Харон

— Я узнал это место, нас вели отсюда. Да и в лагере все говорили, указывали… Здесь начало, да? И здесь же, должно быть, конец для таких, как я, ослушников? У остальных есть хоть какое-то продолжение — твоя Ладья, светлый переход, откуда я наперекор повелению вашей одурманенной пифии, пришел обратно. Шепотом говорят и еще о каком-то страшном варианте… Ты не захотел даже перевезти меня на Тот берег, клянусь, я не попросился бы обратно, что бы меня там ни ждало. Неужели я даже темного царства Аида не достоин? Вот никогда бы не подумал…

А послушай-ка, — разговорившись, назвавшийся врачом оживился, засунул руки в карманы вытертых джинсов и даже приблизился на шаг к Харону, который медленно, боясь спугнуть, присел на корточки, опершись о тот же Тэнар-камень; оба таната отошли и чего-то ждали, впрочем, не мешая. — Послушай, Харон, мне ведь полагается последнее слово? Я знаю, ты слышишь, я давно догадался, и эти конвоиры с тобой говорят — тоже. Тот мальчик, Марк, когда я ему сказал, до того был изумлен, а ведь — чистая логика. Они, кстати, с тем его дружком-уголовничком девчонку бы не обидели, и вообще ты за ними пригляди, больно прыткие.

Я много думал, почему здесь оказалось не что-нибудь, а именно лагерь? Предположим, все происходящее тут, — он обвел рукой, — есть не что иное, как плод бешеной фантазии мозга, находящегося в состоянии предсмертного угасания. Последний всплеск, так сказать. И что — у всех сразу именно в эту сторону мысль полетела? Не мама-папа, не дорогие-возлюбленные, а — зона? Хорошо, колючки по периметру нет, вышек.

Про лагерь еще как-то можно мотивировать, тут впрямь куда денешься, мы тут все действительно не из Африки, а из совершенно определенной страны с ее определенной историей, взятой на определенном временном срезе. Менталитет, стало быть, наш таков, что по-другому «тот свет» и представить себе не можем даже в состоянии клинической смерти. До воспарения отделившейся души над ее бывшим телом не доросли, как бы ни были модны разговоры на эти темы.

И ведь тоже не получается! — воскликнул, взмахнув рукой. — Посчитать, сколько в лагере… ну черт с нами со всеми, пускай — душ? Сколько? Я считал.

«Я тоже считал, — подумал Харон. — Много, до чрезвычайности много, особенно за последний десяток-другой Ладей, За последнее время то есть. Смотри-ка, совсем он не холодно-рассудочен. Увлекается и размахивает руками, а ведь уверен, что на самом краю стоит. Врачом представился. Лекарем. Не верится что-то. Хотя врачи, они такие… Но говори! Только бы он не перестал говорить».

— Мало! Дьявольски мало для хоть сколько-нибудь уважающего себя Царства Мертвых. В Древней Греции той же и то на несколько порядков выше должна была быть естественная убыль населения. А вместе с искусственной считать — и говорить нечего… Выводов, как обычно, два. Или это не «тот свет», и тогда уж я и представить не могу — что. Или повдоль Реки существует множество подобных нашему… скажем, резерваций. По назначению, я подразумеваю.

А почему бы не так? — Врач даже уселся рядом с Хароном у Тэнар-камня, и Харон подвинулся, уступая часть места. — Если кого-то перевозят на тот берег, то возможно ведь и наоборот? Ну, не про нас, не про нас, помню я анекдот, который сам рассказывал на пристани у предыдущей Ладьи! Хороший, кстати, анекдот, из научных кругов… Не нас — но других? Оттуда, с Того берега, где тоже, вполне вероятно, имеется нечто вроде нашего лагеря, или в этом роде…

Ты ведь не скажешь, Харон? Ты никогда ничего не говоришь. За тебя всем нам голову морочат Локо да Псих. Теперь у них там еще один появился, этакий бодренький. Марк приносил слух, что до них был еще кто-то, от кого они премудростей набрались… А ты — безмолвен. Всегда.

«Вот оно, равновесие, — думал Харон, сам давным-давно пришедший к той же мысли. — В натуральном виде и в натуральную величину. Кому от этого легче, Мирам? Мирам легче».

Его собеседник вытянул руки с растопыренными пальцами перед собой.

— Не дрожат, а, Харон? А ты что же, по совместительству и палачом тут? Меня за этим привели?… Я, кажется, это уже говорил. Значит, все-таки боюсь. Неприятно. — Врач нервно передернулся.

На такое, самое, пожалуй, поразительное из всего, что он о себе слышал в лагере, Перевозчик мог лишь качнуть головой из стороны в сторону. Что он и сделал.

— А, все-таки они. Конвойные. Тот же жест.

— Вот как? Ну, остается верить на слово. Хочешь, тогда я расскажу тебе, отчего я решил вернуться с полпути?

Энергичный кивок.

— Э-э, вот ты чего все ожидал, а я-то растекался тут… Чтобы, значит, принять соответствующие меры, исключающие подобное впредь?

«Нет, — глазами, головой, плечами. — Только говори, говори».

— Ну, не знаю, зачем тебе в таком случае. Но сперва о слухах, что ходят в лагере насчет Тоннеля. Не всякого, мол, берут. Берут действительно не всякого, уж это я из грязной Локиной бороды вырвал. Он почему-то очень не хотел развивать именно тему Тоннеля. Понятно, если райское блаженство заведомо не светит самому… так что мои шансы росли. Это я говорю, про что думал, когда опять приволокли девчонку, которая снова была «в полете». Чем вы ее одурманиваете? Указала на меня. Ну, ты, конечно, видел этот вход в Тоннель…

«Нет, не видел, — подумал Харон. — Его никто никогда не видит, кроме тех, кому он указан. Знаю только, где примерно он открывается… а теперь, должно быть, и это поменялось».

— Странно, — откинувшись затылком на камень, проговорил собеседник, и темная запекшаяся капелька, вдруг ожив, упала с его губы, — я как будто бы и не входил в эту маленькую дверь прямо в скале. Пыльная такая. И вдруг — светлый переход, вроде крытый, но с окнами, за которыми ничего, кроме света. Нас много — откуда другие? Поразительные цветы в руке…

«Да! Да! — Харон чувствовал, что будь у него сердце — взорвалось бы. — Цветы и другие люди, и мы идем вместе туда, на ту сторону!»

— А ровный утоптанный пол ведет все-таки вниз. Почему он ведет вниз, Перевозчик?

Но нет у Харона сердца. Перевозчик пожал плечами.

— Откуда мне знать, парень. Тут, видать, кому куда назначено.

Подошли оба таната, зорко бдившие в сторонке. Один протянул пятнистую ладонь привычно-знакомым жестом:

— Ключ, Перевозчик.

— И тут не доверяете? Да подавитесь! — Харон специально пульнул берилловый кристалл туда же, где подбирал его сам, и с удовольствием посмотрел, как кинувшийся за ним танат выковыривает драгоценность из кучки нечистот.

— Святыня, — презрительно сказал Харон, сам подумав про то, что хорошо — танаты под самым Тэнар-камнем устраивают свой парикмахерский салон, не то и тут ступить было б негде.

— Ты еще не понимаешь, Перевозчик, — ровно сказал второй танат, приблизившись вплотную. -

Но ты поймешь. Небо поменялось. Ты дал слово, что закончишь.

— Что? Пора? Время? — Врач вскочил, и Харон поднялся тоже. — Но подожди еще немного, Харон! Еще несколько минут! Я…

«Да, конечно, он — не отсюда. Он чувствует время, я еще в самом начале его рассказа отметил слово «давно». Чисто машинально, слух резануло. Конечно, он жив, и не место ему тут. Вот только главного-то он не сказал. Впрочем, главное для себя самого я услышал».

— Я же не рассказал, отчего я вернулся! Не потому что я не верил… то есть боялся. Чего уж там. Но где-то уже довольно далеко я как-то так… в общем, я понял, что должен вернуться.

— Мы доверяем тебе, Харон, — сказал один из танатов, не обращая внимания на Врача, — но не ты должен выводить его в Мир. Ты — не перевозишь обратно. Иди, Перевозчик, он не должен видеть тебя при выходе отсюда.

— Это было как голос во сне! — крикнул Врач. — Он сказал, что я должен вернуться! Болван безъязыкий, ты понимаешь, что такое должен?!

— Прощай, парень, я подумаю на досуге обо всем, что ты мне так любезно сообщил.

— Мы за вторым поворотом, Перевозчик, — сказал танат с кристаллом-Ключом. — Те мы, которые привели его сюда и ушли, когда ты захотел говорить с ним. Ты нужен, Перевозчик. В лагере, — танат помялся, что было непривычно видеть, — нехорошо. Кроме того, пришла новая Ладья. И тебя ждет список на Горячую Щель. Иди, Перевозчик, спеши.