Егерь. Девушка с Земли

«Папочка, — подумала она, — прощай…»

— Реми! — донесся снизу голос Скворцова. — Ты слышишь меня?

Она помотала головой, отгоняя надоедливых рачков, те неохотно снимались с места, но тут же садились обратно.

— Потерпи чуть-чуть, — продолжал егерь. — Сейчас я тебя освобожу!

Ремина не верила этому. Она полагала, что слышит не Эндрю, а конька-телепата, который морочит ей голову, как делал это в пещере.

Раздались револьверные выстрелы. Мешок-кокон, в котором умирала Реми, вдруг оторвался от клешни крабопаука и ухнул вниз. Мелькнули блаженные мгновения невесомости. Мешок упруго ударился обо что-то, но Реми боли не почувствовала.

— Сейчас-сейчас, — бормотал Скворцов, разрывая паутинные путы, стирая с ее лица напластования живого снега.

Ремину снова скрутило. Егерь перевернул ее на живот и поддерживал за плечи, пока она освобождалась от криля, что успел проникнуть в пищевод.

Когда рвота прошла, Реми спросила слабым голосом:

— Эндрю, где мы? Что с нами?

Он протянул ей флягу с водой.

— Похоже, мы опять неподалеку от Алехандро, — ответил Скворцов. — Эти твари, крабопауки, тащили тебя к Хардегену.

— А ты, Эндрю… Ты разве не попал в мешок?

Егерь усмехнулся.

— Нет, — сказал он. — Меня они запеленать не смогли. Тут дело в гипнозе. Коньки гипнотизируют аксл. И с нами они пытались поступить так же… в пещере… Я думаю, это не настоящая телепатия, просто коньки индуцируют какие-то процессы в наших мозгах, вызывая галлюцинации. На аксл и на недалеких людей это действует. Ну, может быть, еще на спящих… Тебе снилось что-нибудь перед похищением?

— Да, — пролепетала Реми. — Пещера, венценосная аксла…

— Ну вот! — обрадовался егерь. — Я же говорю! На корабль пробрался конек. Думаю, он выманил тебя из каюты спящей, как сомнамбулу. Не сознавая, что делаешь, ты выбралась из корабля, а там уже поджидал крабопаук. Я достаточно понаблюдал за ними. Они не успевают схватить… м-м… жертву, если она слишком активна. Коньки-телепаты гипнотизируют аксл, те впадают в транс, начинают раскачиваться на месте, и крабопауки успевают их спеленать.

— Похоже, ты прав, — согласилась Реми. — Я видела аксл в пещере. Они вылезли из коконов, а потом стояли, раскачивались, как загипнотизированные.

— Вот видишь! — отозвался Скворцов. — Тебя схватили спящую. А меня конек не смог загипнотизировать, не по зубам я ему оказался.

— Но как ты меня нашел?

— Я увидел, что все животные-ловцы движутся в одном направлении…

— Как ты их назвал?

— Животные-ловцы. Только не я их так назвал, а венценосная аксла. Еще в пещере. И вот я бросился следом. Ох и трудно мне пришлось! Акслы метались, как помешанные! Коньки-телепаты верещали на разные голоса и пытались меня схватить. Пришлось отстреливаться. В общем, я еле-еле продвигался вперед. Кидался от одного крабопаука к другому. Звал тебя. Орал, как полоумный. Потом слышу, кто-то блюет. Прости, но из песни слов не выкинешь. Смотрю — ты!

— Спасибо, Эндрю!

— Да за что?

— За то, что не бросил.

— А-а, — отмахнулся егерь. — Денег стало жалко, которые мне обещал твой отец.

— Все равно, спасибо.

— Ладно, спасибо скажешь, когда доберемся до Персефоны.

— А сейчас мы куда?

— Думаю, в Алехандро. Нужно пересидеть время Карлика в надежном убежище, чтобы там ни толковал Кристо. Да тут осталось пройти километр, не больше.

— А если он нас опять выгонит?

Скворцов усмехнулся. Достал из кармана ампулу, показал Реми.

— Что это, Эндрю?

— Это — наш билет, — отозвался егерь. — На черном рынке стоит от семисот до тысячи кредов. За такие бабки на Земле мы могли бы жить в любом гранд-отеле. Так неужели этой ампулой мы не сможем оплатить себе номер в отеле у гранда?

32

Они сидели в ложбинке между двумя мертвыми дендрополипами и прислушивались к звукам ночи. Облава откатилась к северу. Отчаянное кваканье аксл затихало вдали. Лишь темные силуэты живых дирижаблей виднелись сквозь крилевую вьюгу.

Зарево на востоке разгоралось все сильнее, и громче становился неслышимый человеческим ухом голос рифа.

Скворцов помог Ремине обработать лицо и руки противозагарным кремом, потом принялся за себя.

«Все равно, — думал он, втирая в щеки пахнущую камфорным маслом массу, — свою дозу ультрафиолета мы получим. Хотя, оказывается, жить ночью тоже можно. Трудно, конечно, опасно, но не так смертельно, как болтают в салунах. Надо же, ведь миф о нечеловечески страшном времени Карлика просочился во все исследования. Велика сила предубеждения. Впрочем, не на пустом месте, не на пустом…»

— Пора идти, — сказал он, выбросив пустой тюбик. — Ты как, в силах?

Реми прислушалась к своим ощущениям. Ощущения были неважнецкими.

— Не спрашивай, — буркнула она.

— Тогда пойдем. Ботинки не забудь зашнуровать!

Он поднялся, приладил на спину рюкзак, подал Ремине карабин.

— Это зачем? — спросила она.

— Ну не в качестве же посоха, — развел руками егерь. — Чтобы отстреливаться.

— От кого?

— Мало ли… Мы в ночном лесу.

Она встала, сделала несколько шагов. Затем охнула, налегла грудью на винтовку.

— Ты что? Покончить с собой решила? Сможешь идти или нет?

— А у меня есть выбор?

— Нет!

— Тогда не задавай дурацких вопросов!

Он посмотрел ей в глаза.

— Вот что, Реми. Сейчас нам обязательно захочется поссориться, наорать друг на друга. Это все — Карлик! Вернее — низкочастотные вибрации пустот Хардегена. Ты сама сказала, что выбора у нас нет, поэтому надо как-то держаться!

Ремина почувствовала нарастающее раздражение.

— Да знаю я, знаю! — почти выкрикнула она. — Мы уже говорили об этом! Отстань!

Егерь только вздохнул.

— Ладно, пошли. Ты идешь первой…

— Как приманка для хищников?! — поинтересовалась Реми сварливо. — Очень по-мужски!

— Не заводись. Поверь, я исхожу из соображений целесообразности. Если тебя сзади схватит какая-нибудь тварь, я не успею отреагировать…

— Угу, — буркнула Реми. Она поковыляла вперед, потом опять остановилась. — Эндрю, а где Кортес?

— Думаю, его схватил крабопаук, как и остальных, — отозвался Скворцов. — Вряд ли Кортес смог долго противостоять телепатии конька.

— Жаль… Он бы меня защитил…

Егерь спорить не стал, хотя в нем кипело раздражение: истеричная дура, ради которой он вторые сиренианские сутки рискует жизнью, могла кого угодно довести до белого каления. И голос рифа тут ни при чем!

Они возвращались в атолл Алехандро той же дорогой. Идти было тяжело. День сменился ночью. Оранжевый «компонент „А“» — белым «компонентом „Б“». Карлик был яростен. Истинный повелитель ночи. Скворцов чувствовал, как Карлик смотрит ему в затылок. Точно циклоп Полифем в спину Одиссея — вперив слепое яростное око…

— Вперив яростное око… вперив яростное око, — бормотал егерь в такт шагам.

При этом он не забывал пристально всматриваться в глубокие тени под дендрополипами. О ночных хищниках было мало что известно, поэтому следовало прислушиваться к каждому шороху. Но, кроме гудения жаброкрыльев криля, в рифовом лесу не раздавалось ни звука. Карлик не жаловал ночных бродяг. И казалось, кроме пары грязных оборванцев, упрямо бредущих навстречу неведомой судьбе, здесь вообще никого нет.

Мнимая безмятежность рифов притупила бдительность Ремины. Она не успела даже испугаться, когда от кораллового ствола, усеянного ночными анемонами, отделилась темная фигура и двинулась ей наперерез.

— Реми, стой! — крикнул егерь, поднимая револьвер.

Девушка молча бросилась неизвестному на шею.

«С ума сошла!»

Скворцов кинулся на выручку, готовясь всадить в незнакомца весь барабан. Но спасать Реми не пришлось. Обливаясь слезами, она обнимала Кортеса, а тот с истинно амфибьей невозмутимостью помаргивал третьим веком.

— Дьявол тебя побери, Кортес! — выдохнул егерь. — Разве не знаешь, что на рифе бесшумно появляются только хищники? Охотничек…