Наблюдатель

Огромный мир простирался вокруг Давида, прекрасный и таинственный, а он, вместо того чтобы любоваться кудесами и диковинами Маран-им, неспешно трюхал верхом – королевский рыцарь Тавита Вишту.

К огромному его сожалению, он никак не мог выработать ту великолепную уверенность в себе, что отличала гвардейцев. Ясности особой Давид тоже не ощущал – в душе был полный раздрай. Что ему делать? С кем быть? Кого поддержать? Чтобы ответить на эти непростые вопросы, надо было сперва разобраться в том, что, собственно, происходит в славном королевстве курредатском. Чего добивается Большой Жрец? В конфликте ли его преосвященство с его высокородием, или они выступают единым фронтом? И против кого? Против трапперов? А зачем это противостояние? Кому оно выгодно? И, главное, где место Давида Марковича Виштальского, по иронии судьбы и по трезвом размышлении пошедшего в слуги короля? Не сказать, чтобы он рвался в рыцари. И выбор у него тоже был. Вот только гордость и предубеждение галактисту полагается оставлять дома, ибо беспринципная жизнь всегда лучше принципиальной смерти. Правильно тогда Грига сказал – надо быть гибким! Применяться к обстоятельствам, прогибаться даже. Только не забывать выпрямляться, когда превосходящая сила ослабнет.

Давид горестно вздохнул: никогда не обрести ему неколебимого рыцарского спокойствия – тот же Когг или Нанг даже не задаются всеми теми вопросами, которыми он мучит себя. Они просто живут, радуясь красавице и кубку, счастливому клинку.

– По трое разберись! – скомандовал Нанг.

Рыцари перестроились, выравнивая строй. Их долгоноги, позвякивая наборными уздами и цокая копытами, входили в город по три в ряд. Слева от Давида покачивался в седле мрачный Зесс, справа ехал невозмутимый Когг.

После «отдыха на природе» Виштальскому приятно было вернуться в лоно цивилизации, ощутить вокруг ауру скоплений народа, услышать дробное эхо, отражающееся от стен зданий. Расслабиться.

Эскадроны проследовали к Центральной площади города, а после свернули на широкий проспект, оканчивавшийся тупиком. Дальше поднималась стена крепости в крепости, королевского дворца – огромного, тяжело расплывшегося сооружения, обрамляющего покоями своими и башнями несколько парков в центре двухсоттысячного города.

Гвардейцы проехали через боковой вход, обычно запираемый коваными медными воротами, зелеными от патины.

За воротами расстилался обширный плац, окруженный квадратом колоннад. Пара лестниц вела на галереи второго этажа.

– Тут у них казармы, – пробурчал Зесс.

– А что? – бодро сказал Давид. – Уютненько.

Зесс фыркнул.

– Еще насмотришься на этот уют. Тошнить станет.

– Больше жизни, Зесс!

С долгоногом Виштальскому пришлось расстаться – казенную животину увели смотрители-шталмейстеры. Галактист поискал глазами Нанга, подошел и обратился:

– А можно спросить?

– Можно десять раз отжаться, – лениво проговорил младший приор.

Давид выполнил десять отжиманий и принял вертикальное положение, отряхивая руки.

– К старшему по званию обращаются со словом «разрешите», – назидательно сказал Нанг.

– Разрешите спросить?

– Валяй.

– А где мне долгонога взять?

– На базаре! – ухмыльнулся младший приор. – Дождись выдачи жалованья и купи себе хорошего скакуна. Понял?

– Так точно! Разрешите еще один вопрос?

– Ну?

– А ночевать где?

– Станешь на постой, рыцарь. Ах, ну да. Ступай пока что в долгоножник, увидишь лестницу наверх – там сено хранится. Вот там и устраивайся. Пока. Только, чтоб никаких девок!

– Так точно! Разрешите идти?

– Ступай.

Давид направился к долгоножнику. Его мучили кое-какие сомнения, но когда он вошел в длинный, широкий коридор, разгораживавший два ряда стойл, то успокоился – здесь не пахло. Вернее, запах стоял, но приятный – веяло травяным духом.

Разглядев крепкую лестницу, ведущую наверх, Виштальский поднялся в сенохранилище. Скошенная трава лежала плотными навалами, источая запах поля и мощного сока земли. Давид быстренько скинул сапоги, расстелил черный плащ и улегся сверху, довольно стеная. Хорошо!

Да, полно проблем вокруг, но не будем забывать и о радостях земных. С этой мудрой мыслью Давид заснул.

Проснулся он поздно вечером, в тот волшебный час, когда сумерки наливаются пронзительной синевой, скрадывая детали и набрасывая тени, рождая загадку из ничего. Разбудили галактиста голоса, они пробивались сквозь глухое фырканье долгоногов. Один голос был грубым и хриплым, а вот второй. Он мог принадлежать только одному человеку! Землянину. Профессору. Большому Жрецу.

– Мы окружили отряды трапперов из Братства Лосса, – докладывал грубый голос, – лучших призвали на службу королю, многих допросили и сослали в тоннельный город. Или продали горгам в рабство. Их имущество отошло в казну, а семьи высланы на Побережье.

– Это правильно, Расс, – мягко сказал Свантессен. – Не следует отягощать себя кровью невинных. Помни, что так можно замарать и мой плащ.

– Да, ваше преосвященство.

– Много ли собрал Следов?

– Четыре полных воза! – гордо отрапортовал неизвестный.

– Хвалю.

– Рады стараться!

– А как твои люди, Расс? Не пугаются больше лучеметов? Хе-хе.

– Осваиваем, ваше преосвященство. Я лучевое оружие кому попало не доверяю, только самым верным и знающим.

– Это правильно. Что ж, я доволен, Расс. Ступай и жди моих приказов.

– Слушаюсь.

Мысли смешались у Виштальского в голове, но одно он знал четко – этого момента он не упустит, уж больно он подходящ!

Не обуваясь, Давид кинулся к лестнице и спустился, почти не касаясь ногами перекладин. Огромная черная фигура скрылась за створкой ворот, а другая, худая и длинная, замешкалась.

– Профессор Свантессен! – воскликнул Давид. Говорил он по-русски.

Тощая фигура всколыхнулась, в тусклом свете фонарей, повешенных на стену у входа, смутно забелело лицо.

В пору учебы Давид, как и все, недолюбливал «Свана». Профессора, преподавателя ксенологии, не зря называли «Свинтессеном» – было в Мелькере Карловиче что-то нехорошее. Даже коллеги-преподы отмечали его надменность и высокомерие, что уж говорить о курсантах. Чего стоила одна дурная привычка «Свинтессена» говорить после лекции: «Задавайте вопросы!» Первокурсники спрашивали, и профессор всегда одинаково отвечал: «Мы это уже проходили тогда-то и тогда-то, надо было лучше учить!»

«Зачем же тогда говорить, чтобы спрашивали?!» – негодовали «первачки». Позже они не поднимали рук.

Давид всё помнил – и это, и многое другое, добавлявшее штрихов к портрету малосимпатичного человека, каким был профессор. Кроме минусов, были и плюсы. Как-никак, а «Свинтессен» каждый свой отпуск использовал не на бездумный досуг – весь месяц Кардинал читал лекции курсантам прометеума. Вот и думай, каков он, этот проф! А здесь, на Маран-им, Свантессен являлся вторым по счету землянином, единственным здесь, с кем можно перекинуться парой слов на родном языке. И поэтому первое, что испытал Давид, – это радость встречи.

– Курсант Виштальский? – удивился Большой Жрец и усмехнулся: – Однако, тесна Галактика! Его по всей планете ищут, а он на королевской конюшне почивать изволит!

– Это не конюшня, – сказал Давид, не переставая улыбаться.

– Да какая разница. А-а… Я понял. Тебя после облавы взяли?

Давид согласно кивнул.

– Ясно. Мосс!

В двери заглянул здоровенный детина с квадратным лицом и гладким лбом младенца.

– Принеси мой стульчик, Мосс.

Детина отвесил поклон и скрылся. Через мгновение возник снова, суетливо разложил складной стул и удалился. Свантессен, кряхтя, уселся и положил руки на колени.

– Ну, что будем делать, младший командор?

– Работать! – решительно заявил Давид. – На Саргол я теперь вряд ли попаду, да меня уже и не тянет наблюдать за двором Его Могущества. Только вы мне объясните, – взмолился он, – что вообще происходит?

Кардинал хмыкнул и разгладил длинную юбку у себя на коленях.