Операция «Рокировка»

— Значит, не шутка. Но в чем тогда смысл?

Стеклов с силой растер виски.

Группа капитана Малышева имела строгий приказ в эфир не выходить и не обнаруживать своего присутствия до прибытия в квадрат поиска или встречи с Корнеевым. Судя по срокам, как первое, так и второе было маловероятно.

Полковник подошел к стене, с закрепленной на ней картой и неторопливо провел пальцем от места захвата группой «Призрак» самолета с грузом «тяжелой» воды, до района указанного оберштурмбанфюрером Штейнглицем, как полигон для испытания сверхсекретного оружия.

— Разрешите идти? — напомнил о себе дежурный шифровальщик.

— Что? — Михаил Иванович оглянулся. — Ах, да. Ступайте, голубчик. И вот еще что… Майора Лапкина попросите зайти.

— Есть.

Капитан козырнул и ушел, а полковник Стеклов снова уткнулся в карту.

Сутки тому, где-то там исчез транспортный самолет, на борту которого были Корнеев и Штейнглиц. Самолет, скорее всего, сбили. Но как узнать: случилось это до того, как ЛИ-2 доставил разведгруппу к месту десантирования, или — после выброски? На обратном курсе. Живые Николай с Максимилианом, или…

— Чертова песенка… — Стеклов мысленно выругался, поминая недобрым словом неизвестного, составившего текст донесения. — Как ее понимать? Буквально: «Все хорошо… и хороши дела!», или с точностью до наоборот? В том смысле, что заложен автором песни? Кранты, капут и полное фиаско?

— Разрешите войти, Михаил Иванович?

Майор Лапкин был ходячим эталоном полнейшей усредненности и незаметности. Росточка незначительного, виду невзрачного. И даже в голосе его начисто отсутствовали любые интонации. Так, наверняка, должны были разговаривать роботы Чапека. И ходил он, соответственно фамилии — тихо и незаметно, на «мягких лапках», словно постоянно подкрадывался.

— Да, Илья Фомич. Жду вас… Проходите… Присаживайтесь.

Майор проскользнул в кабинет и опустился на рассохшийся стул так легко, что тот даже не скрипнул. И выжидающе замер, готовый в любую секунду так же тихонечко и незаметно исчезнуть.

— Илья Фомич, что интересного произошло за последние сутки вот в этом районе?.. — без обиняков начал Стеклов, очертя пальцем сильно вытянутый эллипс, вокруг предполагаемого маршрута группы «Призрак».

— На словах, или подготовить справку?

— Пока, устно.

— Слушаюсь… — Майор подкрался к карте и коснулся ее невесть откуда возникшей в руке короткой указкой. — Вот здесь ночью на станции был взорван состав с горючим и боеприпасами. По нашим данным — это активизировались польские партизаны. Именно там база отряда Армии Людовой имени Тадеуша Костюшки. Кстати, они и доложили о результатах диверсии в свой центр.

— И что в этом эпизоде интересного для нас?

— Неделю назад агентура доносила, что немцы уничтожили этот отряд. Во всяком случае, на связь после этого они больше не выходили… — майор сделал небольшую паузу, но продолжил тем же бесстрастным тоном. — До сегодняшнего утра.

— И что это по-вашему может значить?

— Если отбросить все маловероятные версии, то остается только три варианта.

— Излагайте.

— Первый, — отряд не был уничтожен в ходе карательной экспедиции, а только рассеян, и спустя неделю его члены снова собрались вместе. Второй, — под видом партизан действует отряд созданный немцами. И третий — с отрядом ничего не случилось, но по какой-то причине была утрачена связь с центром. Поломка рации или гибель радиста.

— Согласен. Но по-прежнему не понимаю, каким боком эта история…

— Лично мне кажется, что третьим, Михаил Иванович.

Стеклов призадумался.

— Вы полагаете?

— Почему нет? Сопоставляйте факты сами. Сперва оживает замолчавший партизанский отряд, а потом, почти сразу же приходит радиограмма от «Призрака». Случайное совпадение?

— Вряд ли… — кивнул Стеклов. — Вероятность ничтожна. Это все?

— Есть еще одна информация. Поступила буквально только что. Вне зоны нашего внимания, но в пределах допустимого отклонения…

— Продолжайте.

— Вот в этом квадрате… — майор ткнул указкой. — Неизвестный транспортник выбросил десант и был сбит немцами.

— Откуда данные?

— От соседей поступил запрос, не проводим ли мы какую-то операцию без согласования с ними.

Полковник Стеклов подошел ближе к карте.

— По времени подлета расстояние совпадает… — прибавил майор Лапкин.

— Совпадает… — рассеянно произнес Стеклов. — Но как они могли там оказаться? Это ж черт знает где…

— Выйдут на связь — уточним. Во всяком случае, Корнеев сейчас оказался гораздо ближе к своим, чем если бы следовал назначенным курсом.

— Так может, в этом и смысл шифровки? — оживился Михаил Иванович. — Как вы считаете?

— Простите, Михаил Иванович, — напомнил Стеклову Лапкин, — но я с ее текстом не ознакомлен. Радиограмму сразу доставили вам.

Тот молча кивнул на открытую папку. Майор перетек ближе к столу, взглянул и спросил:

— Условная фраза?

— Если бы, — вздохнул профессор математики и вкратце пересказал майору суть проблемы. — Вот такая закавыка… Чистой воды импровизация. Совершенно непонятно: кто именно, а главное — что, хотел нам этим посланием сказать.

— Мне кажется, Михаил Иванович, что вы слишком усложняете… — майор Лапкин отодвинулся от стола, привычно занимая самое неприметное место в углу кабинета. — Руку радистки узнали. А насколько я помню из дела младшего сержанта Лейлы Мамедовой, девушка она серьезная, скромная и вряд ли могла в такие короткие сроки настолько измениться, чтобы сообщать о гибели группы или других аналогичных событиях в виде шуточной песенки.

— Убеждены?

— Не на сто процентов, конечно. Но думаю, что текст радиограммы, с очень большой долей вероятности, надо понимать в самом прямом смысле…

Впервые на памяти Стеклова, в голосе Ильи Фомича, появились живые оттенки. Больше того, очень точно наследуя тембр и стиль Утесова, майор Лапкин пропел:

— «Все хорошо, прекрасная маркиза. И хороши у нас дела…» Да. Именно так.

Малышев занял место в кабине «Опеля». Остальные бойцы разместились в кузове. В целях маскировки все надели противогазы и прорезиненные плащи. Исключение сделали только для специальных перчаток. Возможно, «химичить» в них и удобно, но стрелять не получится. Палец под защитную скобу не пролезает. Придется снимать. А в скоротечном бою и одна секунда огромная фора.

А еще, прямо у заднего борта установили найденные в лаборатории лагеря пустые баллоны. Ничего особенного, самые обыкновенные… Из-под пропана, кислорода и углекислого газа. Но смотрелась эта батарея красных, синих и черных металлических емкостей довольно внушительно. И просто обязана была произвести надлежащее впечатление на всякого, кто вздумал бы сунуть нос под тент…

Они ехали по шоссе уже третий час, и до сих пор маскировка работала великолепно.

Грузовик принадлежащий «Nebeltruppen», при ближайшем рассмотрении, пропускали без задержек. При этом, все кто находился на дорожном посту, непроизвольно сходили на обочину и вообще старались держаться подальше от опасной машины с ее таинственным и, скорее всего, смертоносным грузом. Один только раз жандармский старший фельдфебель решил проявить служебное рвение, но и он передумал, как только увидел через боковое стекло спецпропуск. Издали…

Второй раз посмотреть на документ сунулись спустя полтора часа и километров шестьдесят пути. Да и то, скорее всего, чтобы продемонстрировать бдительность высокому начальству.

Случилось это на перекрестке. С востока через пост проезжал открытый кабриолет с двумя эсесовскими офицерами и в сопровождении мотоцикла полевой жандармерии. Уже привычно тыкая пропуском в стекло, Андрей смотрел на немецких офицеров, и никак не мог сообразить, что его в них так заинтересовало. А когда сообразил и сдвинул на лоб очки, чтобы проверить догадку, легковушка уже умчалась.

«Блин горелый, может, я и ошибаюсь, но тот, который за рулем сидел, точь-в-точь Николай. Жаль, что он ни разу ко мне лицом не повернулся, а со спины немудрено и обознаться…»