Worm (ЛП)

-- Я в порядке.

-- Это ваш отец?

-- Да.

-- Мы собираемся доставить его в больницу. Вы не могли бы расчистить нам путь? Может быть, откроете нам парадную дверь?

-- Хорошо.

Когда я вела их из дома, я чувствовала себя, как механизм, неуклюжий и бесчувственный. Рядом я увидела ещё две припаркованные скорые. Все без ветровых стекол, зеркал и фар. Взрыв уничтожил сигнальные огни и системы, которые управляли сиреной.

Что-то не сходилось... Время прибытия, их готовность.

Но они не походили ни на кого из членов Девятки, которых я знала. Один из спасателей, стоявших на улице, оказался чернокожей женщиной. Так что это и не Избранники. Барыги были не настолько организованы и не так хитры.

Я мысленно напомнила себе, куда засунула нож, на случай, если мне понадобится выхватить его в любой момент.

Двое спасателей начали загружать моего отца в машину.

-- Можно мне с вами? -- спросила я у одного из них, когда они закончили.

Он взглянул на меня, затем вытащил что-то большое, чёрное, неправильной формы из пакета за носилками. Положив мне на плечо руку он отвёл меня в сторону. Мой пульс утроился. Нутро говорило мне, что это не рядовые спасатели, и осознала я это только сейчас.

-- Держите, -- он сунул сверток мне в руки. Он был большой, объёмный, и в нём были жёсткие части под тканью. -- Такое не стоит бросать.

Я взглянула на содержимое свертка и сглотнула. Это были моя маска и задняя часть брони с вещами внутри. Я сорвала их и бросила на пол, когда спешила в спальню.

-- Вы от Выверта? -- спросила я. И почувствовала тихий ужас от осознания того факта, что Выверт теперь знает, кто мой отец и кто я.

Он кивнул:

-- Вернее сказать, нас вызвали ваши товарищи по команде. Они надеялись, что мы вас подберём и подбросим, но нам пришлось задержаться, чтобы принять меры безопасности, -- он взглянул на машину, и я поняла, что речь шла о снятых стёклах.

Мне сразу полегчало на душе, и я почувствовала как выступают слёзы.

Но это было недолгое облегчение.

-- Нашему нанимателю кажется, что для своего отца вы здесь можете сделать крайне мало, и что сейчас вы намного нужнее в другом месте. Он подчеркнул, что поймёт, если вы всё же решите остаться со своей семьёй.

Я поняла, и мои глаза расширились. Выверт хочет, чтобы я занялась своей территорией. Сейчас. В момент кризиса.

-- Он хочет, чтобы я оставила отца?

Должно быть это был риторический вопрос. Медик не ответил. Я почувствовала, как сердце ёкнуло.

-- Мы сделаем для него всё возможное, -- сказал он.

Я повернулась и вскарабкалась в машину. Мой отец осторожно вытирал один глаз мокрой тряпкой. Я была полностью уверена, что он меня не видит.

Склонившись над ним, я поцеловала его в уголок лба, там где кровь не покрывала его лицо. Папа повернул голову, чтобы посмотреть на меня. Белок одного из его глаз стал красным.

-- Я люблю тебя, пап, -- сказала я, отходя от него на шаг.

-- Останься, -- сказал он. -- Пожалуйста.

Я мотнула головой и отошла ещё на шаг, затем спрыгнула с задней части машины, отворачиваясь.

-- Тейлор!

И снова я ухожу. Всегда ухожу, зная, как сильно это ранит его. Я моргнула, прогоняя слезы с глаз.

-- Позаботьтесь о нём, -- приказала я спасателю, не слушая больше крики отца.

Мужчина кивнул:

-- Я скажу ему, что мы не берём пассажиров, потому что могут быть и другие раненые.

-- Спасибо.

Моя сила зудела на краю сознания, когда я повернулась спиной к машине.

Как я всё это ненавижу! Ненавижу Девятку. Ненавижу Птицу-Хрусталь. Ненавижу Джека. Ненавижу Левиафана. Ненавижу Выверта. Ненавижу Крюковолка.

И больше всего ненавижу себя.

12.06

Никогда не думала, что буду благодарна за то, что Левиафан разрушил мой город. Цунами разбило почти все окна, и жители вставляли в них фанеру, пластик и доски, а это значило, что у Птицы-Хрусталь было меньше материала, способного причинить горожанам вред. Множество людей избежало смерти и травм от осколков стекла просто потому, что Левиафан добрался до нас раньше.

Но кроме стекла оставался ещё и песок.

Я уступила дорогу трём людям, которые из последних сил поддерживали друг друга. Все они пострадали от песка. Местами кожа висела лохмотьями. Там, где кожа не была содрана, виднелись тёмно-коричневые и фиолетовые синяки и ссадины, в других местах взгляду открывалась красная кровоточащая плоть. Один из людей, кажется, ослеп. На месте глаз у него запеклась кровь пополам с песком.

Две машины скорой помощи остановились всего в квартале от территории, на которую я заявила права. При беглом осмотре стало ясно, что в автомобилях не осталось ни стёклышка: ни на приборной панели, ни в окнах, ни в зеркалах. К машинам стягивались люди, покидая убежища. Пыль оседала на землю и висела в воздухе так густо, что я чувствовала её даже сквозь маску. Я подумала, что стоило бы раздать людям повязки -- вряд ли эта пыль полезна для здоровья.

Когда я подошла, на меня стали оборачиваться. Я снова была в костюме, а вокруг роились насекомые, благодаря чему я выглядела внушительнее. Когда люди настолько избиты и напуганы, не нужно особо стараться, чтобы слегка припугнуть их, надавив на примитивные инстинкты.

Я оценила обстановку и поняла, что без неприятностей явно не обойдётся.

Сотни, тысячи пострадавших, многие в критическом или близком к критическому состоянии -- и всего два медицинских фургона и переполненные больницы. Люди оказались на грани паники. До них дошло, что не каждому окажут помощь. Всех переполняла обида, готовая перерасти в гнев. И без того нестабильная ситуация грозила превратиться в настоящий хаос.

Я обещала защитить их, но не защитила.

Я была не в лучшей форме. Я думала об отце и Сплетнице, а не об этих людях и не о том, что должна о них заботиться. Но выбора у меня не оставалось.

Я приказала насекомым рассредоточиться и просочиться сквозь толпу. Моего роя было вполне достаточно, чтобы привлечь внимание окружающих. Я лишь надеялась, что польза от насекомых перевесит страх и дискомфорт, вызванный ими.

Мой голос, усиленный роем, разнёсся вокруг:

-- Главное -- сохраняйте спокойствие.

Ко мне повернулось ещё больше людей. Чувствуя себя шарлатанкой или самозванкой, я шагнула к машинам, где спасатели помогали самым тяжело раненным. Смесь страха и недоверия на лицах санитаров не очень-то помогала, но кто-то должен был взять управление толпой на себя, чтобы предотвратить взрыв насилия, пока городские герои, видимо, заняты в других местах.

-- Я не причиню вам вреда, -- успокоила я людей в толпе. -- Здесь есть те, кто нуждается в вашей помощи. Если вы не пострадали и можете трудиться, сделайте шаг вперед, и я направлю вас к ним.

На несколько долгих секунд все вокруг замерли и затихли. Я видела как с виду вполне здоровые люди смотрят на меня и не спешат отвечать на призыв. Честно говоря, жители доков вообще не отличались добрососедством и не часто ставили нужды общества выше собственных.

Дура! О чём я вообще думала! На курсах первой помощи меня учили, что при чрезвычайной ситуации нужно давать прямые и ясные приказы. Если просто просить о помощи, люди будут сомневаться, стоит ли им вмешиваться, или будут надеяться, что всё сделает кто-то ещё. Вместо криков "Помогите!" нужно выделить кого-нибудь из толпы и дать ему чёткую задачу. Что-то вроде: "Эй, ты, в красной рубашке, звони девять-один-один!".

И теперь, облажавшись, я потеряла авторитет. Люди не настроены слушать суперзлодея. Мне потребуется вдвое больше усилий, чтобы расшевелить эту толпу.

Что ж, значит у меня есть три варианта, и все три неприятные. Первое. Я могу забить на план, остаться в их глазах мямлей и неудачницей. Второе. Могу попытаться ещё раз, взывая к гуманизму, просить, умолять, требовать и надеяться, что хоть кто-нибудь из толпы сделает шаг мне навстречу. Во втором варианте я буду выглядеть ещё слабее -- минимальные шансы на успех.