Один за двоих (СИ)

Тяжелыми шагами преодолеваю последние метры до сторожевого поста.

Вот и все. Рагварн мертв, а Логерфильд не успокоится, пока не оставит от Нарголлы камня на камне, полковник — человек редкого упорства. Союзу диких шаманов и современных технологий не дано сложиться, как бы к этому ни стремились штормзвейгцы, слишком опасна и непредсказуема подобная коалиция. Я же положу все силы, чтобы уничтожить корни чуждых, темных сил нарьягов.

Тебе придется еще подождать, Корд.

Там, в чаще, узкий, почти незаметный портал. Без колебания я шагаю в его темную жадную глотку, дождь затихает где-то вдали вместе с родным голосом:

— Не торопись, Дан…

=== Часть первая ===

Мятежник

=== Глава 1 ===

Синее небо заливает светом взлетную полосу, облака скользят легкими тенями по серой дорожке. Кругом поля с сочной зеленой травой — солнце, лето. Возле хищного матово-серебристого истребителя «Chort» виднеется высокая широкоплечая фигура офицера имперского флота. На форменном кителе сияют шестиконечные звезды. Сердце наполняется радостью, куртку на спине будто прорывают крылья. Я бегу и, хохоча, прыгаю на спину офицеру, обнимая за шею. А что? Ведь это же мой старший брат!

— Дан, — вскрикивает он, — ты… куришь?

Стряхивает меня с плеч и выдергивает изо рта мятый окурок.

— Ну… да, курю.

— На летном поле курить запрещено.

— А ты зануда, Корд!

Брат давит окурок носком ботинка и смеется.

— Откуда ты здесь?

— Вернулся полчаса назад. Хотел поскорее тебя увидеть, пришлось порасспросить… Есть у тебя время?

Корд внимательно смотрит мне в глаза.

— Для тебя, конечно, есть.

Лежим в траве, как на перине, а над нами проносятся снежные перья облаков. Ветер шумит где-то в вышине, ветер — для самолетов, для нас — тишина: война закончилась.

Поднимаюсь на локте. Брат лежит, закинув руку за голову, во рту травинка, взгляд совсем не такой, как обычно: мечтательный, рассеянный.

— Забавно, — говорит Корд, глядя в небо, — оседлали «Черта» в самом конце компании, он бесподобен.

— Жалеешь, что закончились бои?

— Прикуси язык! — прикрикивает брат. — Нет, конечно, жалею, что не прокатил на нем тебя.

— А ты хотел? — на миг от радостного детского предвкушения сделалось жарко в груди.

— Еще бы… — он грызет травинку и улыбается, — показать Ориму с высоты в десять тысяч.

Падаю рядом, зарываясь лицом в траву. Зачем мне Орима? Зачем мне твой «Черт», пусть он будет самым-самым бесподобным истребителем?! Главное, война закончилась, и мы оба живы! Вот за это благодарю и небо, и облака, и «Чертей», поднимающих в облачное небо пилотов имперского флота…

Темное окно портала осталось за спиной. Дьявол, дьявол, ну почему? Почему ОНИ всегда показывают такое, норовят задержать в своей глубине, дарят эфемерное, призрачное счастье, ломают волю? Тысячи тренировок и тестирований впустую, я едва не остался там, в ледяной пустоте… в траве на летном поле.

Стаскиваю шлем, отираю ладонью мокрое лицо, размазывая слезы, пот и кровь из разрезанной брови. Ждите меня, нарьяги, я иду по ваши души, если они у вас есть.

Помню эту дорогу. Вырубка в старом мертвом лесу, белые скрученные стволы, почти без ветвей, кора тоже обкрошилась. Не пойму, на что они похожи: на зубы гигантских монстров, на руки мифических горгон? Рыжая земля усеяна щепой, изрыта гусеницами боевой техники. Здесь мы шли, до капища еще три дня пути… Мне снова темно и душно от ярости. Весь этот гнусный мирок следует разнести ракетами, не оставить ничего живого, лишь голую дымящуюся землю.

Иду, спотыкаясь, по вырубке, дыхание схватывает, рука онемела ниже локтя. Пуля попала в щель между щитками, кость вроде не перебита — значит, заживет, да и лодыжка не болит, расходил. Все путем, Дан, — утешаю себя. Порталов в междумирье много, а меня никто не видел, потому они будут обыскивать все. Если Рагварна все-таки удалось убить, полковнику Логерфильду вскоре будет не до меня, да и нарьягам, ха-ха, тоже. Поэтому в Нарголлу я соваться не стану, а обойду ее десятой дорогой, пусть имперцы громят столицу (столицу? большое село) нелюдей, а мой путь пройдет по краю… Мне нужна правда и только правда — я должен узнать, кто и для чего развязал войну.

Забирая чуть влево, я иду по лесу. Помнится, невдалеке должна быть река, грязный желтый ручей, но мне сойдет и такой.

Рассвет вызолотил горизонт, когда я набрел на воду. Узкая темная полоска прорезала глинистую жесткую почву, давая влагу каким-то уродливым колючкам. Спускаюсь с невысокого обрыва, морщась от боли в лодыжке. Теперь можно отдохнуть и заняться раной, не хватает только загнуться в этой дыре от банального столбняка. Усаживаюсь на круглый валун (предварительно осмотрев на предмет пустынной живности) и скидываю с плеча ранец и ствол. Я основательно выгреб схрон, в поход отправился во всеоружии и с провиантом, которого хватит на месяц, если не жрать в три горла.

Сдираю щиток с плеча, вытаскиваю руку из рукава, зубами рву пакет первой медицинской помощи. Все проделываю автоматически. Пуля застряла в правом бицепсе, рана уже не кровит, но я не рискнул оставить все, как есть. Ковырнул ножом, скрипя зубами. Рядом сосудистый пучок, если повредить артерию, будет худо. Взял левее, под другим углом, и наткнулся на пулю. Дьявол! Кусочек свинца звякнул о камень, из раны хлынула кровь. Накладываю дезинфицирующую салфетку и затягиваю эластичный бинт, теперь инъекция анатоксина и можно заняться ногой.

Через полчаса я уже готов продолжать путь. Солнце еще не слишком высоко, но палит уже крепко, что ж тут творится в полдень? Иду вдоль ручья, здесь прохладнее, хотя компас на руке показывает, что отклонился от нужного направления. Капище на востоке, Нарголла южнее, а на северо-востоке по слухам дикие земли. Впрочем, теперь все земли севернее Нарголлы дикие: поселения разрушены, выжжены войной, лишь столица нарьягов еще держится, да в капищах прячутся безумцы, одержимые жаждой человечины.

В первое и единственное свое путешествие сюда я накрепко запомнил голую серую равнину, безжалостно выжженную солнцем, сухую, как глотка умирающего от жажды. Этот унылый пейзаж стал постоянным спутником моих кошмаров.

Ничего не изменилось, даже вблизи ручья жарко, тонкие пыльные ивы безжизненно свешивают ветки к воде.

Ботинки утопают в крупном, тяжелом от влаги песке, я стараюсь представить, что это тренировка, марш-бросок через цехимский перевал в полной выкладке, что в наушнике гремит хриплый голос старшины: «Вперед, ленивые свиньи, беременные черепахи! Шевелите окороками, припадочные суслики»… В наушнике тишина, во всем мире тишина.

Иду быстрым шагом, спеша добраться до кромки леса, пока солнце не скрылось за горизонтом. В случае погони легче затеряться в глухой чаще, даже если Логерфильд пошлет на поиски целый отряд, в чем лично я сомневаюсь, в лесу им ничего не светит. Спасибо старшине Гаррису…

День клонится к вечеру, запланированный маршрут пройден, углубившись в лес, я отыскал небольшую сухую полянку с густым кустарником. Надеюсь, крупного зверья здесь нет, а от змей и насекомых надежно защитит бронекостюм. Сквозь сплетенный узор корявых ветвей пробились последние багровые лучи. Они слепят глаза, окрашивают чащу огнем, но, несмотря ни на что, это красиво. Интересно, тебе бы понравилось?

Мысли о том, что подумал или сказал бы брат — моя любимая личная пытка. Я отдаю ей десять минут, смакуя раздирающую сердце боль, как что-то живое, еще оставшееся во мне. Тебе непременно понравился бы здешний закат, ты даже, возможно, рассказал бы историю о дальних-дальних краях, где когда-то бывал.

Лучи опускаются до самой земли, запутываются в длинных мягких травах (флора здесь почти идентична междумирской).

Я осматриваю рану, пока есть хоть чуточка света — не кровит и уже почти не болит. Достаю и вгрызаюсь зубами в питательный концентрат — гадкого вида и запаха брикет, почти безвкусный, но позволяющий легко подавить голод и восстановить силы. Водица, набранная в ручье, даже пропущенная через химический фильтр имеет металлический вкус и странный запах, но другой нет, и я, давясь, пью.