И в аду есть ад

Взрослея, Фрэнк отдалялся от матери, он считал, что она смешна в своём желании видеть в нем все время маленького ребёнка, о котором надо заботиться, отдавать ему лучший кусочек, следить, чтобы он не простудился и вовремя поел. Только спустя время, Фрэнк понял, что свой характер он во многом унаследовал от матери. Бросаясь без раздумий на помощь кому-то, он понимал, что сделал это, потому что так бы сделала мама. «Сильный человек умеет помочь и себе, и другим. В любых обстоятельствах. Вот в чем его сила», — говорила она.

Встречаясь лицом к лицу с, казалось бы, неразрешимой проблемой, он спрашивал себя, а как бы поступила мама. И всегда побеждал. Мама навсегда осталась для него ангелом-хранителем, помогая Фрэнку выбраться из опасных, безнадёжных ситуаций. Она никогда не сердилась, не ругалась. Лишь огорчалась. И выражение печали от неправильных поступков сына на её лице действовало лучше всяких упрёков и криков. «Я хочу быть великим изобретателем, а не музыкантом», — говорил Фрэнк упрямо, когда мама решила, что сын будет брать уроки для игры на фортепиано. «Конечно, ты обязательно им станешь», — говорила она, улыбаясь мягкой, лучистой улыбкой, освещавшей лицо внутренним светом. «Но, чтобы им стать, надо иметь упорство, силу воли и невероятное терпение — и ты научиться всему этому, если будешь заниматься». И Фрэнк, садился за старенькое пианино и играл по пять часов гаммы. Со временем осознав, что мама, как всегда была права.

Перед глазами вспыхнул последний факт из его жизни, который он помнил — отец подарил ему на день рожденья не футбольный мяч, как он хотел, а конструктор, который Фрэнк сразу хотел зашвырнуть в угол, но вместо этого заинтересовался и спустя неделю, его уже нельзя было оторвать от создания невероятных, фантастичных технических сооружений.

Кажется, минула целая вечность, прежде, чем Фрэнк услышал первый звук. Чей-то голос бубнил странные, бессмысленные фразы, от которых возникало раздражение и злость. Усилием воли он заставил себя отключиться и вновь обратился к своим воспоминаниям. Лицо матери, нежный овал, окружённый рыжеватыми кудряшками, небольшой носик, и мягкая линия рта, вдруг превратилось в лицо Дайаны Кеплер. И Фрэнк вновь увидел ее чистые, наивные глаза, услышал нежный, серебристый голосок. Он уехал от Кеплера в три часа ночи, совершенно охрипший, но почему-то безумно довольный, будто в доме своего главного врага нашёл родственную душу, что удивило его. «Значит, от Кеплера я смог уехать?» — подумал Фрэнк. Он вспомнил, как распрощавшись с очаровательной рыжей девушкой с изумрудными глазами, вышел в прихожую, где его нагнал Кеплер и протянул незаполненный чек со своей подписью.

— Скажите, Форден, — спросил он с некоторым смущением, что очень странно смотрелось на его обычно надменном, самодовольном лице. — Как вы считаете, у моей дочери есть какие-то способности? На ваш взгляд. Будьте объективны.

— Я не специалист, мистер Кеплер. По-моему, у Дайаны несильный голос, для оперы не годится. А для джаза вполне. У неё талант к импровизациям, артистизм. У вас чудесная дочь, Кеплер.

— Вас удивляет, что у мерзавца вырос такой нежный цветок? — усмехнувшись, спросил с горечью Кеплер.

— Я этого не говорил, — сухо возразил Фрэнк.

— Но подумали, Форден. Я же вижу по вашим глазам. Не хочу впутывать Дайану в наши дела. Скоро у неё день рождения. Хочу пригласить вас. Заплачу за выступление, столько, сколько вы попросите. Это будет для неё большая радость. Но с условием — вы не будете дарить ей свой автомобиль.

— Подарю большого плюшевого медведя, — сказал с улыбкой Фрэнк. — Она слишком юная для спортивных автомобилей.

— Останьтесь переночевать у нас, — вдруг сказал Кеплер глухо. — Ночью ездить по улицам опасно.

С чего вдруг Кеплер заволновался о безопасности своего конкурента?

— Если с вами что-то случиться, Дайана будет очень огорчена, — объяснил Кеплер. — Она вас очень любит.

— Откуда она обо мне узнала? — спросил Фрэнк.

— Услышала ваши записи с этой джазовой певицей. Не знаю, как её зовут. Слушает постоянно.

Про пиратские записи своих выступлений Фрэнк ничего не знал, но даже виду не подал.

— Я хотел попросить вас иногда с ней заниматься вокалом, или хотя бы присутствовать. Тогда она будет заниматься, — добавил Кеплер.

— Кеплер, наверняка через месяц у неё будет другой объект девичьих грёз. И она про меня забудет. Девочки в таком возрасте быстро меняют свои увлечения, — сказал весело Фрэнк. — Благодарю вас за гостеприимство, — добавил он, сунув небрежно чек в карман, и вышел из особняка.

Что случилось потом? Как он оказался в подводном городе, превращённый в раба? Этого, увы, память не сохранила.

Глава 11

Стайка дельфинов весело резвилась в воде. Они выпрыгивали, падали вниз, оставляя за собой дорожку серебристых пузырьков, гонялись друг за другом, будто играли в салочки. Фрэнк завидовал грациозным, изящным, и главное, свободным животным. Взглянул на свою ладонь, где красовался глубокий шрам. И тяжело вздохнул. Его долго держали в странном месте, куда не проникало ни отблеска света, ни единого звука. Изредка кормили и кололи препараты, которые вызывали яркие галлюцинации. Когда, наконец, выпустили, он с трудом смог отличить реальность от собственного бреда. Человек в белом халате долго расспрашивал о разных вещах, затем Фрэнк предстал перед очередной тройкой судей. Старший из них, плотный, широкоплечий мужчина с вытянутым, лошадиным лицом и коротким, курносым носом, бросил на Фрэнка изучающий взгляд, хитро сощурился и произнёс:

— Будь любезен, возьми эти ножницы и воткни себе в ладонь.

Беспрекословно выполнив приказ, Фрэнк, глубоко вонзив в ладонь левой руки острие, с трудом сдержав крик боли, поднял глаза на своих мучителей, и увидел, что они довольно улыбаются.

— Ну, вот видишь, Форден, ты теперь, наконец, стал нормальным человеком и обрёл смысл жизни в труде. Иди.

Оторвавшись от воспоминаний, Фрэнк обратил внимание, что погода резко испортилась. Волны тяжело вздымались, обрушивались со всей силы в борта, пытаясь разломить хрупкое судёнышко, которое кидало из стороны в стороны, как скорлупку.

По небу мчались свинцовые тучи. По его прикидкам через полчаса мог начаться сильный шторм, а они и не думали уходить домой. Он увидел, что в рулевой рубке никого нет, и уверенно направился к машинному отделению. Рядом с дверью стоял дюжий охранник, и по его лицу Фрэнк понял, случилось что-то серьёзное. Из отделения доносились вопли, грязные ругательства.

— Почему не уходим? — спросил Фрэнк охранника.

Тот поморщился и хрипло ответил:

— Не знаю, чего они возятся.

— Можно я посмотрю?

Охранник бросил на него хмурый взгляд, в его тяжёлых, неповоротливых мозгах со скрипом ворочались шестерёнки. Он мучительно пытался прийти к правильному решению. «Буржуев» не допускали до ходовых механизмов, опасаясь, что пленники выведут их из строя или сбегут, но Фрэнка знали, как механика с золотыми руками, поэтому охранник пробурчал, наконец:

— Ладно, проходи.

Быстро сбежав вниз, Фрэнк столкнулся с Брэдли, капитаном судна, приземистым мужиком в красной куртке-ветровке, окладистой, рыжей бородой и усами, в вязаной шапочке. И щуплого молодого человека с лицом, измазанным машинным маслом. Капитан в сильно возбуждённом состоянии изрыгал потоки грузных ругательств.

— Что случилось? — спросил Фрэнк, не обращая внимания на вопли.

Увидев возникшую перед ним худосочную фигуру «буржуя», капитан открыл рот, чтобы прогнать постороннего, но осёкся и уже более спокойно сказал:

— Дизель не заводится. Ты, козел, давай чини быстро! — сердито бросил он механику.

— Я же сказал, не могу, — плачущим голосом заскулил тот. — Не получается!

— Давайте, я посмотрю, — предложил Фрэнк. — Через полчаса шторм начнётся. Утопит, как котят в ведёрке.

Капитан поднял на него хмурый взгляд, пошевелил усами, как таракан, обдумывая, стоит ли идти на нарушение инструкций и допускать буржуя к сердцу судна. Но потом, нахмурив брови, пробурчал: