Планета битв

Он сгреб со стола скатерть с остатками пиршества, собрал в узел, на котором сразу же проступили винные пятна, пихнул Петросу:

– На, забирай все!

Вино текло на пол. Торопливо топая, греки потянулись к выходу, испуганно оглядываясь. В дверях возникла давка.

– Спасибо этому дому… — криво улыбаясь волосатым ртом, прогнусавил Петрос. Клим шагнул к нему, рванул на груди рубаху — материя затрещала. Несостоявшийся жених испуганно задышал, прижавшись спиной к стене. Елисеев глянул на двигающуюся в такт дыханию волосатую грудь и с некоторым облегчением отвернулся — ожидаемой татуировки, кольцеобразной змеи, закусившей собственный хвост, он не увидел. Петрос ввинтился в людской водоворот у дверей, торопясь поскорее унести ноги.

– Завтра утром чтобы был в Следственном! — крикнул ему в спину Елисеев. — Если сбежишь, все остальные будут в ответе! П-шел!

Минуту спустя комната опустела. Клим в бешенстве сорвал с пояса звенч, рубанул стол. Клинок сломался, осколки со звоном разлетелись в стороны. Отбросив рукоять держателя, он опустился на лавку, и тут открылась дверь, ведущая в спальню.

На пороге стояла Медея, придерживая у горла ночную рубашку. Припухшие непонимающие глаза, волосы разметались по плечам, на щеке отпечатался рубчик от подушки. С Клима сразу слетела вся злость, осталось только тоскливое послевкусие случившегося скандала.

– Кли-им! Что случилось?

– В баню попал реактивный снаряд… — пробурчал Елисеев, остывая. — Здравствуй, родная. Все хорошо. Я вернулся.

В девять часов утра Клим Елисеев, одетый в выглаженный темно-синий костюм, явился пред ясное око Государственного канцлера. Войдя в кабинет, Клим поразился количеству бумаг, заполнявших его. Бумаги были везде — на столах, на шкафах, на широких подоконниках, даже на полу.

Лускус встретил его радушно, но выглядел сильно измотанным. Распорядившись принести чайкофского, он заговорил:

– Веришь — вообще не спал. Вакцинация населения уже началась. Мы планируем перебросить партии «четверки» во все крупные поселения на планете с таким расчетом, чтобы остался приличный запас. Горная республика доложилась — у них все в порядке. В общем, «пятнуха» на время побеждена. Спасибо тебе, Клим. Решением Временного правительства тебя представили к ордену Эос первой степени…

– А Цендоржа? Шерхеля, Лапина, Лиссажа, Жемчужникова? Инженеров, техников, солдат, меднодорожников? — быстро спросил Клим.

Лускус устало усмехнулся:

– Составь список. Обещаю — никого не забудем. И материально поощрим тоже. Ты лучше скажи, чего вчера с вокзала смылся? Это ж важное событие было, государственное, понимаешь? А ты…

– Мне домой… — пробурчал Клим.

– Ну и как? Впечатлен нашествием женихов?

Елисеев удивленно уставился на Лускуса:

– Так ты в курсе?

– Конечно. А ты думал, мы не опекаем семьи наших ответственных сотрудников? Мы ж тебя через неделю ждали. Как раз к этому времени и планировали… гм… разгрести этот греческий завал. Кстати, помощь-то нужна?

– Нет. Я сам, как ты выражаешься, разгреб. — Клим нахмурился.

– Ага, ну и славно. А теперь расскажи поподробнее про операцию с медикаментами — кто, что, как прошло, какие были узкие места?

В кабинет неслышно вплыла секретарша с подносом, улыбнулась, ловко и осторожно сдвинула кипу бумаг на край стола и расставила чашки, заварник, сахарницу с сиропом из корня медовика.

– Спасибо, Хелен, — кивнул Лускус. Девушка стрельнула подведенными глазками, выразительно качнула крутым бедром и исчезла за дверью.

– Симпатичная, — подмигнул Лускусу Клим.

– Ничто человеческое мне не чуждо, — серьезнее, чем нужно, ответил Одноглазый, помешал ложечкой в чашке. — Но мы отвлеклись.

Клим тоже взял чашку, отхлебнул ароматной горячей жидкости и начал говорить. Он постарался не упустить ничего, поскольку знал — для такого человека, как Лускус, детали иной раз значат гораздо больше, нежели сами события. Начав с нападения снейкеров на поезд, Елисеев подробно пересказал всю их с Цендоржем одиссею. Лускус по ходу рассказа делал пометки в толстом блокноте, хмурился, иногда вставлял короткие фразы: «А ведь он прав», «Толково, ничего не скажешь», «Оригинальное решение», «Эх, туда бы пару батальонов с бронепаровиками». Наконец Клим дошел до прибытия эшелона с медикаментами в Фербис и замолчал.

– Ясно. — Лускус встал, запнулся за груду папок, выругался и продолжил: — Значит, снейкеры…. Змея, кусающая свой хвост… Любопытно. Я думаю, нужно объявить частичную мобилизацию военнообязанных, сколотить два корпуса и приступить как можно скорее. Один корпус пойдет вдоль гор, второй по побережью. Зажмем их в клещи, прижмем к Лимесу. Шерхель с Лапиным никуда не денутся, поддержат. Там и вырвем этим змеюшникам жало. Как план?

– Годится, — рассеяно ответил Клим, глядя в окно.

– Угадай с трех раз, кто будет командовать охотой?

– Неужели я?

Лускус покачал головой:

– Ты мне нужен… В общем, для другого. А операцию по уничтожению бандформирований снейкеров возглавит Лиссаж. Он уже в теме, да и боевого опыта у него достаточно.

– Ну, Лиссаж так Лиссаж. — Елисеев провел пальцем по торцам скоросшивателей, высящихся на столе. — А меня, я так понимаю, опять в горы?

– Именно. Объект «Зеро». Это важнее всего. И знаешь что… — Лускус понизил голос, воровато оглянулся и закончил: — Я пойду с тобой.

– А как же все это? — Клим широким жестом обвел кабинет.

– Вот именно поэтому… — Государственный канцлер помрачнел. — Отпуск мне нужен. Иначе свихнусь.

– То есть бремя власти придавило не хуже могильной плиты? — хохотнул Елисеев.

– Да какое, на хрен, бремя! — зарычал Лускус. — Ты погляди, чем заниматься приходится! Вот, не глядя…

Он протянул руку и вытянул из кипы бумаг на подоконнике несколько листов.

– На, читай! Нет, погоди, я сам, это того стоит…

Одноглазый встал, принял величественную позу, небрежно откинул со лба несуществующую челку и с завыванием прочел:

– «Злу не противился Толстой — ушел из дому он босой!»

– Чего это? Откуда?.. — вытаращился Клим.

– Постой, это еще не все, — перебил его Лускус. — Слушай дальше: «Писатель Горький был усатым. Писал про жизнь он, но без мата». Каково, а? А это: «На сатирический аршин всех мерил Салтыков-Щедрин». Или вот: «Державин, в гроб когда сходил, то всех вокруг благословил». Ну, и мое любимое: «Жизнь слонов и муравьев изучал поэт Крылов».

– Что это за бред? — фыркнул Клим.

– Это не бред, любезный друг. Это из хрестоматии по литературе для старших, я подчеркиваю, старших классов наших школ. Разработано в минобре. Есть там такая могучая дама, Кэрол Чани. Подвижница и просвещенка, мать ее. Мы, говорит, не можем вручить детям первоисточники в силу отсутствия на планете. Но мы, говорит, обязаны привить им любовь к литературе и дать им хоть какую-то информацию о великих писателях и поэтах. Там, кстати, еще много. «Сделать всех умней и чище вознамерился Радищев». Или вот: «Шолохов, донской казак, был и выпить не дурак». Или: «Стрелял жирафов, негров, львов в Судане гордый Гумилев».

Клим не выдержал, расхохотался. Лускус грустно улыбнулся, отшвырнул листки, салфеткой вытер пальцы и сел.

– Так что, Клим, готовься. Через неделю выезжаем.

Продолжая смеяться, Елисеев замахал рукой:

– Нет, Лускус. Пока Медея не родит, я из дому не ногой.

– Ах так?! Тогда… Тогда я тебя назначу главой правительственной комиссии по учебным пособиям. — Одноглазый вскочил, подхватил с пола лист и прочел: «Цветаевой ничто не мило. Ее ждал клуб верёвкофилов».

Хрюкнув, Клим ухватился за край стола, судорожно втягивая в себя воздух. От хохота у него выступили слезы. Дверь распахнулась. На пороге возникла Хелен, встревоженно посмотрела на своего начальника.

– Все нормально, — отмахнулся Лускус. — Господин Елисеев тут знакомится с государственными делами…

Из дневника Клима Елисеева: