Отмщение

А вот транспаранты оказались не только ноябрьскими. Среди вороха обнаружились "Мир, труд, май!", "С праздником весны!" и даже сохранившийся с исторических времен "Слава героям-космонавтам!". Однако Чемезов в ответ на сомнения Фурманова только небрежно пожал плечами:

- Они что, полагаешь, станут читать надписи? Да на черта сдалось!

- Всё-таки обидно будет погореть из-за подобной мелочи... - не без сомнений заметил Юрий.

- Ладно! Сейчас организуем... - Роберт взял майский транспарант и просто перевернул тыльной стороной вперед. - Наблюдатель если что и прочитает, то непонятную абракадабру. Вряд ли там сплошные филологи и знатоки изящных словес, чтобы сходу различить подмену, а большего и не надо. Годится?

- Сумасшедший дом! - Юрий от невероятности происходящего схватился за голову, даже рассмеялся. - Отчего у нас что ни операция, то фарс вперемешку с клоунадой?

- Оттого, - резонно заметил Роберт, - что у нас кроме нас больше ничего нет в запасе. Не забыл, что не просто с фрицами воюем? У нас здесь ещё чёрт знает откуда черт знает какие пришельцы нарисовались! Вот уж где фарс! И что делать вообще непонятно. По всем пунктам за ними сила: техника, знание, ресурсы. А у нас ничего. Вообще. Как прикажешь тягаться? Гордо с каменными лицами на штурм? И чего добьемся? Все поляжем и дела не сделаем. Такое геройство - оно хорошо в мечтах. А нам не в мечтах - вот прямо сейчас нужно что-то делать. Доказывать - каждым шагом, каждым словом, - что бороться можно. Пускай даже не победим. Но и не сдадимся.

- Я понимаю... Ты во многом прав... - чуть заметно кивнул Юрий. - Но не делаем ли мы этой борьбой хуже?

- Поясни...

- Да хоть здесь и сейчас! Если бы мы не сопротивлялись, то, почти наверняка, не было бы и угрозы городу. Всё бы устроилось. Представь, если у нас не получится? Не вообще, а даже только здесь. Миллионы! Миллионы жертв! Которых могло не быть, если бы не было нашей упрямости! Можно было бы оправдаться стремлением к победе. Как ещё в 42-м году наши прадеды воевали. Уже зная, что не проиграют. А мы? Если шансов нет, то всё наше сопротивление - лишь жертвы. Которых может не быть. Не слишком ли большая цена за гордость, за честь?

- Знаешь... Я не очень умею говорить правильно и красиво... - на лице Роберта мелькнула горькая, печальная ухмылка. Майор подошел к товарищу и обнял за плечо. - Тут уж Геверциони нужно спрашивать или тебя, дружище, на крайний случай... Только я бы так ответил: не напрасны. Ведь нет никакой гарантии, что станет с покоренными. Откуда знаешь, что будет мир, тишь да гладь? А не какая-нибудь извращенная каторга планетарного масштаба?

Юрий в ответ только хмыкнул.

- А даже если и будет этот самый золотой мир, - с упорством продолжил Чемезов, - то нужен ли он нам? Ни ты, ни я - никто не знает. Но только вряд ли этот новый мир станет похож на прежний. Иначе зачем вообще было огород городить?

- Я понимаю тебя, Роберт... Понимаю... Ты сейчас скажешь, что нас советскими, русскими людьми делает всё вокруг: города, леса, реки. Литература, музыка, традиции, общество. Но ведь всё изменяется. Рано или поздно. Всё. Полтора века назад без малого была империя. И считалось, что только так и должно быть. После Великого Октября постепенно родилась наша Родина. Перемалывая отжившее, созидая новое. Были бы наши победы без этого преображения? Стал бы космос красным? Смогли бы победить в борьбе с фашизмом и нацизмом? И если мы оправдываем октябрь, то нужно допустить, что есть правда и у противника сейчас. Возможно, что вся борьба - только наша борьба. Может, нам слишком страшно признать ненужность, суетность сопротивления? Как белая идея, в свое время упорно отрицавшая очевидное вырождение и сражавшаяся не столько за победу, сколько за собственное спасение. Не способная ничего предложить кроме. Что, что мы предложим?... - Юрий вновь разочарованно покачал головой, пряча лицо забралом ладоней.

- Однако, ты выбрал время... - Чемезов невольно усмехнулся. - Попозже никак нельзя было начать терзаниям придаваться?

- Нет... - Юрий отверг шутливый тон. - Сейчас уже поздно...

- Ну а какого ответа тогда ты ждешь? Не бывает счастья для всех, не бывает универсальных ответов. Хочешь грех с души снять? Извини, тут я не помощник. У нас всех этих грехов горы...

- Я не про то... С издержками профессии не смириться, но это лично моя борьба. Сам справлюсь. Но одно - жертвы пути к правому делу, и совсем другое - делу безнадежному.

- Знаешь... Мне кажется, я знаю, что ответить на этот приступ ипохондрии... - осторожно заметил Роберт. - В общем, ты в целом правильно завернул про революцию и про нас. Только забыл очень важный момент. Всё, что происходило в истории человечества - все изменения, раздоры, открытия - совершались по воле человека. Народы ли это были или отринутые одиночки. Хорошее, плохое - другой вопрос. Но всегда люди, всегда наши ошибки. Мы сами шли вперед, сами ошибались и искали ответы, сами строили и разрушали. Человека сформировала необходимость осмыслить сущее с тем, чтобы принять его или изменить. Изменить вне зависимости, вопреки бесчисленным "невозможно". И этого для меня с лихвой довольно, чтобы противостоять чужой воле, заявившей о монополизации права решать что есть "хорошо", а что "плохо". Есть у меня, заешь, такое ощущение, что когда мы откажемся от этого права на свой собственный выбор - сумасбродный ли, иррациональный - тут и кончится человечество. Возьмет и кончится. Конечно, всегда останутся те, кто согласиться с новым строем, притерпится, приживется. Пускай даже таких большинство - хотя я и не верю подобному. Но мы с тобой делаем то, что делаем, ради того, чтобы каждый сохранил право выбирать. И если нас проклянут потом - за такое право мы тоже сражаемся...

Роберт наконец смолк, не в силах подобрать новых слов. Выжав душу до дна - чтобы ни капли правды не утаить. Пару секунд майор сидел молча, собираясь с силами, а потом добавил:

- Прости, дружище. Я не мастак речи говорить. Не бог весть что, но мне довольно чувствовать: что делаем - верно. И этой веры достаточно.

- Нет... Ты верно сказал... - Юрий сардонически усмехнулся, потрепал товарища по плечу. - Не знаю, насколько это верно. Но, во всяком случае, я смогу справиться сам.

- Тогда идем... - Роберт решительно отстранился от стены. - Вашу руку, месьё! Нас ждут великие дела!

- Вы что там лясы точите, товарищи чекисты? - беззастенчиво поинтересовался подошедший Гуревич, который во время философствования старших офицеров единолично занимался подготовкой личного состава. - Гвардия построена. Извольте принимать парад!

И, бравируя, майор гордо повел рукой вдоль строя. А посмотреть было на что. Из воинского подразделений Рустам за несколько минут сформировал разношерстную, пеструю толпу. Если бы не знать заранее, можно легко представить, будто собрали вместе случайных прохожих. Единственное, что портило впечатление - даже не показная яркость, тут дело вкуса (да и откуда немцам знать, как проходят демонстрации в Советском Союзе?) - внешность.

С одеждой всё в порядке - сам Остап Сулейманович мог быть доволен тем, как за считанные минуты её состарили. Но вот осанку, фигуру не спрячешь. Фурманов поймал себя на мысли, что как никогда искренне был бы рад среди подчиненных видеть худощавых или толстяков. А пожилому взбалмошному интеллигенту и вовсе не было бы цены... Бойцы старательно сутулятся, подволакивают ноги. Только стоит забыться - и все насмарку. Да и лица... С тем же успехом можно было рядить петровских гвардейцев в стрелецкие мундиры. Но уже ничего не попишешь - придется идти как есть.

- Отлично! - Фурманов, поневоле перенявший должность отца-командира, обратился к бойцам с напутствием. - Товарищи. Не хочу повторять, насколько важно задание... То, что мы планируем совершить - опасно и сложно. Никакой гарантии, никакого стопроцентного расчета. Ничего, кроме нас. Уже не в первый раз идем вперед, рассчитывая на себя. Так пойдем и сейчас. Нам не у кого просить помощи, да и нет сейчас помощи для нас... Я не знаю, каким будет следующий шаг, новая цель. Но могу сказать, что мы здесь благодаря однажды сделанному первому шагу... Там, в тайге, в снегах, во тьме и неизвестности, мы начали путь. И всякий новый шаг был в неизвестность. Но всякий шаг - был ради одного. Ради победы. Чёрт знает, сколько их ещё осталось. Только без этого, который делаем прямо здесь, не будущего... Вперед.