очень узкая и извилистая, поэтому оперативный лагерь осаждающих растянулся вдоль нее почти на километр.

Атакующая партия на самой вершине числом около пяти—шести тысяч человек штурмовала крепость – там гремели мушкеты, воздух заволакивал пороховой дым, и долетали истошные крики людей.

Силы поддержки примерно таким же числом растянулись ниже вдоль улицы. Еще ниже и ближе к месту, где остановился Гордиан, расположился импровизированный госпиталь – раненые лежали в тени прямо на уличной брусчатке, – а также оперативный армейский обоз с боеприпасами и продовольствием.