Константа связи

— А как анализы?

— Ну, вы совсем плохо о нас думаете. Какие анализы? — Врач остановился уже у самой двери и вернулся к постели больного. И вправду, этот парень оказался очень симпатичным. — Идите к себе домой, если точно не тошнит. А точно не тошнит?

— Да я прекрасно себя чувствую.

— Ну, тогда до встречи! — Доктор похлопал Вадима по ноге.

— Ну, нет! Не сглазьте! Уж лучше вы к нам!

— К вам? А куда? — забеспокоился врач.

— Да это так, фигура речи, я в одном НИИ работаю, — нашелся Малахов. — Приходите, если вдруг что!

— Нет, я думаю, что все-таки лучше к нам, чем к вам, упаси Бог. — Парень усмехнулся, как человек, понимающий все, и вышел из палаты.

Одежду Вадим нашел в шкафу напротив больничной койки. Джинсы, футболка. Бумажник в заднем кармане джинсов с семьюдесятью рублями. Привычная одежда. Ну, почти привычная, только точно не его. Паспорт. На имя Вадима Петровича Селезнева с фотографией Малахова. Уже что-то, маленькая подсказка. Подсказка не болтать.

Поговорив о погоде с девочкой за стойкой регистратуры и расплатившись, он наконец оказался на свободе. Только здесь, вне стен больничного корпуса, Малахов понял, что совершенно не понимает, где находится. Не просто незнакомая улица, а даже город неузнаваем. Город, заполненный чужими звуками, чужими запахами и неуловимо чужой архитектурой. Обочины уходящей направо вверх улицы забиты сугробами снега. Снег слежавшийся, утрамбованный. Никак не вяжется с теплой осенью, которая была всего два дня назад, если, конечно, верить врачу.

— Вадим! Давай сюда! — раздался знакомый голос.

Из припаркованной недалеко от больничного корпуса «Волги» Малахова окликнул Лазненко.

— Николай Петрович! — обрадовался Вадим. Насколько он вообще мог сейчас обрадоваться. Он никак не ожидал увидеть здесь генерала.

— Значит, так, Вадим, ты сам понимаешь, у нас непростая ситуация. — Лазненко медленно ввел машину вверх по улице, вымощенной булыжником.

— У нас? Мне казалось, что непростая ситуация у меня и моей группы. С учетом того, что я потерял человека, это даже не ситуация, а черт знает что, — мрачно произнес Малахов.

— Не спеши с умозаключениями. — Лазненко мельком глянул на Вадима. — Ты просто не знаешь некоторых деталей.

— А именно? — Малахов повернул голову к Лазненко.

— Вот посмотри. — Лазненко включил видеосистему на передней панели машины.

На экране шла запись с камеры Малахова, фиксировавшая с убийственной правдивостью все то, что должен был видеть сам Вадим.

Вадим словно вернулся в Зону на несколько дней или месяцев назад, что сейчас было совершенно не важно.

Мелькали серые, обшарпанные стены здания, время от времени камера показывала беглую панораму. Вадим двигался хоть и быстро, но осторожно, постоянно контролируя обстановку. Вот показалась полусгнившая надпись: ДК «Энергетик». Разбитые ступени, сумрак первого этажа. Потом раздался голос:

— Я эту Зону кровью умою! — Голос был отрывистый и злой. Но это был голос Малахова.

Взбежав по лестнице на второй этаж, Малахов развернулся налево и, обойдя концертный зал, вышел в холл с чередой дверей. Ударом ноги была выбита дверь. В комнате у дальней стенки сидел старик в инвалидном кресле.

— Что случилось, молодой человек?

Старик с трудом развернул свое кресло на колесах и, улыбаясь, медленно двинулся к Малахову, аккуратно объезжая стулья, стоящие посредине комнаты.

— Заходите, у меня как раз чай поспел, — гостеприимно предложил он.

Но Вадим медленно поднял свой автомат и, ничего не говоря, выстрелом разнес несчастному инвалиду голову. В следующей комнате оказалась пара молодых людей, они спали, когда ворвался Малахов. Юноша попытался заслонить собой свою спутницу, но Вадим ударом приклада свалил его на пол. Одним движением руки Малахов приковал юношу наручниками к батарее. Потом резко сдернул одеяло с девушки, она пыталась прикрыться руками, но это только развеселило нападавшего. С хохотом Малахов медленно отрезал грудь девушке, не обращая внимания на ее крики, а потом тяжелые стоны, и, насладившись видом текущей крови, убил обоих. Так, сея страшную смерть, он двигался по коридору. В предпоследней комнате оказалась женщина, рядом с ней стоял и держался за юбку ребенок двух лет. Когда женщина упала на пол с простреленной головой, ребенок закричал «Мама, мама!». Удар ботинка оборвал детский крик.

— Ну и? — Казалось, ролик не произвел на Вадима никакого впечатления. — Что еще в сети повесили любители нелинейного монтажа и асы моделлинга?

— Ты будешь смеяться, но вот этот ролик шел в прямом эфире в то время, кода ты штурмовал этот самый дом культуры. Кто-то перехватил сигнал и запустил его в трансляцию на основных информационных каналах телевидения. СНН, 5-й канал, ну и прочие любители политзаказухи.

— Как транслировалось? — остолбенел Вадим.

— С твоего коммуникатора. Повторяю, кто-то перехватил частоту и пустил в коммерческий канал.

— Как так?.. — начал Вадим и замолчал.

— И еще. Ольга от тебя ушла, потребовав от нас заочного развода.

Вадим уставился в лобовое стекло «Волги», словно пытаясь пересчитать на нем пылинки.

— Жаль, что вы не добавили «вот кстати». Что еще?

— Остальное — мелочи. Тебя сегодня утром приговорили к смертной казни за преступление перед человечеством. Казнь будут транслировать, — Лазненко глянул на часы, — через двенадцать минут. Из Центра ты официально уволен с лишением всех званий и регалий. Группа распущена и находится под следствием.

— Может, и вправду мне было лучше не отскакивать от того борта? — задумчиво спросил Вадим.

— Вот что хорошо — так это то, что ты первый за последние шестьдесят лет, кого будут казнить публично. И последнее. Ты не убил никого. Никого, кто бы этого не заслуживал. Нас подставили. Но это уже другая история, — закончил Лазненко. — Только об этом никто, кроме тебя и меня, не должен знать… Пока не разберемся, кто же, вернее, что за организация нам это устроила. Так что давай начнем с отмены угрызений.

— Да, действительно, это просто замечательно, — с сарказмом ответил Вадим. — А Ольга?

— Если она не верила тебе, то зачем что-то доказывать? Можно подумать, что ты сильно сожалеешь. Все и так к этому шло.

— А что ребята знают? — Вадим смотрел в лобовое стекло машины, уже не считая пылинки и не стараясь разглядеть улицу. Ему все окружающее казалось далеким и не важным.

— Для твоей группы — ты тоже погиб. Но они знают, что этот ролик — чудовищная ложь.

— Вы думаете, я вам верю?

— Раньше верил? — Генерал спокойно и строго посмотрел Малахову прямо в глаза.

— В общем, да. Как правило. Только лично вам.

— А что поменялось? — совершенно безразличным голосом спросил Лазненко.

— Ничего. Но то, что произошло со мной, не выглядит розыгрышем или иллюзией. — Малахов никак не хотел окончить этот разговор. Он словно нарочно старался обратить его в конфликт, в спор, в ругань, только не превращать в простую светскую беседу.

— Верить мне ты должен. Именно теперь. Сейчас едем на твою новую квартиру. Там я тебе расскажу, как ты будешь жить дальше. — Лазненко сохранял невозмутимость школьного учителя географии.

— А казнь посмотреть можно? Редко кому приходится видеть репетицию собственной смерти, — поинтересовался Малахов.

— Успокойся, наши моделлеры тоже знают толк в своем деле, так что…

— А где мы? — Вадим смотрел на незнакомые улицы за окном машины.

— Киев. Так надо. — Лазненко не был расположен обсуждать этот вопрос.

Какое-то время они ехали молча.

Квартира, в которую должен был переселиться Малахов, поражала скромностью. Железная койка, шкаф из прессованного древесного волокна и кухня с газовой плитой и эмалированной мойкой. Словно в насмешку — чайник и алюминиевая кружка. Вадим при виде этого средоточия стоицизма хмыкнул, но на его хмыканье Лазненко отреагировал просто и категорично — «Скажи спасибо!». Малахов внимательно посмотрел на спинку кровати, у которой на месте одного из железных шариков была привинчена гайка, и подумал: «Хороший финал карьеры, даже шарик с кровати стырили».