Один за двоих (СИ)

Шорох за спиной, обернулся — пусто. Как глупо! Тебя нет,… я — никто, и больше ничего не могу изменить. Впрочем, и тогда не мог, ты мне сразу это сказал. И снова твой голос звучит в шелесте трав.

— Зачем ты ушел, Дан? — ты стоял вполоборота и не смотрел мне в глаза.

— Тебе нужен мой ответ?

— Нет, я слишком хорошо тебя знаю. Ты поступил по совести, но не по уму.

— Ты пришел читать мне мораль, Корд? — засмеялся я. Ты пожал плечами:

— Нет, я принес приказ командования вернуться и сдать табельное оружие.

— Вот как?!

— А чего ты хотел, Дан? — обернулся ты, черные глаза метнули молнии, — ты не просто ушел сам на вражескую территорию, нарушив приказ командора Рагварна, но и увел с собой отряд: тридцать бойцов с полными боекомплектами. Думал, тебя за это по головке погладят?

— А ты! — заорал я. — Ты сидел в штабе, когда здесь убивали, и молчал, когда Рагварн решил повременить с десантированием!

— Дан!

Я сел на траву, положив на колени винтовку.

— Ты всегда учил меня быть честным, Корд, — проговорил я, — скажи, разве на моем месте ты сделал бы по-другому?

— Да, — кивнул ты, — ты отвечаешь за свою группу и обязан был подождать разведданных.

— Но здесь убивали, убивают, ты понимаешь это?

— Конечно.

В тот момент мы оба вспомнили наших родителей. Они были военными хирургами, однажды в палатку госпиталя попал снаряд, мне было тогда десять, тебе — восемнадцать.

— Я не хочу, чтобы с ней было так же! — сжав кулаки, выкрикнул я.

Ты улыбнулся, взгляд стал теплым и заинтересованным.

— Тебе понравилась Лина? Красивая девушка, вот только думать командир отряда должен головой, а не другим местом…

— Ну хватит уже! — вспылил я. — Даже если с меня сдерут погоны и отправят к шустам драить палубы миноносцев, я не уйду отсюда до прихода Рагварна. Это мой долг перед самим собой!

Ты усмехнулся над моей пламенной речью. Мой уход станет причиной не только моих, но и твоих неприятностей — у знаменитого Корда Райта, Стального Сокола, как тебя называют, младший брат — предатель.

— Надеюсь, тебя не расстреляют за развязывание войны, — холодно промолвил ты, устремляя взгляд вдаль.

Да что ты там выглядываешь в этом проклятущем лесу?

— Главное, я смогу защитить местное население, — хмыкнул я, пытаясь вспомнить свод законов и найти хоть какую-нибудь зацепку, утереть нос тебе, всезнайке, — в районе боевых действий командир свободной боевой единицы имеет право действовать согласно обстоятельствам.

— Ты не все знаешь, Дан, — устало сказал ты, — мы должны собрать больше данных перед тем, как бросать сюда войска. Местное население…

Грохот далекого взрыва похож на раскат грома. Сердце подпрыгнуло, отбивая чечетку о ребра.

— В городе!

Я вскочил, перехватывая винтовку удобнее.

— Корд…

— Иди! — велел ты. — В боевой обстановке командир отряда действует согласно обстоятельствам. Я останусь здесь, на сторожевом посту.

— Здесь?

Ты улыбнулся, от темных строгих глаз разбежались лучики морщинок.

— У меня полный магазин и две светошумовухи… Дан!

— Что? — я обернулся уже на бегу.

— Не геройствуй, продержитесь немного — Рагварн уже на подходе.

Я вскинул руку и побежал. В Штормзвейге горели дома и склады с припасами. Когда я добрался до своих, поднялся ветер такой силы, что мог содрать мясо с костей, и я увидел нарьягов. Длинные костлявые фигуры, обвешанные всякой всячиной: бусами, кожаными лентами, металлическими кольцами; из одежды лишь порты и безрукавки, ногти намазаны чем-то алым — отвратительное зрелище!

Я разделил бойцов на пятерки и раздал приказы.

— Заходим сзади. Оскар, светошумовуху, идем по сканеру.

Странная магия расщепляла наши пули, у меня расплавился в руках подаренный тобой цехимский нож. Но я лично сломал в том бою две длинные шеи, остальных взяли в плен, тщательно изолировав от мирного населения. Рагварн вломился в Штормзвейг в разгар боя, имперский десант гнал нарьягов до того самого поста, где остался ты.

Я потерял четверых убитыми, трое были взяты в плен, в том числе, и ты. Рагварн при всем строе сорвал с моего кителя золотые нашивки и разжаловал в рядовые. Когда начались переговоры об обмене пленными, ты уже был мертв.

Возвращаюсь домой по украшенным к празднику улицам, лица людей так и расплываются в улыбки, от разноцветных шаров рябит в глазах.

— Дан, здорово! — приветствуют меня ребята из патруля, — заходи вечерком в «Баллабуа», отметим.

Киваю и поспешно прохожу мимо. Дома Лина и ее родители радостно встречают меня, а я шарахаюсь от них, как от чумы, ухожу к себе и запираю дверь на защелку. Сейчас будут ломиться.

Так и есть.

— Дан, милый, ты здоров?

Зарываюсь лицом в подушку — я не могу больше сегодня никого видеть, зажимаю уши, чтобы не слушать глухие удары в дверь и обеспокоенные голоса. Солнце за окном палит ужасно, не спасает даже сад. Хоть капельку, хоть глоток свежести и тишины!

В детстве я любил солнце, а тебе нравился дождь. Я не мог понять, как можно любить слякотную хмарь вместо неба и мир, разукрашенный во все оттенки серого. Теперь я пресыщен солнцем, миром, спокойной и размеренной жизнью, а в Ориме сейчас дожди стучат по крыше нашего старого дома, по подоконнику твоей комнаты, где мальчишками мы умещались вдвоем.

Наконец меня решают оставить в покое, наступает тишина, глаза слипаются, и я погружаюсь в тягостный сон. Просыпаюсь на закате, комната, постель — все будто в крови. Кровь солнца разлита по миру, где предательство и глупость всегда идут рука об руку. Лина сидит на краешке, с тревогой заглядывая мне в лицо.

— Как ты вошла?

— Перепилила защелку ножовкой. Ты спал, как убитый, и ты все-таки заболел, горишь весь.

Неужели? Голова действительно раскалывается, горло будто выдраили скребком.

— Посольство прибывает через час, а я боюсь оставить тебя одного.

— Я пойду с тобой, — приподнявшись на локте, объявляю я. Лина глядит на меня, как когда-то мама — с искренней уверенностью, что только ее ласка и волшебные примочки смогут спасти мою жизнь.

Она прикладывает ладонь к моему лбу и тут же отдергивает.

— Я пойду с тобой, — с нажимом повторяю я.

— Хорошо.

Через час мы стоим на площади, зарево бьет в глаза. Я и сам не понимаю, зачем пришел смотреть на этот балаган. Тишина, ровные колонны имперских войск, командующий здесь, в междумирье, полковник Логерфильд и рядом с ним сам Рагварн, огромный, с густыми седыми бакенбардами. Логерфильд аж зеленеет от злости, что приходится отдать нелюдям завоеванные позиции. Но посмей спорить с командором — лишат заслуг и отправят воевать на самый дальний кордон.

В любопытной толпе пронесся вздох — посольство прибыло. Знакомые до рези в глазах тощие фигуры нарьягов, их шаркающая походка, полуприкрытые глаза на костлявых лицах, слышно только бренчание бусин и колечек да какие-то легкие шорохи. Лина сжимает мой локоть, шепчет:

— Дан, тебе надо полежать, иди домой.

— Где их поселят?

— В «Грандкарине», наверное, где всех. Да какая разница? Пойдем домой, ты бледный, как смерть.

В последний раз оглядываюсь на Рагварна, который выступил навстречу нарьягам и о чем-то беседует с главным шаманом. Лина тащит меня домой, укладывает в постель и подает какую-то большую твердую таблетку. Я послушно пью гадость, потом беру ее за руку, она замирает, ожидая вопроса.

— Лина, ты утром говорила, что договор с нарьягами будет выгоден обеим сторонам. Что вы получали от дикарей в обмен на огнестрельное оружие?

Мне показалось, что Лина побледнела. А может, это последний алый луч канул за черту междумирья, и стало темно.

— О чем ты, Дан?

— Лина, не лги мне! Вы давно торгуете с нарьягами. Что случилось год назад? Вы не выполнили условия сделки и бросились к нам за помощью?

— Дан, ты бредишь! — испуганно вскрикивает она. — Ты не понимаешь, что говоришь! Какая торговля?

Прижимаю руки к вискам. Ну, и зачем я говорю это ей? Да, я давно догадался, еще тогда, когда мы нашли тела пленных с набитыми свинцовыми пулями животами.