Холодная клетка (ЛП)

Когда, не смотря на все трудности, прибыл инспекционный корабль, Кейлин Моут был совершенно диким, жил в скальной расщелине, изнурённый дюжиной инопланетных болезней, почти мёртвый, почти сумасшедший. Инспекционная команда заморозила его и вернула к цивилизации для починки. В процессе восстановления его разума доктора обнаружили его преступление.

Должен ли он был избежать нашего мщения из-за того, что он сам себя наказал так основательно? Этого не может быть.

Я являюсь Кейлин Моуту как я есть. Он стоит на вершине разрушенного холма. Он разглядывает мёртвый, опустошённый ландшафт — бесплодная почва, осыпавшийся шлак, лужи дымящихся отходов. Он поворачивается ко мне с пристыжённой, утомлённой улыбкой. «А», - говорит он. «Мой демон. Должно быть пришло время для новой игры». Кейлин Моут был религиозным человеком, что довольно необычно. Корабль позволяет ему верить в то, что он в аду, которого когда-то боялся.

Кейлин Моут — человек пугающего интеллекта. Он как-то пережил разрушение Гошена, процесс, который шёл все эти столетия. Теперь он включил своё мучение в новую философию: вся эта жизнь есть отклонение, эта пустота есть самое высшее состояние. Он разглядывает свой разрушенный мир и находит его хорошим.

«Да», - ответил я. «Время для кое-чего нового».

Он берется за мою металлическую руки и мгновенно погружается в своё новое мучение. Он обнаруживает, что находится на борту одного из Вместилищных Ковчегов, которые движутся вокруг Дильвермуна по орбите. Ковчег кипит плотью. В красном освещении аварийных ламп — сцена из стального ада. Люди дерутся за место у вентиляционных решёток, за размазню питательной пасты, за глоток вонючей воды. Я отпускаю руку Кейнин Моута и он медленно тонет в этом безобразном океане, руки его подняты в безнадёжной мольбе. Глаза его — на выкате; его рот открыт в крике, который я не могу услышать из-за рёва тысяч, заключённых здесь.

Я отсоединяю мой кабель от гнезда Кейлин Моута. Я тронут, как всегда, страданиями моих клиентов. Я чувствую особую симпатию к Кейлин Моуту; мы с ним в некоторой степени похожи. У меня нет его гения, его ужасной сосредоточенности на цели, но я тоже человек, который размышляет. Я тоже исследую потёртую поверхность своей реальности слишком пристально и это само по себе пытка.

Корабль посылает мне боль и я забываю о Кейлин Моуте.

Ещё один заключённый должен быть посещён в этот день; затем корабль позволит мне отдых без сновидений до тех пор, пока не настанет следующий день.

Демимин Анна Гоэре была капитаном грузового корабля, владелицей Виджиа Мару, и она — самая сложная из моих подопечных. Это не потому, что она необыкновенно умна или стойка к боли, которую я выдумываю для неё, а потому, что я был в некоторой степени участником в её преступлении. Мне трудно заставить себя верить в то, что она полностью виновата в том несчастье, которому она послужила причиной. Мне часто становиться интересно, должен ли я нести часть её пытки за то, что разрешил ей действовать. И по сути, я действительно разделяю её наказание, потому что когда приходит черёд наказывать Демимин Анну Гоэре, я — нерешителен и безрезультатен. Поэтому, корабль дарует мне боль.

Я решаю действовать получше. На мгновение боль складывает меня вдвое, будто для того, чтобы придать силы моей решительности.

Виджиа Мару перевозил новобранцев из договорных людей-для-удовольствия с Края Андера на Дильвермун, когда по грузу стала распространяться болезнь. Это была необычная болезнь. Последние стадии были ужасны — кровоточащие нарывы и обширный некроз кожи — так что жертвы выглядели как оживлённые, потрёпанные трупы. Хуже того, жертвы были побуждаемы громадной и маниакальной энергией. Первые жертвы на борту Виджиа Мару обратили эту энергию на то, чтобы вырваться из грузового трюма. Они почти преуспели в этом, когда сигнал бедствия Демимин Анны Гоэре достиг нас.

Я был комендантом космопорта. Когда Виджиа Мару достиг орбиты удержания над нашим миром, я принял вызов по видеосвязи с осаждённого судна.

Капитан Гоэре была женщиной поздних средних лет, беловолосая, лицо огрубело от подставления его многим солнцам. Глаза были широко раскрыты от того, что вначале я принял за горделивую озабоченность, но что, как я выяснил позднее, оказалось сильным безрассудным страхом. Как я мог сделать такую ошибку? Не могу сказать. Я довольно хорошо судил по лицам; какой успешный бюрократ этого не может? В любом случае, меня обманули.

«Что у тебя за авария, Капитан», - спросил я её.

Через видеосвязь послышался отдалённый стук. Её глаза еле-еле моргнули. «У нас на борту несколько случаев заболевания Соренсенским синдромом», - сказала она, назвав опасную, но не неизлечимую болезнь. «Наша медустановка вышла из строя. Починить невозможно. Можно мы приземлимся без формальной очистки? Несколько из больных уже подходят к окончательной фазе».

Помню, я потёр подбородок в судейской манере. «Наши процедуры очистки не являются чрезмерно строгими. Вы можете продержаться до тех пор, пока мы не сможем прислать к вам медкоманду?»

«Нет времени! Смотри!» Она повернула свой датчик, чтобы показать мужчину и женщину, лежащих на ускорительных диванах. Оба были прекрасны: у женщины были шелковистые черные волосы, привлекательное овальное лицо; мужчина был мускулистым, как большой кот, черты его лица — резко очерчены и полны жизни. Оба лежат неподвижно, глаза закрыты, дышат быстро, дыхание неглубокое, бледные как лёд. Нетрудно было представить, что они присмерти, но поздне выяснилось, что они оба были из людей-для-удовольствия, которые пришли в каюту капитана перед началом вспышки заболевания. Они помогли ей провести время, а позднее, тщательно проинструктированные, они помогли ей обмануть меня.

Датчик повернулся обатно на напряжённое лицо капитана. «Пожалуйста!»

Когда-то, я не позволил бы их красоте побудить меня к моему гибельному акту милосердия. Но после всех этих столетий я узнал степень честности. Покажи мне Демимин Анна Гоэре бушующих чудовищ, что шастали по её грузовому трюму, я непременно уничтожил бы судно ядерным оружием до того, как оно вошло в нашу атмосферу.

Но я этого не сделал. Я проинструктировал её посадить грузовой корабль на подходящее дезинфекционное поле, и она направила Виджиа Мару туда. Она, конечно же, не собиралась садиться вместе с кораблём. В тысяче метрах над полем её спасательная шлюпка отделилась от корабля и метнулась прочь. Я не знаю, как она думала, что сможет избежать поимки.

Виджиа Мару приземлился жёстко, но, к сожалению, не достаточно жёстко, чтобы убить всех, кто был внутри. Они вырвались из изогнутого корпуса и понеслись как олени, огромными прыжками, высоко задирая ноги, словно верили, что смогут убежать от болезни, которая пожирала их. Когда они побежали, их кожа опала, обнажив кости, мускулы и внутренние органы. Они перемахнули бронестены и ворвались в город прежде, чем мы смогли среагировать. Пока я не начал службу на борту этого корабля, я никогда не был свидетелем такого ужасного зрелища.

Миллионы умерли не только из-за вирулентности болезни. При большинстве традиционных эпидемий умирающие становятся слишком слабыми, чтобы передвигаться. В этом же случае, жертвы, казалось, собрали энергию для одного последнего усилия. С отчаянным энтузиазмом они выискивали и заражали здоровых, пока обезвоживание и шок не свалили их.

Из моих самых древних воспоминаний лишь это одно совершенно ясное, во всех подробностях. Я выжил, как и Демимин Анна Гоэре, и оба мы здесь.

Первые несколько сотен лет корабль причинял ей боль всеми известными человечеству болезненными состояниями, и этого было достаточно. От меня никогда не требовалось тренировать свои способности. Она умирала от одной страшной болезни, потом от другой. Между приступами болезней она занималась здоровьем с безрадостной решимостью и без пользы. Но в конце концов она устала от жизни и стала терпима к физической боли — достоинства, которым я завидую. С тех пор она была источником большого количества боли для меня — и вины, конечно.