Наират-1. Смерть ничего не решает

Приказав развесить трупы в рощице неподалеку, камчар самолично прицепил каждому по деревянной табличке, на которой углем было намалевано: «Росбойник».

Дело почти сделано, десятник почти гордился собой. Честные люди сидят по замкам, а отребье болтается на ветвях. Законы выполняются. Почти.

Триада 3.3 Туран

Само по себе появление новых людей в Бештиновой усадьбе уже было событием. Необычайный же вид кареты — шестиколесной, с изрубленным бортом да развороченной задней стенкой — распалил любопытство Турана до неимоверности. Он и про головную боль, что досаждала ему уже почти месяц, забыл. Наконец-то нечто отличное от опостылевших ящеров, истеричного визга свиней, на которых выпускали сцерхов, да постоянного страха. И Туран во все глаза наблюдал за происходящим, с каждой минутой яснее понимая, что самое интересное — еще впереди.

— Будьте уверены, я постараюсь, нет, я приложу все усилия, чтобы сведения о вашем самоуправстве дошли до хан-кама Кырыма. До Лылах-шада! — Дверца кареты распахнулась и на подмерзшую землю плюхнулся темно-зеленый тюк, перевязанный веревками.

— Да замолчишь ты когда-нибудь? — Второй голос звенел от ярости.

Следом на сверток вывалилось нечто маленькое, несуразное и на первый взгляд неопределимое. Но вот оно дернулось раз, другой и, скатившись с тюка, подставило зимнему Оку латунную спинку. Кое-как отряхнувшись, точно и вправду способно было ощущать грязь, существо захлопало крылышками из красного шелка.

— И уж поверьте! Поверьте, я не оставлю это так! Я и вашему дядюшке отпишу. И тетушке, и матушке вашей, и… Кусечка, деточка моя, иди к папочке. Кто-нибудь, помогите Кусечке! Ей нельзя мокнуть!

Наконец, из кареты неловко, боком вылез, или правильнее сказать выпал, человечек.

За два месяца пребывания в каганате Туран уже наловчился отличать чистокровных «сыновей степной кобылицы» наир от ак-найрум, «сидящих между камнями». Вновь прибывший явно относился к последним, хотя и пытался прятать мешаную кровь за внешними уловками. Среди них наиболее примечательными являлись борода, заплетенная в три косички с золотыми шариками у оснований, и тонкие полоски подчерненных усов.

При появлении этого человека лицо Ыйрама нервно вытянулось, а Ирджин, тихо выругавшись, шагнул навстречу.

— Мэтр Аттонио! Неужели? Да, да, мне писали о подобной возможности, но я надеялся, то есть и не надеялся…

На морщинистом личике появилось нечто похожее на улыбку. Гость приосанился, кое-как расправил складки парчового кемзала, из-под которого выглядывали лиловые шаровары. Довершали наряд щегольского вида сапожки на каблуке, не добавлявшие человечку ни роста, ни солидности.

— Ах, да, да… Вы — Ирджин? Конечно же, помню. Кам Кырым тепло о вас отзывался. Вы ведь знаете, мы друзья. Да, да, добрые друзья. И я непременно обо всем доложу! — взвизгнул он, сдвигая отороченную мехом шапочку на затылок. — Кто-нибудь, помогите Кусечке! И вещи, уберите же, в конце концов, вещи! Ну почему я обо всем должен говорить, почему?!

— Идиот! — Вторую дверцу кареты распахнули ногой, обутой в сапог, не щегольской, но добротный, с высоким голенищем, толстой подошвой и миниатюрной шпорой в виде звериного когтя. — Будь моя воля…

Этот ловко спрыгнул на землю, чуть поморщился, огляделся и, задержав взгляд на Туране, снова скривился.

— Паршивая дорога ведет к вам, Ыйрам.

— Приветствую, уважаемый Куна, и смею заметить, что не я выбирал это место, а ваш уважаемый дядя, — холодно произнес Ыйрам, чуть пожимая плечами. — В пути были неприятности?

Покореженная боковая дверца и стенка рядом с нею красноречиво говорили именно об этом.

— Были, — будто выплюнул поименованный Куной. — Но о неприятностях мы побеседуем позже. Обстоятельно побеседуем.

— Безобразие, истинное безобразие и разгул ужаса, — поддакнул мэтр Аттонио, нагибаясь, чтобы поднять краснокрылого големчика. Отряхнув прилипшую к чешуйкам грязь, он прижал существо к груди. Кусечка не сопротивлялся, длинный хвост его свисал едва не до земли, а змееподобная голова, украшенная алым гребнем, покачивалась на неестественно тонкой шее. — И все потому, что некоторые слишком своенравны, чтобы прислушаться к совету человека разумного и немало повидавшего. Я говорил, что надо было остановиться на ночь в том чудесном постоялом дворе.

— Да замолчишь ты когда-нибудь? Повешу! Нет, зарежу, как пса! Плевал я…

— Этот может, — шепнул Заир и, потянув Турана за рукав, предложил: — Убираемся отсюда. Ни к чему тебе светлейшему Куне глаза мозолить. Он, конечно, парень хороший, но нервный слегка… старательный… И мэтр тут. А с мэтром и пару часов в карете мало кто выдержит.

Идя к дверям сарая, Туран то и дело оглядывался. Карета по-прежнему стояла посреди двора, конюший придерживал лошадей, еще двое разгружали багаж. На земле собралась уже приличная груда: ворох тюков, два сундука и кофр из красной кожи. Тут же суетился мэтр Аттонио, который что-то отчаянно выговаривал слугам, то задирая руки к небу, то вытягивая к карете.

А у задней части экипажа, глядя в темное нутро, стояли и разговаривали Куна, Ирджин и Ыйрам. Рядом молчаливо переминался с ноги на ногу третий, не замеченный прежде, гость — полноватый человечек в волчьей дохе поверх кемзала. Но куда больше, чем этот кругленький, Турана занимала замеченная мельком угловатая фигура в грузовом — как теперь понятно — отделении кареты. Четырехрукая и неподвижная, она была смутно знакома по рисункам. Настоящий боевой голем? Зачем? Кто такой этот Куна? И, что гораздо важнее, по чью душу он приехал?

Некоторую ясность в происходящее неожиданно внес обычно молчаливый Ишас.

— Куна из Гыров, Таваша племянничек. Ничего парень, бойкий. Байгу любит. И жеребчик у него хороший, даром что спервой его по блютерству, ну носовой кровотече, под нож хотели. Куна не дал, самолично ходил, упрямый. Гырова порода. Зато теперь ему в байге сам демон Цум не брат.

— В байге?

— Байга — скачки такие, когда напрямки, без дорог, и на неоседланных. Вот где и сила, и умение. Хороший байгирэ завсегда при большом почете. Хотя многие бьются насмерть и животину калечат, конечно.

— А ты откуда про Куну знаешь?

— Так, — Ишас пожал плечами. — У Гыров табуны знатные, кажный год на выводку и молодняк, и кобылок пригоняют. А Марштван Куниного дядьки породич Мухлице тегиновой, от одного косячного, даром что кобылки разные. Гыров-то — наполовину кишбер, а Мухлица — чистокровный хадбанец.

Тем же вечером с приезжими выпало встретиться еще раз. По случаю появления гостей стол радовал разнообразием: помимо обычной капусты да копченой гусятины были жареные куры, пересыпанные тмином ребра да цельная кабанья туша, запеченная с травами. Вытянули из погребов плоские, прорезанные жилками плесени сыры, припасенные с лета яблоки и соленые арбузы, нарубленные крупными ломтями. В глиняных кувшинах, запечатанных по горлу, стояло вино.

В остальном же было привычно: медленно оплывали толстые восковые свечи да суетились слуги.

— О, Туран, друг мой. — Заир тут же вышел навстречу, вклиниваясь между кхарнцем и Куной, который о чем-то беседовал с Ыйрамом. — Пора представить вам замечательного человека, хотя вы, несомненно, должны были слышать имя мэтра Аттонио из Ханмы.