Дауншифтер (СИ)

— Именно. Пропавшую вертушку какое-то время будут искать, видать, непростые люди были на борту.

— Наши-то, которые в погонах, почему не помогают?! — разозлился я.

— Не знаю. Завтра у меня запланированы переговоры с командиром части. Встреча на КПП, дальше, сказали, не пустят. Буду терпеливо убеждать его поделиться нормальным оружием.

— А если он не согласится?

— Согласится, куда денется, — с хитрецой усмехнулся участковый. — Генерация у них автономная, а вот водичка наша, из реки. Вот я им воду и отключу к чёртовой матери, прямо во время сложных переговоров. Для пущей наглядности грядущих, значится, проблем. Пусть попробуют повоевать с местным населением.

— Это хорошая схема, жизненная! — восхитился Новиков. — Правильно, товарищ капитан, так их, козлов! Наверняка, у них оружейка автоматами битком набита, да и пулемёты имеются.

— У них и БТР-152 имеется, причём полностью рабочий, без пробега, — огорошил нас Храпунов. — И даже с пулемётом Горюнова на вертлюге. Года два назад они на нём по посёлку катались.

— Ур-роды! Он должен на блокпосту стоять, а не в боксе! — горячо отреагировал, Дима, на что Сидор Поликарпович только махнул рукой и горестно молвил:

— Какой там… Мне бы с них хоть пяток «калашниковых» вытрясти. У нас и своя бронетехника вот-вот появится. Работяги на комбинате срочно два «Урала» модернизируют: защиту кабины, решётки ставят на окна и двери, бойницы режут в кунге на трёх стрелков, люки верхние, свет дополнительный… А я ж вам ещё и взрывпакетов принёс! Шесть штук! — вспомнил он о десерте.

— Петарды китайские, что ли?

— Армейские, Дима, сермяжные! Восемьдесят граммов чёрного пороха, — ответил Новикову капитан.

— Короче, так, с рассветом выдвигаемся на двух машинах, для страховки, — решил я, заводясь. — Прицепы не берём. Сидор Поликарпович, понадобится устойчивая радиосвязь, без «ой» и «что-то сломалось». Надо, чтобы медики были наготове. Димыч, едем ко мне. Время ещё есть, подготовимся… Между прочим, я понятия не имею, где находится эта заброшка. Краем что-то слышал, но даже не представляю, карта-схема нужна.

— Я там бывал, в молодости, — тихо признался Новиков. — Мы с приятелем нихромовую проволоку мотали. Мутное место, нехорошее, вглубь не лезли.

— А что это за базары про секретное оружие? Гаусс-пушку приплели…

Теперь уже они переглянулись.

— Деревенские байки, ничего определённого, — нехотя начал капитан. — С самого начала ходили слухи, что в этой войсковой части испытывают какое-то секретное оружие. Дескать, по-первости служивые встали неудачно, плохо. Неудобно им было в низине, вот и перебрались на плато наше. Ну, а нынешние идеи пацанвы… Прям не знаю. Переживают они за обчество, злятся на нас, глядя, как старшие товарищи не могут родные им Кресты от нечисти защитить. Вот и возникло что-то новое в легендах. Давайте-ка, мужики, закрывать военсовет. Утром встретимся на блокпосту, а я сейчас к Юлии Ринатовне направлюсь, попробую её успокоить, расскажу, что вы решили пойти за детками.

После его ухода мы притянули ворота обесточенного гаража противно скрипящими талрепами. Часов семь в запасе есть, нормально. За это время многое чего можно обдумать и сделать.

Глава двенадцатая

В/ч на Волчьем болоте

Смотреть в эти глаза напротив, не отрываясь, было очень тяжело. Невыносимо.

Покрасневшие, запавшие и очень уставшие. Жуть! Замершие, почти остекленевшие, они почти ничего не выражали. Не читались. Одно лишь летело из них пронзающим все преграды лучом — стремление во что бы то ни стало спасти своего ребёнка и порвать любого, вставшего на пути, и тем мешающего матери. Когда Мифтахова отвечала, её бескровные губы почти не шевелились.

В другое время я и близко бы не подошёл к несчастной и, в общем-то, далёкой от моего круга женщине, находящейся в таком кошмарном состоянии. К матери, совершившей типичнейшую родительскую ошибку: она вообразила, что знает о единственном сыне всё… По крайней мере, всё необходимое для должного контроля и воспитания. И об этой ошибке сейчас ни в коем случае не стоит упоминать. Нет уж, при других раскладах я, услышав о случившемся, поинтересовался бы у рассказчика парой подробностей о ЧП, а спустя некоторое время, при удобном случае, выразил бы своё сочувствие лично.

А сейчас — очень непросто говорить.

Но я, и сам уже заряженный до предела, и от этого злой, как собака, продолжил короткий, хоть и предельно тяжёлый разговор. Нервничал, торопился. Потому что выехать, вообще-то, нам следовало в четыре часа утра, по самому первому свету. Сейчас уже почти пять, а две машины экспедиции до сих пор вхолостую тарахтят движками на рубеже. Новиков, открыв дверь, сидел в своём внедорожнике и терпеливо ждал разрешения сложной ситуации. Ждали и бойцы блокпоста. В смене дежурят шестеро; этим ранним утром народу на блокпосту собралось больше — провожают героев на ратный подвиг. Не слышно только марша «Прощание славянки» под духовой оркестр.

— Никита… — уже в третий раз легонько потянул меня за рукав участковый. — Ты это… Её же можно понять. Как Юле здесь бедовать-то?

Да всё я понимаю! Поначалу Бурят вызвался, но Мифтахова, узнав, кто именно едет, решила отправиться сама. Как всем известно, Бурят ни разу не охотник, с огнестрелом не дружит, он всё больше по кулачкам. На хозяйстве его решила оставить, ведь «Котлетная» — тоже её детище. Не бросишь, именно там семейное гнездо, а не в небольшом частном доме на окраине…

Отмахнувшись от Храпунова, как от надоедливого комара, я жёстко и уже развёрнуто повторил:

— Есть три варианта возможных действий: первый — мы отправляемся без тебя, скажу честно, что мне он подходит больше всего. Второй — ты не можешь с собой справиться и отправляешься туда сама, на этом спасательную операцию можно будет сворачивать. Третий — ты едешь с нами без всяких предварительных условий и обязуясь беспрекословно подчиняться после самых страшных публичных клятв. Скажу — сидеть в машине всё время операции, будешь сидеть, не споря.

Первые эмоции она из себя уже выкрикнула, разговор стал связным.

— Боишься меня, Бекетов? — сухо прошептала она, еле разлепляя искусанные губы. — Ты совести своей бойся, мать от дитя отталкивая.

— Боюсь, Юля, очень боюсь, — признался я. — И именно тебя. Боюсь, что в самый ответственный и опасный момент в тебе на первобытном уровне проснётся материнский инстинкт, и ты оленихой, с криками и топотом помчишься тогда и туда, куда мчаться категорически не следует. Боюсь, что твой сын, услышав родной голос, потеряет осторожность и поддастся уже детскому инстинкту. И тоже заорёт, рванёт навстречу. Ты выдашь группу, он выдаст детей. Это конец операции.

— Я буду слушать тебя во всём, любые клятвы дам! — пообещала она парадоксально бесстрастным голосом, продолжая всё так же пристально, не мигая, смотреть мне в глаза. Энергетика от неё шла бешеная, такая, что я чувствовал эту невидимую силу кожей, как горячую печку.

— Никита… — опять завёл свою песню искренне переживающий участковый, разводя в стороны ладони, мол, видишь же, лось тунгусский, она согласна.

Я ещё раз внимательно оглядел женщину с головы до пят. Обычный таёжный комплект, прочный и просторный, сидит на ней ладно, привычно. Крепкие высокие башмаки на шнуровке. На ремне два подсумка, советский охотничий нож МООиР, на шее заслуженного вида бинокль, на плече — короткая гладкоствольная «сайга». Возле ног стоит небольшой, плотно набитый рюкзак. Я не стал задавать самый глупый и обидный вопрос: умеет ли она стрелять. Здесь все горазды, даже если не охотники. Хуже, лучше, но с огнестрельным оружием крестовцы хорошо знакомы с детства.

Что бы она сейчас не говорила, а подвести может. Слабое звено. Вот только ровного строя на всё готовых бойцов, вдоль которого можно пройтись с выбором, придирчиво оглядывая стати и лица, судьба мне не предоставила. Добровольцы, конечно, есть, нет разрешения покинуть посты, на которых они уже работают.