Наират-1. Смерть ничего не решает

Хэбу поджал губы и, снова стукнув клюкой по треноге, заявил:

— Вам виднее, вы — профессионал.

— Ну, перевожу на непрофессиональный язык: вы предлагаете мне добровольно прыгнуть в ледяную прорубь со сворой псов, вцепившихся в задницу?

Хэбу еще больше насупил брови.

— Поймите, — тяжело произнес он, — этот мальчик очень важен. Я могу послать за ним кого-то из слуг, но даже если эти остолопы и отыщут его, то уж никак не смогут убедить вернуться. А вас он послушает, я уверен.

Бредовый разговор и бредовое предложение, вот только шрам от него снова начало жечь, пока легонько, точно рубец наполнялся жаром от светильников. Проклятье.

— Вы перецениваете Орина. Он ни хрена не сможет дать вашей внучке и даже, скорее всего, наоборот.

— Мы сейчас говорим не о том. Важно, что только вы можете спасти мальчишку. Со своей стороны я обещаю любую помощь, а также вознаграждение, которое вскоре смогу обеспечить. Считайте, что я вас нанимаю. А еще поверьте, через некоторое время просто оказаться рядом со мной будет много стоить. Ну а получить мое расположение… — он говорил тихо и серьезно, тщательно взвешивая каждое слово. Он волновался: медная кожа блестела по́том, крылья носа раздувались, а седая бородка мелко дрожала.

— Насколько я понимаю, времени на раздумья нет?

— Правильно понимаете.

Бельт, накрыв шрам ладонью, поинтересовался:

— И где мне искать Орина?

— Ну, если верить Майне, то он расспрашивал про старый перекресток на гушвинском тракте.

Не надо в это влезать, вот не надо и все. Если Орин и нарвется, то заслуженно. Бельт тут не при чем, по своим долгам он уже рассчитался, чужие мало интересны. И шрам вон опять… Но старик ждет, а его помощь нужна хотя бы для того, чтоб убраться отсюда.

— Пусть Румянца заседлают.

— Сию минуту.

— Еще нужны подорожные грамоты.

— Будут. Но я надеюсь, вам удастся миновать разъезд в обход. Карета будет делать большую петлю по дороге, а вы сможете срезать. С вами пойдет проводник. И карту дам: старая и не бог весть что, но разобраться можно.

— А вы умеете говорить быстро и точно.

— А вы умеете так же соображать. Оружие?

— Останусь при своем.

Боль поутихла. Означало ли это, что принятое решение было верным? Или наоборот? Или вовсе ничего не означало, кроме, к примеру, грядущей перемены погоды? Старик же, склонившись над столом, открыл шкатулку с заготовленными подорожными и, закрепив свиток в рамке, предупредил.

— Учтите, Бельт, если вас особо неудачно поймают, я Всевидящим поклянусь, что грамоты — поддельные.

— Ясно. Подорожные будут только на меня?

Ответа на этот вопрос пришлось ждать с минуту.

— На вас и Орина. Демоны, почему я сам не могу отправиться за ним?! Если они успели чего-то натворить — вытаскивайте мальчишку. Это главное! В крайнем случае, скажете, что вас двоих захватили разбойники и вы — только заложники. Обещайте выкуп, обещайте, что угодно, но верните мне его живым и целым. Именно так.

Бельт хмыкнул. Отлично начинается служба.

С проводником по имени то ли Коштун, то ли Ковтун пришлось распрощаться больше часа назад у вывернутого бураном дуба. Указанная тропа вывела к тракту, где вполне можно было бы двигаться верхом, и Румянец, пегий жеребец мешаных кровей, будто предчувствуя хорошую скачку, весело всхрапывал и выпускал облака пара в морозный воздух.

Внезапно Бельт резко обернулся и присел, всматриваясь в припорошенные снегом заросли черемухи, осины да можжевельника.

— Эй, — донесся знакомый голос. — Не бойся, это я.

Из придорожных кустов, волоча в поводу кобылу, выбралась Ласка.

— Я с тобой пойду, — сказала она, забираясь в седло. — Помогу, если что.

Лук, колчан, длинный нож на поясе и свернутый тугим кольцом хлыст у седла.

— Убирайся.

Ласка мотнула головой, присвистнула и, хлопнув кобылу по шее, направила ее в сторону перекрестка.

— Дура, Орину на хрен не нужно твое геройство.

— А плевать мне на Орина.

Бельт замолчал. Ну и что с ней делать? А ничего. Сама влезла, сама пусть и выбирается. И на себя же пеняет, если что. Р-разбойница, мать ее…

Ласка же, накинув меховой капюшон, поторопила:

— Поехали уже, я ведь настырная — просто так не отстану.

— Влипнешь, вытягивать не буду.

Только рассмеялась, демоново отродье, поночница треклятая.

Румянец, получив удар пятками, перешел на широкую рысь. Ласка держалась по левую руку, не отставая, но и не высовываясь вперед. И молчала. Неужели хоть чему-то научилась?

Перекресток они проехали уже затемно, так никого и не встретив в разошедшемся снегопаде. Пелена белых хлопьев обманывала глаза, меняя очертания придорожных зарослей, обманывала уши, скрадывая звуки. Налетавший порывами ветер проталкивал снежные комья за шиворот и выл при этом то ли от радости, то ли, напротив, из злобы. Еще через час пурга улеглась, и в этой мягкой тишине Бельт и Ласка въехали на вершину холма. У подножья его в свете пары фонарей виднелась странная карета, криво вставшая посреди дороги. Замер в терпеливом ожидании четверик битюгов, рядом копошились люди с факелами. Сквозь просветы в тучах взирало Слепое Око.

— Пусть меня демоны сожрут, если Орин не сидит в тех кустах. — Ласка указала на сугроб у обочины.

— Перехватить успею. — Бельт наддал шенкелей и уже через плечо крикнул: — Тут сиди!

Что она сказала в ответ, Бельт не слышал. Он несся прямо к карете, на ходу отмечая ее несуразность: слишком большая, слишком длинная, на шесть колес поставленная. Да еще и двери не только сбоку, но и во всю заднюю стену за каким-то демоном.

Оборачиваясь, закричал, замахал факелом возница. И рухнул навзничь. Вот и второй на снегу растянулся, за охвостье стрелы хватаясь, а к карете с двух сторон уже бежали люди. Один схватил лошадей, сшибая и фонарь, и длинный шест со связкой конских хвостов. Второй с разбегу саданул топором в борт. А третий, еле видный, замер с другой стороны на границе света. Орин. Точно он.

Заорали, зашумели. Где-то справа беззвучно вошла в снег стрела, затрещало, ломаясь, дерево.

— Стоять! — заорал Бельт, осаживая коня. — Не сметь! Равва, Хрипун, назад!

Появившийся откуда-то сбоку Дышля, сжимал в руках два тяжелых тесака. По самой кромке света, то и дело соскальзывая в тень, двинулся к карете Орин.

— Открывай, сучье племя! — надрывался обезумевший от холода и злости Равва. — Открывай, скотство, а то порубаю на хрен вместе с тарантасом! Руки-ноги пооткромсаю! Отворяй!

Тяжелые удары сыпались на дверь, разметывая щепки.

— Бельт, тебя нам и не хватало. — Орин засмеялся, поднимая с земли шест с хвостами, перевитыми золоченой нитью. — Ты только взгляни, какой жир наша баба на драное лыко выменяла: повезло нам, прищемили хвост гусю мясному, непостному. Равва, веселей наддай!

Спрыгнув с коня, Бельт отгородился им от Дышли и заговорил тихо, но настойчиво:

— Забудьте про добычу. Убираемся и быстро. Следом за нами идет разъезд.

— Да неужто? — Орин намотал конский волос на палец. — Смотри, семь штук как с куста… А я к гербу и одного привесить не мог. Да и герба-то не было. Ну и хрен с ним. Правда?

Из кареты донесся приглушенный скрежет, будто там ворочались тяжелые бочки, ему вторили неразборчивый говор и повизгивание. Бельтов шрам вдруг потянул шею, выворачиваясь ноющей болью.

— Если не будем возиться с каретой — успеем уйти.

— Да ведь уже почти… Зря мы жопы морозили?

Что-то тяжелое ударило изнутри в задние двери так сильно, что даже Равва замер с занесенным над головой топором, а Румянец, стоящий всего в полудюжине локтей, попятился, потянув за собой Бельта. Снова ударило, тише, примеряясь. И Орин, взбудораженный звуком, отскочил в сторону. Вовремя.

Створки сорвало, одна из них, отлетев, с хрустом врезалась в грудь Дышле и смела его. А из проема высунулась железная морда, собранная из широких полос умелым, но безумным кузнецом. Следом, цепляясь за покореженные края кареты, показались две пары многосуставчатых рук. В повисшей тишине вдруг стало отчетливо слышно жужжание шестерней, полуприкрытых грудной пластиной и острыми решетками ребер.