Оккупация

Вот и сейчас, получив в собственное распоряжение несколько часов свободы, он не смог удержаться от короткого свидания. Наступал октябрь — месяц для Урала далеко не жаркий, но Вадима это не смущало. Выйдя на песчаный берег городского пруда, он прищурил глаза и с наслаждением вдохнул в себя рыхлые всполохи водной плоти. Пруд был болен, но, увы, помочь ему Вадим ничем не мог. И не удивительно, что каждый год рассерженная вода утягивала на дно три-четыре десятка людей. Разумеется, виноваты были не они, но в пруду погибала рыба и задыхались водоросли, а содержание пропилена с бензольными соединениями росло год от года. Из живой вода превращалась в мертвую, а мертвая вода не умеет лечить, — такая вода только мстит.

Тем не менее, за себя Вадим не опасался. Он, успевший впитать в свою ауру частицу Атлантики и десятков иных морей, воспринимался любой водной стихией, как свой. И вся информация, все секреты очередного водоема автоматически становились его собственными. В сущности, свою внутреннюю «копилку» Дымов давно разбил, отказавшись коллекционировать мирские тайны, однако об информационном доступе, который давала ему вода, все-таки не забывал. Впрочем, сейчас он пришел сюда не за этим. Ему хотелось кратковременного покоя и той сладкой музыки, которую способна была порождать только водная пучина. Быстро раздевшись, он вошел в воду и нырнул.

Как обычно растворение произошло практически мгновенно. Проплыв под водой около полусотни метров, он перевернулся на спину и открыл глаза. Это тоже было одним из его открытий — наблюдать звездное небо из глубины. Собственно, и взглядом человека это нельзя уже было называть. Он глядел на небо глазами стихии, которая многое видела иначе. И то сказать — если смотришь на что-то в течение веков и тысячелетий, наверное, начинаешь видеть что-то более важное и ключевое. Пена уходит, сор перестает замечаться, и небо предстает в своем истинном свете…

Дымов выбрался из воды лишь минут через двадцать. Ни вытираться, ни отряхиваться не стал, — вода высыхала на теле сама собой, из жидкого состояния переходя в газообразное и тут же обращаясь в энергетическое поле. Наверное, это было даже плохо, — собственная полевая пластичность избаловала Дымова, и временами он ловил себя на мысли, что облик человека, передвигающегося с помощью мускулов, нуждающегося в мыле, пище, кислороде и зубной щетке, начинает его откровенно тяготить. Эх, если бы не условности, с каким удовольствием он трансформировал бы собственное тело, превратив его в компактную торпеду, летающего осьминога или подобие облака. Впрочем, виноваты были не только условности, — он и сам привык к человеческому телу, привык к его плюсам и минусам. Увы, в этом теле он родился, и с этим приходилось мириться.

Он уже одевался, когда слуха его коснулся хрипловатый голос:

— Круто ныряешь. Я уж думала, утонул…

Вадим повернул голову. На берегу, обняв тощие, упакованные в джинсы колени, сидела девчушка лет четырнадцати. Лицо — в конопушках, глаза и губы подмалеваны, в зубах, разумеется, сигаретка — и не простая ментоловая. На Дымова она глядела не то чтобы равнодушно, но как-то вскользь, особенно не интересуясь. Дескать, плаваешь и плаваешь, — моржей, как дураков, на свете во все времена хватало. А под пьяную лавочку не то что в октябре, но и под Новый Год можно в воду полезть.

Странно, но первым делом Вадим обратил внимание на болезненный вид девчушки. Чем-то она напоминала городской пруд. Те же лакуны в отощавшем метателе, те же синюшные оттенки.

— Я хорошо плаваю, — машинально пробормотал он и так же машинально просканировал дамочку вплоть до печенок, селезенок и яичников. От увиденного ему захотелось зажмуриться. Пруд, по крайней мере, погибал достойно, увядая равномерно по всем своим параметрам. Здесь же при внешнем относительном лоске наличествовал целый букет заболеваний, начиная от банальной золотухи и заканчивая тяжелой формой хламидиоза.

— Холодно, небось?

— Ничего, я закаленный. Ты-то сама откуда?

— Как откуда? Оттуда. Тебе-то что? — девчушка по-мужски сплюнула. — Пацаны привезли и оставили.

Вадим к этому моменту уже оделся и глядел на девушку более профессионально.

— Да ты никак со стажем подруга? Что употребляешь? Все еще травку или уже на героин перешла?

— Тебе-то что?

— Как что? Жалко. Ломает, наверное?

— А ты как думал! — она зло фыркнула.

— Ну, а друзья твои — что же?

— А что друзья, — у них тоже пока по нолям. Вот, обещали вернуться, помочь. Если бабок, конечно, достанут. Ширево за так никто не даст. — Девчушка скорбно вздохнула. — Задолбало все. Повеситься хочу.

— Ты? — Вадим удивился. — В твои-то годы?

— В мои-то годы уже по третьему аборту делают. Или от сифилюги помирают. Так лучше уж самой. — Она поморщилась. — Только в петлю противно. Лучше уж с крыши, как Милен Фармер. Красиво, блин! И быстро.

— Так она ведь жива. Кто тебе сказал, что она погибла?

— Так это… По телеку показывали.

— Клип, что ли?

— Ну, типа того… Красиво так летит и поет… Только не смогу я. Высоты боюсь.

— А в петлю не боишься?

— Чего ее, в натуре, бояться. Сунул голову — и кирдык. — Девчушка снова вздохнула. — Мне бы только зиму перекантоваться, а там все. Плюну на Урал и махну на каком-нибудь колесмене.

— Как это?

— Да проще арбуза! — она фыркнула. — Найду попутчика и рвану на море. А там тепло, персики с алычой, виноград. Короче, лафа! Опять же папиков пропасть. Главное — не очень жадного найти. И чтобы, типа, не слишком противный был.

— Не любишь, значит, дружить с противными?

— Кто же их любит? — превратно истолковав вопрос Вадима, она присмотрелась к нему повнимательнее. — Вот ты вроде ничего. Только ведь не из папиков, верно?

— Верно.

— И на юг меня не повезешь.

— Не повезу, — признал Вадим. — Зато я могу тебя вылечить.

— Да ты гонишь! — она разом встрепенулась. В тусклых глазках малолетки разгорелась надежда. — Или, в натуре, у тебя травка есть? Мне бы сейчас любая подошла — хоть в вену, хоть под язык.

— Я тебя иначе вылечу…

— Знаю я это «иначе»! — личико ее злобно скривилось. — Пошел-ка ты куда подальше! Я только за дозу соглашусь.