Рапсодия гнева. Трилогия (СИ)

У Фролова подкосились ноги, он был настолько измучен, что не смог подняться, горячие слезы жгли лицо, падали в ароматную горечь травы. Руки дрожали, ноги наотрез отказывались подчиняться, в душе закипала тихая, но настойчивая истерика.

Он попробовал взвалить Андрея на плечо, но без всякого проку – слишком тяжелый. Не поднять. Надо бы хоть чуть-чуть отдохнуть, тогда получится, но время не просто текло, а физически вытекало через раны друга. И тогда Саша не выдержал, сел на корточки и завыл совершенно по-волчьи, громко, протяжно и безнадежно, задрав к безразличному небу закопченное лицо.

– Помогите мне, боги! – чуть успокоившись, зашептал он. – Никогда больше ни о чем не попрошу. Никогда!

Слезы лились из глаз сплошным потоком, грязь на лице размазалась, воротник куртки промок.

– Дайте мне силы! Ну пожалуйста!

Потом опомнился – до селения совсем близко, америкосы глядят в бинокли и ржут. Фиг вам!

Он снова попробовал взвалить раненого на плечо – на этот раз получилось. Пошел тяжело, медленно, шатаясь на каждом шагу. Главное – выйти к дороге… До нее ведь совсем чуть-чуть.

«Дотащу… Дотащу… Дотащу…»

А там машина, врачи, капельница с кровезаменителем… Все будет нормально, главное – дойти.

Со стороны Каравьюрта донеслось шипение включенного мегафона.

– Уважаемый господин! – на чистейшем русском пронеслось над горами. – С вами говорит командир отряда миротворческих сил НАТО. Вы нарушаете охраняемую нами трехсотметровую зону безопасности селения Каравьюрт. Просим вас немедленно отклониться к северу, иначе мы вынуждены будем открыть огонь в целях недопущения вторжения в охраняемую зону. Спасибо.

Фролов чисто автоматически отклонился влево, но идти наискосок по склону оказалось вовсе не так просто – уставшее тело настойчиво тянуло вниз, строго на восток. К тому же подвернувшийся под ногу камень ощутимо вывернул голеностопный сустав, и теперь стало совсем худо, хоть реви в голос. Пришлось плюнуть на все и спускаться как легче – осталось-то всего метров тридцать до низины, а там и до дороги рукой подать.

Первые пули из Каравьюрта ударили по дороге, когда до нее уже можно было ножом добросить, защелкали часто и звучно по смешанным с землею камням, излетели вверх короткие бурые фонтанчики и клочья травы. Тут же с урчанием «хаммера» смешалась гулкая пулеметная очередь. Пугают. Ну-ну…

– Это предупредительная стрельба, – холодно пояснил мегафон. – Пожалуйста, покиньте охраняемую зону безопасности.

Больше Саша не слушал – какая разница, что он там лопочет? Если делать, как говорят, то придется оросить Андрея – в обход не дотащить. Если же ослушаться, то расстреляют обоих. Что хуже? Нет разницы. Какой смысл спасать собственную шкуру, если наверняка погибнет друг? Хрен вам! Давайте стреляйте! Какие вы смелые с пулеметом против безоружного и раненого… Гады.

Стреляли еще дважды: одна очередь прошла выше по склону, другая совсем рядом, сбоку. «Непонятно, зачем тратят патроны? Неужели действительно думают напугать настолько, что брошу раненого? Идиоты безмозглые… Или судят по себе?»

Тогда Саша еще очень мало знал об американцах, это потом он выяснил, что для них вполне естественным является оставить товарища в опасной ситуации, под обстрелом например, сказав ему: «Держись, старик, я скоро приведу помощь!» За такие действия никто бы даже не осудил, ведь глупо умирать двоим, когда один может спастись.

Наверное, действительно глупо… Фролов поудобнее перехватил Андрея и из последних сил потащил его по дороге к условленному месту встречи. Пулемет молчал. Видно, поняли, что на испуг не взять, а бить русского на поражение все же боялись. Мало ли что…

Если у русских переклинит мозги местью или чем-то похожим, то их, говорят, никакие командиры, политики и дипломаты уже не остановят, никакие общечеловеческие ценности, которые внедрялись с таким трудом. Так ведь уже было во второй чеченской войне когда все усилия мирового сообщества по «мирному урегулированию» кавказского кризиса пошли насмарку после того, как русские стали мстить за взорванные в Москве дома. Вынесли террористов полностью, и Америке пришлось снова вбухивать колоссальные средства, чтоб заново возродить в Чечне бандитское государство. И вот опять, похоже, все идет прахом, началась третья чеченская война, и федеральные войска снова выбивают последние банды террористов в горных районах. Ну сколько им можно втолковывать, что месть – это плохое, низкое чувство, что надо было пережить горе и договориться с гордым свободолюбивым народом Ичкерии, а не выбивать их, как шакалов?

Последние сотни метров по пыльной дороге Саша уже полз на карачках, подтягивая Андрея за воротник куртки. Сил совсем не осталось, кулаки и локти в кровь, дыхание рвется не то хрипом, не то глухим жутковатым рычанием. А еще сто метров до конца «зоны безопасности»… Не пройти… Все… Точка… Лечь и умереть. Уснуть и видеть сны. О небе с пушистыми облаками, о заросших маками полях, о ярких одуванчиках в густой, зеленой, мягкой и совсем не горькой траве.

Через урчание стоявшего на окраине селения «хам-мера» со станковым пулеметом прорвалось знакомое до боли тарахтение раздолбанной подвески вазовского «уазика». Приехали, не подкачали! Какие молодцы ребята…

– Я тут! – еле слышно прохрипел Фролов. – Сюда…

Не слышат… Он снял с Андрея единственный уцелевший шлем и, включив рацию, прошептал в микрофон:

– Я Эхо… Нахожусь в двухстах метрах к северу от Каравьюрта, прямо на дороге.

– Эхо, я Ноктюрн полета первый, слышу тебя и вижу. Не могу подойти ближе.

– Что?!

– Зона безопасности. Командир натовского отряда только что выходил с нами на связь, сказал, что тебя пропустили, поскольку ты без оружия, а нас с машиной не пропустят. Вон «хаммер» поставили с пулеметом, видал?

– Слыхал, урчит. Мужики, я раненого сто метров ещё не протащу, верите? У вас же красный крест на борту! Не будут они стрелять.

– Будут. Предупредили. Что им красный крест на военной машине, если они по больницам в Югославии бомбы кидали?

Саша попробовал восстановить дыхание, но получалось плохо. Тащить Андрея он больше не мог. Даже на сантиметр сдвинуть. Есть все же, видимо, предел человеческим возможностям.

– Эхо… – осторожно позвали наушники.

– На связи… – зло шикнул Фролов.

– Что с твоим раненым?

– Большая кровопотеря. Уже без сознания. А так рана вскользь, но, видать, важный сосуд зацепило. От такой царапины глупо умирать, верите? Да сделайте что-нибудь, черт вас там всех разбери!

– У него шок?

– Я что, доктор? От болевого шока я ему промедол вкатил, но у него уже явно развивается шок геморрагический… Сильно смахивает на третью стадию. Что я еще могу? Нашли место и время для консилиума! Не можете проехать машиной, давайте сюда одного санитара без оружия. Пусть даже руки поднимет, ничего, от стыда не помрем. Хоть догола его разденьте! Главное – дотащить раненого до машины, а там уже разберемся.

Видать, дошло… Один из сидящих в «уазике» снял форму, в одних брюках остался, накинул на голый торс белый халат и спрыгнул в дорожную пыль. Доктор что-то взял из машины и, подняв руки, двинулся по дороге – шел прямо, плечи расправлены, в поднятой руке что-то есть, и когда он подошел ближе, Фролов понял, что это большой пластиковый пакет с кровезаменителем для внутривенного вливания. Аж от души отлегло.

Саша лег на спину, раскинул руки в горячей пыли и уставился в небо. Облаков, правда, не было, только бездонная теплая синь, будто глядишь на море с большой высоты.

Пулеметная очередь грохнула так, словно стреляли прямо над ухом, Фролов перевернулся на живот и успел увидеть, как валится на спину доктор – неуклюже, вроде как клюшкой по ногам получил. Кругом опадали желтые фонтанчики пыли. А ведь ему метров двадцать оставалось пройти, не больше…