Языки Пао

— Нет, нет! — запротестовал Сигил Панич. Меркантилийцы стояли бледные и беспомощные.

— Нет и тени сомнения, — неумолимо продолжал Бустамонте, — что вы прибыли на Перголаи, уже зная, что ваша двойная игра раскрыта. Вы решили ускользнуть от возмездия.

— Это абсурд! — закричал меркантилиец. — Да задумать такой идиотский акт…

Бустамонте не обращал внимания на протесты. Громовым голосом он продолжил:

— Панарх неумолим. Вы воспользовались темнотой и убили великого вождя паонитов!

— Нет! Нет!

— Но выгоды из своего преступления вы не извлечете! Я, Бустамонте, не так благодушен, как Аэлло. И вот мой первый приказ: вы приговорены к смерти!

Бустамонте поднял руку вверх ладонью, зажав большой палец остальными

— традиционный паонитский сигнал — и подозвал командира мамаронов.

— Утопить этих негодяев! — он взглянул на небо: солнце уже склонилось к горизонту. — Торопитесь! Надо успеть до заката.

Поспешно, ибо паонитское суеверие запрещало убивать в темные часы суток, мамароны отволокли торговцев на скалу, обрывающуюся над могучим океаном. К ногам несчастных привязали груз и столкнули вниз… Через мгновение меркантилийцы почти без всплеска погрузились в воду — и вот уже гладь океана спокойна, как прежде.

Через двадцать минут по приказу Бустамонте тело Панарха последовало за меркантилийцами. Снова на воде мелькнул белый венчик пены, и вновь океан покатил свои волны, спокойные и голубые…

Солнце село. Бустамонте, старший Аюдор Пао, мерил террасу нервными энергичными шагами. Лорд Палафокс сидел тут же. В каждом из углов террасы стоял мамарон с оружием, направленным на Палафокса — дабы предупредить любой возможный акт насилия.

Бустамонте резко остановился перед Палафоксом.

— Решение мое, без сомнения, было мудрым.

— Что за решение вы имеете в виду?

— Касательно меркантилийцев.

— Теперь, возможно, торговля с Меркантилем станет более проблематичной, — осторожно предположил Палафокс.

— Ха! Да им плевать на какие-то жалкие три жизни там, где речь идет о доходах и выгоде!

— Да, несомненно, большого значения это для них не имеет.

— Эти мошенники и обманщики всего лишь получили по заслугам.

— Вдобавок, — отметил Палафокс, — вслед за преступлением последовало соответствующее оному наказание — притом незамедлительно, что не успело взбудоражить людей.

— Восторжествовала справедливость, — жестко сказал Бустамонте.

Палафокс кивнул:

— Конечная цель справедливости состоит в том, чтобы убедить кого бы то ни было не повторять преступлений. Способ убеждения — суть наказание.

Бустамонте повернулся на каблуках и вновь принялся ходить взад-вперед по террасе.

— Это правда, я действовал, отчасти сообразуясь с требованиями момента.

Палафокс не отвечал.

— Скажу искренне, — продолжал Бустамонте, — есть доказательства того, что преступление совершила другая рука. И вообще, в этом деле больше неясностей, нежели очевидностей.

— И в чем состоят неясности?

— Как мне поступить с юным Бераном.

Палафокс потер тощий подбородок.

— Очевидно, что это дело еще далеко не окончено…

— Не могу понять вас.

— Мы должны задать себе один вопрос: действительно ли Беран убил Панарха?

Вытянув губы и выпучив глаза от удивления, Бустамонте стал похож на некий невиданный доселе гибрид мартышки и лягушки.

— Несомненно!

— Зачем ему это понадобилось?

Бустамонте пожал плечами.

— Аэлло не питал к Берану любви. И есть серьезные сомнения в том, что этот ребенок — действительно сын Аэлло.

— В самом деле? — задумался Лорд Палафокс. — И как вы предполагаете, кто настоящий отец мальчика?

Бустамонте снова пожал плечами:

— Божественная Петрайя была не вполне разборчива, да к тому же весьма опрометчива, но мы никогда не узнаем правды, ибо год назад Аэлло приказал утопить ее. Беран был убит горем — может быть, причина преступления в этом?

— Не принимаете ли вы меня за дурака? — Палафокс улыбался своей особенной улыбкой.

Бустамонте взглянул на него в изумлении.

— А в чем дело?

— Замысел исполнен слишком четко. Ребенок скорее всего действовал под гипнотическим принуждением. Его рукой двигал другой мозг.

— Вы думаете? — нахмурился Бустамонте. — И кто бы мог быть этим «другим»?

— Почему бы не Старший Аюдор?

Бустамонте словно споткнулся, затем коротко рассмеялся.

— Вот это уж действительно плод больной фантазии! А почему бы не предположить, что это были вы?

— Я ничего не выиграл от смерти Аэлло, — сказал Палафокс. — Он пригласил меня сюда с особой целью. Теперь он мертв, а ваша политика будет иной. Во мне нет более необходимости.

Бустамонте поднял руку.

— Не спешите. Сегодня — это не вчера. С меркантилийцами, как вы сами заметили, теперь труднее будет общаться. Может быть, вы послужите мне так, как послужили бы Аэлло?

Палафокс встал. Солнце опускалось за океан, становилось оранжевым и как бы растворялось в вечернем воздухе. Бриз звенел стеклянными колокольчиками на террасе и извлекал печальные звуки, похожие на пение флейт, из эоловой арфы. Цикады, будто жалуясь, вздыхали и шелестели. Нижний край светила стал плоским, вот уже лишь половина его над горизонтом, четверть…

— Теперь смотрите! — сказал Палафокс. — Сейчас будет зеленый луч!

Последняя огненная точка исчезла за горизонтом, и вдруг — яркая вспышка зеленого света, почти сразу же ставшая голубой. И вот уже солнце исчезло.

Бустамонте сказал властно:

— Беран должен умереть. Факт отцеубийства налицо.

— Вы форсируете события, — мягко заметил Палафокс. — Ваше лекарство слишком сильнодействующее.

— Я действую так, как считаю необходимым, — раздраженно отрезал Бустамонте.

— Я избавлю вас от мальчика, — сказал Палафокс. — Он может вместе со мной вернуться на Брейкнесс.

Бустамонте с деланным изумлением изучал Палафокса:

— Ну и на что вам молодой Беран? Я готов предложить вам взамен множество женщин, что увеличит ваш престиж, Бераном же сейчас распоряжаюсь я.

Палафокс с улыбкой глядел в темноту:

— Вы боитесь, что Беран станет оружием против вас. Вы не хотите, чтобы существовал еще один претендент на престол.

— Было бы банальной глупостью отрицать это.

Палафокс уставился в небо:

— Вам нет нужды его бояться. Он ничего не будет помнить.

— А какая у вас в нем нужда? — настаивал Бустамонте.

— Считайте это моей причудой.

Бустамонте был резок:

— Я вынужден поступить с вами неучтиво.

— Со мной лучше дружить, нежели враждовать, — мягко сказал Палафокс.

Бустамонте снова остановился, будто споткнувшись, и кивнул вдруг неожиданно дружелюбно:

— Может быть, я и переменю свое решение. В конце концов, вряд ли ребенок может стать причиной больших неприятностей. Пойдемте, я проведу вас к Берану — посмотрим, как он отнесется к вашей идее.

Бустамонте направился к дверям, покачиваясь на коротких ногах. Палафокс с улыбкой последовал за ним. У дверной арки Бустамонте замешкался, говоря что-то капитану мамаронов. Идущий следом Палафокс остановился около высокого черного нейтралоида и заговорил, склонив голову так, чтобы Бустамонте его не слышал.

— Если я снова сделаю тебя обычным человеком, мужчиной, чем ты отплатишь мне?

Глаза черного стража сверкнули, под кожей напряглись мускулы. Неожиданно мягким голосом нейтралоид ответил:

— Чем я отплачу тебе? Я уничтожу тебя, размозжу тебе череп. Я — больше чем человек, я сильнее четверых — к чему мне хотеть возврата прежних слабостей?

— Ах! — восхитился Палафокс. — Так вы не склонны к слабостям?

— Да, верно, — кивнул нейтралоид. — У меня есть изъян, — он показал зубы в устрашающей ухмылке. — Я нахожу сверхъестественную радость в убийстве. Ничто не доставляет мне такого удовольствия, как хруст шейных позвонков маленьких, бледных и немощных человечишек в моих пальцах.

Палафокс отвернулся, вошел в павильон. Двери закрылись. Он обернулся