Альбинос (сборник)

– Не подходи, отродье! – задребезжала машинка на его горле.

Он попятился. Я шел на него, ощущая близость новой волны. Еще немного, и я снова захлебнусь прошлым, мне надо добраться до палача и убить прежде, чем это произойдет. Он спиной натолкнулся на столик, тот качнулся, из прибора посыпались искры. Не оглядываясь, Болеслав отвел назад руку и опять задвигал серыми губами. Машинка проскрипела:

– В этот раз не уйдешь от меня, мутант. Тогда тебе Орест помог, но теперь все расскажешь.

Я замахнулся скальпелем, чтобы ударить тонким заточенным лезвием в морщинистое лицо – но вместо него там было уже другое, очень хорошо знакомое мне. Лицо Ореста. Он говорил, как всегда, рассудительно и негромко:

– Другого выхода нет, Алви. Марк рассказал все, тебя казнят, повесят на городских воротах. В городе есть те, кто очень не любит твоего отца. Они раздуют эту историю. Еще бы, наследный управитель – мутант.

…Я сижу на краю повозки, запряженной двумя манисами, рядом кутается в плащ мать, вожжи держит ее старый слуга. На моих коленях заряженное ружье, на поясе висит револьвер.

– На Крыме к мутантам относятся не как в Пустоши, – продолжает Орест. – Их терпят, потому что влияние Ордена здесь слабо. Но управитель Херсон-Града… нет, Марк сделает все, чтобы ты не стал им.

… А потом все меняется. Лагерь кочевников: горят костры вокруг шатров и палаток из шкур, ходят смуглые люди, в пыли спят ящеры. Нет, не в пыли – это сухой ил Донной пустыни. Вокруг скалы, состоящие будто из пластов грязи, наляпанных один на другой. Жарко, солнце плавится в рыжем небе. Моя мать – уже не такая красивая, с морщинами у глаз и поджатыми губами – сидит у входа в самую большую палатку и перебирает что-то в сите. Шкура за ее спиной откинута, в проеме стоит рослый старый кочевник, у него гребень темных, пропитанных маслом катрана волос и неестественно вытянутая голова с высоким бугристым лбом. А еще у него очень широкая, выпуклая грудь. Наверное, потому, что у старика, как и у меня, два сердца. Хотя моя грудь обычных размеров, ну разве что выглядит немного мощнее, чем у нормального человека.

Среди кочевников есть и люди, и мутанты. Последние отличаются бугристыми высокими лбами, некоторые горбаты, с очень длинными четырехпалыми руками, многие поросли густой темной шерстью.

Хан, вождь клана и брат моей матери, наблюдает за мной. Мать, позабыв про сито, тоже смотрит. Опустившись на одно колено, я пытаюсь сильнее согнуть ребро маниса, чтобы набросить на верхний конец тетиву, скрученную из жил. Я сильный, но кость дальше не сгибается. На меня падает тень, поднимаю голову – высокий кочевник с рыжеватыми, заплетенными в две косицы усами стоит надо мной. Это Стоян Верзила, старший из братьев-мутантов, лучших воинов племени. «Лучший воин» не значит «самый умный» – разговаривают Верзилы с трудом.

Что-то промычав, он кладет руку на мое плечо, но я сбрасываю ее.

– Дай! – рычит Стоян. – Помогу!

Опустившись рядом, Верзила по-особому перехватывает кость, просовывает под нее руку и, согнув длинную волосатую кисть, упирает изгиб в колено. Нажимает – и вот, готово, петля на конце тетивы наброшена. Стоян ухает, его довольная веснушчатая морда совсем близко…

…Только это не Стоян, я вижу серое лицо Болеслава. Оказывается, я попытался ударить его скальпелем, но старик отбил мою руку электродом и замахнулся вторым, согнутым крюком.

… А я уже в другом месте. Лежу, выставив голову над краем ущелья, в глубине которого из дыры в каменном склоне торчит продолговатое металлическое тело с плавниками и прямоугольным выступом на середине. Из выступа выдвинут штырь с косой перекладиной, похожий на большую антенну. Далеко за моей спиной высится до небес склон горы Крым, а рядом лежат братья Верзилы. Мы со Стояном одновременно смотрим вверх. В ночном небе висит платформа – необычайно низко. Как правило, они парят где-то за облаками, а эта спустилась чуть не к самой земле. Жаль, что сейчас темно, днем мы бы впервые смогли хорошо разглядеть одну из этих странных штук, а так видим лишь темный круг, закрывший звезды. По нему ползут переливающиеся блекло-зеленые огни, а потом в центре что-то сдвигается, и оттуда выстреливает тусклый столб света, накрывающий железное тело внизу. На миг ущелье занимается зеленым огнем, потом свет гаснет, и платформа взлетает.

– Видали? – шепчу я братьям. – Там некроз был, а теперь исчез! Выходит, платформы управляют некрозом? Или только пытаются… Короче, Стоян, мы теперь к этой штуке спуститься можем. Пошли!

Опираясь на его плечо, я поднимаюсь на колени, и тогда ущелье с древней машиной, братья Верзилы и склон Крыма исчезают.

… Я стоял на коленях возле перевернутой койки, надо мной, обеими руками сжимая изогнутый электрод, навис Болеслав.

– Два сердца у тебя, мутант? Одного я тебя лишу, сможешь с другим жить?

Конец крюка впился в мою грудь. Зеленоватый свет, похожий на ползающие по днищу платформы огни, мигнул под рубахой. Меня качнуло назад, а крюк вместе с рукой Болеслава отбросило в другую сторону, и он выпустил электрод, бешено сверкая глазами. Машинка на горле задребезжала:

– Силовая броня? Это технология доминантов, откуда она у тебя?!

Кулаком я врезал ему в живот и вскочил. Скальпель с кинжалом валялись на полу рядом, но они были не нужны мне.

В коридоре послышались быстрые шаги. Болеслав заголосил что-то про мутанта, доминантов и броню, я схватил его за шиворот и толкнул что было сил. Влажный беззубый рот раскрылся, коробка на шее затрещала, замигала лампочка. Болеслав боком налетел на стол с прибором, перевернув его, упал. Из прибора посыпались искры.

– Стой! – донесся от двери голос Миры.

Не глядя туда, но видя краем глаза два силуэта в проеме, я схватил прибор с пола, обрывая провода, занес над дергающимся стариком. Машинка заголосила испуганно и злобно, а я с размаху опустил тяжелый короб на его грудь, вложив в удар весь свой страх и всю ненависть к этому человеку.

Черный металлический угол проломил ребра. На машинке вспыхнули разом все лампочки. Треснул динамик, судорожно сжались уходящие в шею трубки.

Старик дернулся и затих. От горла поднялась струйка дыма.

– Назад!

Мира с разбегу врезалась в меня плечом и отбросила от Болеслава. Зацепившись за перевернутую койку, я упал, заметил свой кинжал, схватил его и вскочил.

Вслед за сестрой, наставившей на меня автомат, в комнату вошел человек в светлом костюме, с золотыми кольцами на длинных тонких пальцах, далеко торчащих из просторных рукавов. Половина лица его была замотана бинтами, другая обожжена, и на ней, в окружении морщинистой розовой кожи, горел ярко-синим огнем неестественно выпученный глаз. Пучки серебристых волос росли между бледно-желтыми проплешинами на темени.

– Марк, он его убил!

Марк Сид шагнул к старику – движения были изящными и быстрыми, он будто скользил по полу, – присел на одно колено, просунув руку под затылок Болеслава, приподнял ему голову и заглянул в глаза.

– Ну что же, сестренка, ты, как всегда, права. Ну и мутант с ним, мутант с ним. – Голос Марка звучал ровно и спокойно, но с ним было что-то не так, будто слабые искорки безумия проскакивали в нем. – Старичок совсем выжил из ума, от него было мало пользы. Ты же видела, он даже выбросил свою коллекцию кишок.

Легко выпрямившись, Марк плавно повел рукой в сторону стены, на которой до сих пор остались следы от полок.

Я стоял перед Мирой, целящейся в меня из автомата, с кинжалом и скальпелем в руках, не спуская глаз со своего брата-близнеца.

– Алви, ты наконец все вспомнил? – Марк, скользнув к Мире, положил руку ей на плечо. Сестра улыбнулась, слегка повернув к нему голову.

– Почему на «Каботажнике» ты соврала мне, что я управитель Херсон-Града? – спросил я у Миры.

Она пожала плечами.

– Мне нужно было доставить тебя сюда, а так было легче управлять тобой.

– Сестренка у нас умная, Алви, – добавил Марк. – Можно я буду называть тебя так? Все звали тебя Альб, но мне больше нравится твое настоящее имя. Мира все сделала правильно. А вдруг ты вспомнил бы, где спрятана машина, и сказал ей?