Только хорошие умирают молодыми

— Да, — кивнул крыс. — Ты — сверхоружие, которое дано людям. А я — возможно, сверхоружие, которое дано крысам. Не так важно кем, не столь важно как. Важно — зачем. Мы с тобой способны решить исход войны. Так что давай решать…

— Ты думаешь, мы можем решить за всех? Но тогда мы должны что-нибудь им предложить. То, что устроит и нас, и вас. А я, честно говоря, не знаю пока, могу ли вообще тебе доверять.

— Ты ожидал найти здесь засаду. Но ведь ее не было?

— Может быть, она будет в следующий раз. Что, если у тебя далеко идущие планы? Что, если игра гораздо серьезнее, чем я думаю? Не ты ли пишешь записочки со словами «Помогите нам»?

— Ты — параноик, — констатировал крыс. — Поверишь мне, если скажу, что первый раз об этих записках узнал уже тогда, когда ты ушел из подвала, где лежал раненый?

— По-моему, — парировал Олег, — я просто реалист, а не параноик.

— Я думаю, — философски заметил Флейтист, — что это одно и то же. Разница только в том, с какой точки зрения посмотреть. Так насчет записок веришь?

— Для тебе так важно, чтобы я тебе верил? — усмехнулся снайпер. — Ну, допустим. И скажи спасибо, что не интересуюсь, с какой частотой ты устраиваешь свои партизанские вылазки на нашу территорию. Вроде бы последние месяцы таинственные исчезновения людей стали куда как реже?

Он посмотрел крысу в глаза.

— Допустим… — пробормотал тот. — Допустим, это потому, что я тебя боюсь. Поверишь? И обрати внимание: я ведь не интересуюсь тем, как часто ты выходишь на охоту за крысами. Тем более что ты-то, наверное, продолжаешь охотиться с той же частотой.

Повисло молчание.

— А почему именно здесь? — спросил Музыкант только для того, чтобы что-то спросить. — Этот гараж как-то для тебя важен?

— Какая разница, — ответил Флейтист, подергивая усами. — Скажем так: по некоторым причинам мне удобнее встречаться с тобой здесь, чем в каком-то другом месте.

— Ну хорошо. Предположим. Я все понять не могу: откуда ты столько про нас знаешь? Понятно, что ты вдруг научился говорить. Но ведь этого мало!

— Я специально изучаю человеческую культуру, — гордо заявил крыс. — Даже, наверное, более широко: я специально изучаю человека. Историю, психологию, особенности поведения в нестандартных ситуациях, способы организации общества и все прочее в таком роде.

— Зачем?

— Как зачем? Мы — враги, Музыкант, как ни грустно это признавать. Понять врага — это один из путей к победе.

Любопытно, подумал Олег, а кто-нибудь из штабистов ставил вопрос вот так? Понять крыс, чтобы победить их! Да нет, наверное. Их ведь до сих пор воспринимают как обычных крыс, с которыми все ясно и понятно до очевидности. Были крысы поменьше — стали крысы побольше. Раньше крыс травили ядами, на них ставили крысоловки, с ними насмерть сходились шустрые деловитые терьеры. Теперь времена изменились, и с крысами бьются, как когда-то с людьми: основным способом одержать победу стала меткая пуля. Зачем понимать? Выстрелил, а дальше — либо попал, либо не попал. Все просто. Убей десять крыс, иначе у тебя нет ни малейшего шанса выжить. Еще десять — за женщину, которую любишь, чтобы шанс выжить появился еще и у нее. Следующий десяток — за ребенка, если тебе посчастливилось и ребенок у тебя есть. Вот он — простой и надежный путь ко всеобщему счастью.

— Я сейчас открою еще одну тайну, хотя это не совсем тайна, просто мы с тобой об этом раньше не говорили. Ты ведь не первый, с кем я общаюсь, — продолжал тем временем Флейтист.

Вот это было гораздо интереснее многого, что крыса сообщила раньше. Любопытно, с кем же она встречалась? И, что еще более любопытно, где эти люди?

— Хочешь узнать побольше?

Крыс как будто читал его мысли. И вопрос казался не то ехидным, не то издевательским.

— Конечно, хочу. Не тяни. Хочешь говорить — говори.

— Не сердись, — миролюбиво сказала говорящая тварь. — Однажды это была женщина, даже помоложе тебя, наверное. Я заворожил ее своей музыкой, отвел в укромное место и попытался говорить с ней. Но, похоже, она слишком испугалась, а я был так нетерпелив…

Флейтист замолчал. Тяжело вздохнул. На этот раз Олег не стал его торопить.

— В общем, я убил ее. Уничтожил, как отработанный материал. Сейчас я понимаю, что в тот раз, велев ей выпрыгнуть в окно седьмого этажа, я гораздо больше злился на себя, чем на нее. Злился из-за того, что не мог объяснить ей, насколько это важно, чтобы мы могли поговорить, попробовать понять друг друга. В общем, второй попытки я еще долго не предпринимал.

— Но она была ведь? Так?

— Ну да. Еще одна женщина — мне очень понравилось, как она вела себя в бою. Очень умно. Мне с трудом удалось подчинить ее. Кстати, с ней мы впервые говорили именно в этом гараже.

— Впервые?

— Да. Ее звали Катя, и с ней мы встречались дважды. Я очень боялся этой второй встречи: ведь она могла привести с собой людей, чтобы схватить меня, но она играла честно. А потом… Потом была дурацкая случайность — на обратном пути ее перехватил патруль, хотя я специально подобрал время и место так, чтобы ей как можно проще было меня найти. Ну и…

Он махнул лапой.

— Это все? — спросил Олег.

— Нет, — отозвался Флейтист. — Третьим был пожилой мужчина. И с ним мы говорили гораздо больше, чем с теми женщинами. Я многому научился от него, и мне очень его не хватает.

Пожилой мужчина? Неужели…

— Его звали Лев? — торопливо спросил Музыкант.

— Да, но как ты…

— Такой щупленький, вечно небритый, морщинистый, как сморчок? Постоянно таскал коричневый свитер, даже когда асфальт от жары плавился?

Олег поспешно вываливал на Флейтиста все новые и новые подробности.

— Подожди ты, — досадливо поморщился крыс. — Я даже его фамилию помню. Сверзин. Он, так ведь? Похоже, вы были знакомы?

— И очень близко. Лев Федорович был хорошим человеком.

Точно. И сейчас перед Музыкантом сидел один из тех, кто виноват в его гибели. Даже если лично Флейтист не приложил к этому лапу — все равно он враг. Какие бы слова ни звучали сегодня, он — враг, он — один из беспощадной серой массы, с которой вот уже который год воюют остатки человечества.

И все же…

И все же когда он говорит о том, что ему не хватает Сверзина, он, похоже, не врет.

— Я не знаю, что случилось с ним, — сказал Флейтист. — Однажды он просто не пришел. Я не знал, что думать, и решил, что дело в старости. Ему ведь много лет было.

— Вообще-то, — растерянно произнес Олег, — у нас думают, что его ваши убили.

— Ничего не могу сказать точно. Что знал, то и сказал. Мы с ним виделись регулярно, но однажды я его не дождался. Что бы ты ни думал, я не убивал его. Может, конечно, его тоже перехватил наш патруль…

— Может, — эхом откликнулся Олег.

Конечно. Других вариантов просто нет. Кто из людей поднял бы руку на своего? Еще недавно Доцент доходчиво объяснил глухому снайперу, что граница, по которой разделены «свои» и «чужие», является очень четкой. По одну сторону — люди, по другую — твари.

— Послушай, — задумчиво протянула крыса. — Это похоже на знак.

— Какой знак? — не понял Музыкант.

— Ну, не знаю. Что-то вроде знамения. Мы не только способны понимать друг друга — у нас есть общий знакомый, который каждому из нас не безразличен. Мы связаны теснее, чем ты думаешь.

Олег вдруг разозлился. Уж больно ловко у болтливого Флейтиста все складывалось, все выходило донельзя логичным.

Но так не бывает.

Или бывает?

— Если честно, — почти через силу сказал он, — меня интересует то, что можно пощупать руками. Знаки, знамения — это все слова. У нас, у людей, есть одна проблема: почему именно сейчас с нами сыграна такая шутка? Почему мир отступился от нас и решил, что мы должны исчезнуть?

Крыс опять умудрился пожать плечами:

— Что погубило динозавров, Музыкант? Почему неандертальцы уступили место кроманьонцам? И не надо мне говорить, что кроманьонцы попросту их всех истребили: и тех и других было достаточно мало для того, чтобы не конкурировать из-за ресурсов. На эти вопросы нет ответов — человеческая наука успела только накопить ряд гипотез, более или менее удобоваримых. И все. А теперь вот новая проблема: почему исчезнут люди.