Тот, у кого были крылья

Этим утром он почти забрался на вершину старого дуба, чтобы оказаться напротив гнезда, за которым шпионил. Его крылья плотно прилегали к телу, чтобы по пути не задеть за ветки дуба. А когда ему остался последний рывок наверх, под ногу попалась прогнившая ветка. И хотя мальчик был необычно легок, даже его веса оказалось достаточно, чтобы сломать ее и сорваться вниз.

В тот момент, когда Дэвид летел камнем вниз, в его мозгу проснулись дремавшие до сих пор инстинкты. Мальчик совершенно не контролировал ситуацию, когда с оглушающим хлопком его крылья освободились. Он почувствовал ужасный толчок и ощущение вывиха в плечах. А затем, вдруг… непостижимо, но он больше не падал, а планировал вниз по большой спирали с помощью расправленных по всем правилам крыльев.

Мальчик закричал, и как будто что-то сокровенное прорвалось наружу. Дэвид испытал наивысшее чувство удовлетворения. Вниз, вниз планировал он, подобно столь любимым им птицам. Ему в лицо ударил свежий ветер, и воздушная волна накатила и подхватила его тело. Дикий, томящий трепет, который он никогда не ощущал, а затем — безумная радость жизни.

Поддавшись этому порыву, он закричал снова и взмахнул своими большими крыльями, разбивая ими воздух и инстинктивно отклонив голову строго назад, удерживая руки вдоль тела и выпрямив и сдвинув ноги.

Теперь он летел ввысь. Под ним оставалась земля, а в глаза ему светило солнце, и ветер ласково обнимал его. Он открыл рот, чтобы снова закричать, и холодный чистый воздух ворвался в его горло. Испытывая настоящее, сумасшедшее, физическое счастье, он устремился в голубое небо, размахивая крыльями.

Так получилось, что доктор Харриман увидел его, когда спустя какое-то время случайно вышел из бунгало. Доктор услышал визг, ликующий крик откуда-то сверху, поднял глаза и заметил небольшую тень, планирующую вниз с освещенных солнцем небес.

Доктор, затаив дыхание, следил за этим завораживающим действием: Дэвид пикировал вниз, поднимался ввысь и кружился над ним, переполненный радостью от своих, наконец-то обретенных крыльев. Мальчик инстинктивно научился поворачиваться, кружиться, опускаться, несмотря на то, что пока его движения были неуклюжи и иногда его даже заносило и заваливало набок.

Когда наконец Дэвид Рэнд приземлился напротив доктора, быстро сложив крылья, глаза мальчика светились невероятной радостью.

— Я могу летать! — воскликнул он.

Доктор Харриман согласился с ним:

— Да, Дэвид, ты можешь летать. Я знаю, что не могу запретить тебе этого, но тебе не следует покидать пределы острова, и ты должен быть очень осторожным в воздухе.

К тому времени, как Дэвиду исполнилось семнадцать лет, уже давно не было необходимости напоминать ему, чтобы он был осторожным. Он чувствовал себя в воздухе как дома.

Теперь это был высокий, стройный юноша с золотистыми волосами, а на свою изящную фигуру он по-прежнему надевал одни шорты, так как только такая одежда была необходима его теплокровному телу. На его проницательном лице ярко светились голубые глаза, и оно излучало дикую, неугомонную энергию. *

Перья на его крыльях стали роскошными, блестящими и остались бронзовыми, а длина крыльев при полном размахе составляла более десяти футов. Когда Дэвид складывал их на спине, они щекотали ему пятки.

Постоянные полеты над островом и окружающим его океаном укрепили мускулы на лопатках Дэвида до невероятной степени. Он проводил весь день, паря и кружа над островом, то взлетая ввысь, то медленно опускаясь вниз, планируя на расправленных крыльях.

В воздухе он мог догнать любую птицу. Дэвид вспугивал стаи фазанов, и тогда его смех лился откуда-то сверху, когда он кружился, и вился, и мчался стрелой за испуганными птицами. Он мог выщипнуть перо на хвосте у оскорбленного этим сокола так, что птица не успевала скрыться, и бросался быстрее этого остроклювого хищника на кролика или белку, бегущих по земле.

Иногда, когда туман окутывал остров, доктор Харриман мог слышать звенящий, переливчатый смех из серых облаков над головой. И тогда он знал, что Дэвид где-то там, наверху. Или он мог часами парить над освещенной солнцем водой, затем устремиться, очертя голову, вниз и в последний момент молниеносно расправить крылья и, едва коснувшись гребня волны и кричащих, лакомящихся рыбой чаек, ракетой взмыть снова в небо.

До сих пор Дэвид не отлучался далеко от острова, но доктор знал по своим собственным, не часто случающимся поездкам на материк, что всемирный интерес к летающему юноше все еще велик. И фотографии, которые Харриман отдавал научным журналам, более не могли утолить любопытство людей, поэтому частенько у острова кружили катера и аэропланы с камерами в надежде сфотографировать Дэвида Рэнда в полете.

С одним из этих аэропланов приключился случай, создавший благодатную почву для разговоров.

К полудню, несмотря на запрет подобных полетов доктором Харриманом, пилот и фотограф этого аэроплана добрались до острова и, не скрывая своих намерений, стали кружить над островом, чтобы найти летающего юношу.

Если бы они подняли головы, то смогли бы увидеть парящее высоко над ними пятнышко — Дэвида. Он наблюдал за аэропланом, испытывая одновременно и живой интерес, и презрение. Он и до этого видел эти летающие железяки и мог только сочувствовать и насмехаться над их жесткими, неуклюжими крыльями и шумящими моторами, с помощью которых бескрылые люди умудряются летать. И все же этот аэроплан, находящийся прямо под ним, возбуждал в нем такое любопытство, что он устремился вниз, облетая его сверху и сзади, инстинктивно остерегаясь лопастей пропеллера.

Пилота в открытой задней кабине аэроплана чуть было не хватил инфаркт, когда кто-то сзади похлопал его по плечу. Он вздрогнул, завертел головой, и когда заметил около себя рискованно припавшего к фюзеляжу смеявшегося над ним Дэвида Рэнда, то потерял контроль над собой. На мгновение. Но этого было достаточно для того, чтобы машину занесло и аэроплан начал падать.

Заливаясь от смеха, Дэвид Рэнд спрыгнул с фюзеляжа и расправил крылья, чтобы подняться ввысь. Пилот очнулся, и, к счастью, ему хватило присутствия духа, чтобы выровнять самолет, и вскоре Дэвид увидел, что металлическая стрекоза неуверенно разворачивается назад, к материку. Для одного дня его команда пережила слишком много.

Но увеличивающееся число подобных пытливых визитеров соответственно возбуждали в Дэвиде Рэнде все большее любопытство, касающееся всего остального мира. С каждым днем его все больше и больше интересовало, что же находится там, вдали, за голубой водой в виде низкой, неясной полоски земли. Дэвид не мог понять, почему доктор Джон запрещал ему летать туда, когда он прекрасно знал, что его крылья могут покрыть расстояние в тысячи раз большее.

Доктор Харриман говорил ему:

— Дэвид, скоро я отвезу тебя туда. Но ты должен подождать до тех пор, пока осознаешь одну единственную мысль, а именно: ты не сможешь приспособиться к остальному миру. Во всяком случае тебе еще рано в большой мир.

— Но почему? — озадаченно спрашивал Дэвид.

И доктор объяснял ему:

— Пойми, только у тебя есть крылья, больше ни у кого в этом мире их нет. И это может очень сильно осложнить твою жизнь.

— Но почему?

Харриман задумчиво гладил худощавый подбородок и говорил:

— Ты был сенсацией, так сказать, аномальным явлением, Дэвид. Люди интересовались тобой из-за того, что ты не похож на них. Но по этой же причине они будут смотреть на тебя сверху вниз. Только для того, чтобы избежать этого, я привез и вырастил тебя здесь. Тебе надо еще немного подождать, прежде чем ты увидишь мир.

Немного раздраженно Дэвид Рэнд поднимал руку и, показывая на улетающую к югу кричащую стаю диких птиц, говорил:

— А они не ждут! Каждую осень я вижу, как все умеющие летать, устремляются на юг. И каждую весну я вижу, как они возвращаются снова, проносясь надо мной. Почему же я должен оставаться здесь, на этом маленьком острове!

Огромная жажда независимости вспыхивала в его голубых глазах.