Черные ангелы

Леха взмолился:

— Давай отдохнем?!

Мы купили пива и прятались за реснитчатыми листьями таксигалиты. На зеленом пне сидел зеленый василиск. У были большое оранжевые глаза и острый гребень на спине, и я знал, что он умеет бегать по воде.

Пиво было холодным, а небо в разрывал серых туч — голубым. Где-то там в звездах водород превращался в гелий, а здесь было тихо и спокойно. Вдруг Леха решил исповедаться. Оказывается, совсем недавно они с Лукой были на южных границах, где происходили бесконечные конфликты со слабым, но хитрым противником. Где же я был в тот момент? Дайте вспомнить… не помню… помню лишь Полину Кутепову, которая теперь планировала свою жизнь отдельно от меня.

— Во время боя ты лежишь в какой-нибудь канаве и мечтаешь, чтобы тебя не заметили. А потом возвращаешься домой и тебе снятся кошмары, потому что тебя не убили.

Может быть, Леха из-за этого до сих пор не и женился? Почему-то я его на эту тему никогда не расспрашивал.

— Когда камера снимает через инфракрасный объектив, мир становится зеленым. Я снимал в опорных пунктах — вокруг километры проволоки, датчики движения и сигнальные мины. Федаи нас сразу зауважали, потому что у нас вооружение мощное, но своих тоже не жалели. Старосту изрезали. Аккуратно изрезали так, чтобы он не сразу умер, как шахматное поле: кусочек за кусочком. И когда мы его увидели, походил он на свежеванного барана. И тут они пошли со всех сторон волна за волной из-за дуванов и хижин. Лично я бросил 'мамию' в рюкзак и расстрелял свои боезапас так быстро, что и не заметил, когда боек стукнул вхолостую. Мы куда-то побежали и наткнулись на боевика, который почему-то не убил нас, а просто стоял и смотрел, как мы задыхаемся в пыли. Потом сам не помню, как мы с Лукой очутились в каком-то сарае, прилепленном к скале. Оказывается, они хранили в нем свой урожай. Мы побежали в глубину и столкнулись с дехканином в очках, который вместе с нами прижался к единственной гранате, которая у нас осталась и которую Лука почему-то сунул мне. Так мы и стояли все трое, сжавшись в комок. И в этот момент мною владело два чувства: неприятное чувство холодных чужих рук и ощущение под пальцами ребристой поверхности гранаты. Помню, что человек в очках странно улыбаясь, достал из складок одежды пузырек с жидкостью, выпил ее, лег на пол, блаженно улыбаясь, снял очки и, дернувшись несколько раз, умер. Это был конец, потому что крики с улицы раздавались все ближе и ближе. Теперь я хоть не вскакиваю по ночам, — признался Леха и зевнул.

Вряд ли он меня удивил. Я знал одного военного разведчика, который попал к янки в руки, и они захотели, чтобы он работал на них. Вначале они отрезали ему одну ступню, и он плюнул им в лицо. Потом им стало интересно. Они резали ему ноги выше и выше, и не давали умереть. Резали, пока резать стало нечего, а потом передали врачам, чтобы они выяснили, что в нем такого, что он не боится боли. Он жил в доме инвалидов на Васильевском и так и не признался в том, что жалел о своем упрямстве. Наверное, он был не так развращен, как наше поколение. Я не понимал, в чем его сила, и есть ли вообще в нем какая-то сила, потому что для меня, как марсианина, не существовало понятия родины. Я забыл, чем закончится Лехина история, и спросил:

— А что случилось дальше?

У меня с Лукой никогда не было столь доверительных взаимоотношений, как у него с Лехой. И понятно, что меня придерживали в редакции не без корысти, потому что считали выскочкой с Марса и старались усложнить жизнь. И еще потому что, как все провинциалы, я испытывали чувство неполноценности.

— Дальше? — деловито спросил Леха. — Дальше ничего не случилось. Дальше прилетели 'вертушки' и разнесли деревню в клочья. Вот так я и остался жив. Пришли наши во главе с начальником разведки майором Сотниковым по кличке Деревянный, собрали убитых и раненых, а на следующий день мы улетели на материк, потому что нам сказали, что должно произойти обострение ситуации. Только вот, что я тебе скажу, когда я понял, что боевик не выстрелит, началась моя вторая жизнь. Не тогда с гранатой, а тогда — с боевиком. У меня словно поменялась кожа, и я стал по-иному чувствовать мир. Я так часто летал, что изучил все свои страхи, — продолжил Леха. — Их три: ночь перед отъездом, прощание с близкими и момент, когда шасси отрывается от взлетной полосы. Ты думаешь: 'Зачем я куда-то лечу?.. Сидел бы себе в редакции, нет потащился… Потом, когда прилетаешь, все забывается, и вперед, и с песнями. Собственно, ты как кассовый аппарат: возишь с собой много блестящего оборудования и денег, и тебя часто пытаются ограбить.

Перед Смольным вдоль аллеи росли высокие агавы, в вазонах — трехметровые гладиолусы, а трава между деревьями была тщательно подстрижена. Пропустили без проблем. Подействовало служебное удостоверение, а моя фамилия еще не была занесена в черный список неблагонадежных. И слава богу.

Минут десять я бродил по сводчатыми коридорам, коря себя за то, что не удосужился узнать хотя бы имя человека, который был у меня дома вчера на рассвете. Наконец набрел на комнату с номером 0101 и открыл дверь. Карельская береза и кавказский дуб сочетались с признаками упадка: протертой дорожкой, голыми стенами и пыльной мебелью.

Он сидел за блестящим столом, и вентилятор раздувал его жидкую шевелюру. Окна были нараспашку, но это не спасало от духоты. Сам человек был в майке и больших ситцевых трусах в горошек, которые были модны в этом сезоне, а ноги охлаждал в тазу с холодной водой.

— Чаю хотите? — спросил он так, словно давно ждал меня.

— С кусочком льда, — согласился я и закрыл за собой дверь.

— Я знал, что вы придете, — поведал он, наливая заварку.

— А куда мне деваться? — подыграл я ему.

— Деньги принесли? — спросил он и отрезал кусок лимона.

— Конечно, — ответил я.

— Давайте.

Я положил перед ним сотню. Он смахнул ее в ящик стола и пододвинул мне стакан. Бедный Леха мок на лужайке перед Смольным. Единственное, я надеялся на то, что он записывает наш разговор.

— Что вас интересует? — спросил человек, ни имени, ни фамилии которого я не знал.

— Прежде всего, что произошло в Севастополе? И последствия для нас.

— У вас и информаторы! — удивленно покачал он головой. — Эти данные строго засекречены.

— Профессия обязывает, — похвалился я скромно.

— Значит так… — произнес он бесцветным голосом, — но ровно на эту сумму… — он красноречиво постучал пальцами по крышке стола.

Если бы он знал, что у меня лежит еще пара таких же кредиток, то не вел бы себя так самоуверенно.

— События из ряда вон. Фактически город блокирован нами, но в нем происходят странные явления. Начнем с того, что население сократилось наполовину…

— Разбежались, что ли? — спросил я, сделал глоток и поставил стакана на стол, кусок льда несколько раз мелодично ударился о стенки.

— Похищены!!!

— Не может быть?! — удивился я.

— Вот именно. Двести тысяч!

— Каким образом?

— Не знаю, — ответил он. — Этим уже занимаются.

— А насчет группы 'кальпа'? — спросил я.

— Э-э-э… — протянул он, и глаза его сделались сонными.

— Только не сочиняйте ничего лишнего, — предупредил я его. — И в кредит.

— Вы пользуетесь моим тяжелым финансовым положением, — пожаловался он.

— Не более чем вы моим, — парировал я.

— Ну да… — вздохнув, согласился он. — Ну да… Спецгруппа работает по проекту 'черные люди'.

— Почему 'черные'? — спросил я.

— Я работаю в рамках принятой терминологии.

— А кто определяет терминологию?

— Военные, — уныло ответил он. — У них своя информационная система, из которой нам выдают только информацию, необходимую для управления. Насколько можно догадаться, 'черные люди' — это инопланетяне.

— Военные кого-нибудь захватывали?

Он развел руками, и я поверил ему, глядя на его вялое лицо с бесцветными глазами.

— Одно я знаю, кто-то из землян работает на них…

— Вот как? — удивился я.

— Но не просто земляне, а генетически измененные. Проходила соответствующая информация. И ваша блондинка тоже… не забудьте о Берёзине…