Черные ангелы

— Нет, — ответил я, присаживаясь напротив окна, за которым раскачивались толстые ветки дерева. — Зачем? — Я еще удивился тому, что они раскачиваются, — ветра ведь не было. Голова летчика на фоне окна казалась черным пятном.

С ветвей раскачивающегося дерева на стекло окно падали дождевые капли.

— Ты знаешь, — причмокивая губами и вздыхая, как теленок, признался он, — мне все надоело…

— Представляю… — согласился я и думал, что Земля сильно отличается от Марса.

Действительно, первые полгода, я едва таскал ноги, ведь притяжение здесь в два раза сильнее.

— Ты занят легким трудом, — сказал он провидчески, и я понял, что он мне поверил. Но только во что? — Я тебе завидую. А мне приходится заниматься грязной работой, но я выполняю свой долг!

— Ты просто устал, — сказал я.

— Устал? — он потряс головой, и взгляд его стал осмысленным. — Ха! Н-е-е-т… Я не устал… Н-е-е-т… Здесь что-то другое. Я сам не знаю. Мы не должны уставать.

— Ну да, — согласился я. — С чего бы?!

— Закуришь? — он протянул самокрутку.

Только теперь я понял, что до моего прихода он скручивал ее из старой газеты.

— Я не курю 'травку', - сказал я.

— А я без нее не могу расслабиться. Плохо сплю…

— Конечно, — согласился я ему в тон. — После такой переделки…

— Не-е… не-е… — вдруг сказал он и, помолчав, заговорил монотонно: — Мы приземлились неудачно. Корабль пересек взлетную полосу и пропахал кукурузное поле. Стекло стало зеленым, и мне в ухо все время дул кондиционер. Потом все перевернулось и я очнулся среди обломков. Странно было выбираться из дыма на солнечный свет. Когда я выбрался — кабина стояла на попа, другие обломки были разбросаны по полю. В этот момент ко мне вернулись все мои сожаления и я снова стал человеком. С тех пор мне кажется, что в зеркале я вижу самого везучего человека. Меня мучает чувство вины… Они все остались там… В принципе, я ничего не должен испытывать. Может, они что-то сделали со мной не так? — он неопределенно мотнул головой в сторону окна.

— Постой, постой… — прервал я его, — когда это было?

— Позавчера… — ответил он. — В районе Черноречья.

И я выглянул в окно. Пора было убираться. Два дня назад я должен был лететь этим рейсом. Наконец, мне в голову пришла мысль, что нам с Лехой повезло.

— Вас сбили?

— Кто? — удивился он, и я подумал, что попал впросак.

— Известно, кто! — сказал я и вдруг понял, что красное на его лбу — сеть свежих шрамов, настолько свежих, что на поверхности кожи выступала сукровица.

— Нет, только не наши. Все списали на 'стержень'. — Он поморщился, как человек, который и так много объяснил.

— Тебе что не заплатили? — спросил я.

— Да, нет… — ответил он, демонстрируя мне самокрутку. — Конечно, ты прав. Ради этого не стоит… И вообще, наобещают русскому человеку… — он многозначительно кивнул на козью ножку.

Вот, чем с ним расплачиваются, понял я, — наркотиками.

— Слушай, — сказал я, — у тебя нет денег?

— Возьми там, — он махнул в сторону спальни.

Я нашел его толстый бумажник и взял две сотни.

— Возьми больше, — посоветовал летчик, — они мне больше не нужны.

— Почему?.. — спросил я.

— Не будь наивным…

Ну вот, еще один неудачник, подумал я. Если бы я обратил внимание на его слова, если бы осторожно расспросил, то все последующие события не казались бы таким таинственными.

— Спасибо, — сказал я. — Я верну.

Он хмыкнул мне в след. Возможно, он просто устал дышать. Такое случалось на Земле: без цели, без надежды на лучшую жизнь, рано или поздно ты ломаешься.

Когда я уже спускался по лестнице вниз, в комнате, где сидел летчик, раздался звук, словно в доску одним ударом забили пятидюймовый гвоздь. Мне показалось, что такой звук я слышал в старых фильмах. Так стреляют из пистолета с плохим глушителем.

В два прыжка я взлетел наверх. Летчик был мертв. Из его головы фонтаном била кровь. Стена напротив была красной. А из окна на меня смотрел человек в черной маске. Я упал плашмя. Пуля ударила в дверь. Мне показалось, что раздался страшный грохот. На голову посыпалась штукатурка и стекла. Я кувыркнулся через голову на площадку перед комнатами. Вторая пуля, посланная вдогонку, только подстегнула мое стремление побыстрее убраться из дома. Револьвер выпал из кармана и, обогнав меня, скатился по ступеням вниз. Я схватил его и бросился по коридору к выходу. В следующее мгновение его загородил человек в маске. Единственное, что я успел разглядеть, он был в черной полицейской форме, в разгрузочном жилете с множеством карманов на груди и с большим черным пистолетов руке. Я держал револьвер, как все дилетанты — на уровне живота, и с расстояния метра в три выстрелил скорее неожиданно для самого себя, чем осознанно. Но человек в черной полицейской форме, казалось, упредил меня. Прежде чем я нажал на курок, он сделал неуловимое движение корпусом и спрятался за косяком двери. Он только не учел одного — мой револьвер давал дуплет. Первая пуля ушла в сад, вторая влево и вверх и попала ему в голову. Он упал, как подкошенный, головой в сторону калитки. Маска слетела. На его лице застыло изумление. Не оглядываясь я, нырнул в кусты, перемахнул забор и таким необычным образом покинул участок. Меня никто не преследовал, и только в кронах пальм и целибо как всегда гортанно кричали попугаи.

Черт меня дернул заскочить в редакцию. Когда я вошел, все уставились на меня, словно увидели покойника.

— Что-то случилось? — спросил я, обращаясь одновременно к Сашке Губареву, Вольдемару Забирковичусу и главному художнику — сутулому ворчливому типу. Недостаток ума он восполнял добрыми побуждениями, как то: бегал для компании за водкой и закуской. К тому же он был злопамятен, как теща.

— Тебя ждет шеф и полиция, — произнес Забирковичус.

Но по его тону я ничего не понял. Впрочем, я был уверен, что если бы он что-то знал, то обязательно предупредил бы. Лука, коварно улыбнувшись, пошел за мной. Его 'карапуза' красного цвета была надвинута на самые глаза. Главный художник, не высовываясь из-за своей стойки, где он трудился не покладая рук, крикнул:

— Ага… вот мы и попались…

Месяц назад я неудачно пошутил, застав его за разглядыванием порнографического сайта. С тех пор он мне мстил. К тому же он мечтал стать писателем и что-то там тайком кропал. Честно говоря, я писателей не любил. Все они какие-то суетливые и полны тщеславия.

— Странно… — удивился я и вошел к главному.

Они едва поместились в его кабинете. Один Пионов занимал почти все пространство между столом и книжным шкафом, заваленным рукописями. Акиндин вместе с 'мышью' под носом расселся на диване.

Вас никогда не удивляла способность полицейских доставлять неприятности и одновременно сохранить дружеские отношения? Пионов не поленился подняться из-за стола и пожать мне руку. Акиндин отделался коротким кивком, а Люся дружески улыбнулась, тряхнув головой, при этом складки с обеих сторон ее рта четко обозначились, а каштановые волосы разлетелись во все стороны. Странно, что такая женщина работала в мужской коллективе без последствий для своей репутации. Как ей это удается? Она произнесла:

— Вы обвиняетесь в подстрекательстве к бунту!

— Да что вы? — удивился я.

— Мы, дорогуша, вас предупреждали никуда не лезть? — елейно спросил Акиндин, подпрыгивая и ерзая на диване.

По-моему, у него был геморрой, и он задницей выискивал сломанные пружины, чтобы почесаться. Знаменитый главредакторский диван как нельзя лучше подходил для этого занятия, ведь он слишком часто использовался не по назначению, и на нем перебывали почти все женщины редакции.

— Предупреждали… — согласился я, предчувствуя подвох.

— А вы, дорогуша?

— А что я?

Скривив губы в саркастической улыбке (чем совершенно не понравилась мне), она взял со стола бумагу и стал читать: 'Возможно, политика устрашения выгодна правящей верхушке и корпорациям, которые привыкли ловить рыбку в мутной воде. Разложение власти достигло небывалых масштабов. В ходу неприкрытый шантаж населения, поголовная слежка и убийства. Кто знает, к чему приведут такие меры? К хаосу? Окончательному распаду страны? Найдутся ли в обществе здоровые силы, могущие изменить ситуацию, или Землю ожидают средневековые времена мракобесия предрассудков и аннексия инопланетянами. И дело не в климате, который, несомненно, изменил уклад жизни, а в желании людей иметь власть достойную лучших образцов человеческой морали — морали, примеров которой мы видим в наших предках. Возможно, нам не хватает радикально настроенных людей, тех, кто разберется с преступниками всех мастей, начиная от продажных полицейских, правительства и кончая толстосумами'…