Голодную отбрасывает Тень (ЛП)

— Кредо, — произнес Бхарбаз. Это не было вопросом. Существо было способно попробовать на вкус разум своего командира, что беспокоило Азайю, ведь его мысли зачастую были горьки.

«Ты чище меня, брат», — размышлял он, выискивая опасность в море людей. Как и у всех кандидатов, выражения их лиц метались между отчаянием и надеждой, благоговеньем и страхом, подчас усиленным прикосновеньем «Черного Дыхания». Между этими крайностями лежали все людские страстишки и весь позор человеческого существования, столь презираемого Азайей.

«Я ненавижу их, потому что понимаю их», — признался себе избранный коготь.

Подавив чувство стыда, он сосредоточился на своих обязанностях и начал искать источник беспокойства. Каждого кандидата обыскивали на входе в храм и выдавали ему простую тунику, под которой невозможно было пронести оружие, и все же инстинкты Азайи просто вопили. Что-то не складывалось...

— Священная Спираль озаряет вечность! — прогремел голос, раскатистый и дружелюбно властный. — В ее развертывающихся объятьях все мы перерождаемся, возносимся над замкнутым кругом пороков и мучений смертного бытия!

Засмотревшись на толпу, Азайя не заметил, как в залу под ним вошел Хелифос. Верховный жрец поднялся на кафедру перед серебряными воротами святилища. Широко раскинув руки, он начал церемонию посвящения. Несмотря на свой значительный возраст, Хелифос все еще мог похвастаться крепкими мускулами и гордой осанкой, ведь его здоровье хранило благословление спирали в крови. На его выбритой тонзуре также была вытатуирована извилистая спираль, отмечая его принадлежность к апостолам круга — обращенным, вознесшимся в объятиях Самого пророка. Старейшина бился подле Спирального Отца в самые первые дни и был вознагражден властью над шпилем Каритас, где происходил отбор кандидатов.

«И мне доверили его безопасность», — сощурившись, подумал Азайя.

— Наш мир раскалывается от насилия и болезней, — произнес Хелифос, — но вы уже сделали первый шаг из юдоли скорби к свету звездных божеств, среди которых Бог — Император лишь один меж многих.

Именно в тот момент Азайя нашел ассасина. Он был из числа кандидатов более высокого происхождения, но при этом тощим как трость, с иссохшим вытянутым лицом, пятнистым из-за легочной гнили. Выдали его глаза: если у всех остальных во взгляде было лишь религиозное рвение, то взор убийцы светился от ярости. Ярости и чего — то еще…

«Дикий огонь», — догадался Азайя, узнав свечение нечестивого наркотика Кредо. Черный кристалл, сформированный в пропитанном магмой аду, лежащем у самого основания шпилей, куда решались ступать лишь проклятые. При раскусывании он сгорал, вызывая приступ ярости, при этом временно увеличивая силу и скорость. Лишь самая малая доза не была смертельна, но «запальщики» Кредо с охотой платили эту цену за те мгновения божественной резни, что она даровала. Наркотик действовал быстро, а значит, лазутчик должен был разгрызть кристалл сразу же после того, как Хелифос вошел в зал. И, судя по тому, как горели глаза убийцы, кристалл был большим.

— Черная Игла расплетает мир! — дребезжащим голосом взревел фанатик, обрывая проповедь жреца.

А затем слова стали ему недоступны. Из его рта брызнула кровь и повалил дым, а тело его задергалось, словно марионетка, пляшущая по прихоти какого-то безумного божества. Женщина перед ним обернулась, и поток раскаленного дыма ударил ей прямо в лицо. Пока она падала на колени, ассассин с быстротой плети взмахнул руками и его ногти — длинные, закаленные до остроты кинжала — вспороли глотки стоящих по сторонам от него, окатив всех вокруг кровью. С хриплым бульканьем в горле он бросился на Хелифоса, прорубаясь через застывшую в ужасе паству.

— Запальщик! — крикнул Азайя. Выхватив костяной меч, он прыгнул в зал с галереи. Спираль молчала в его крови, поэтому в его распоряжении было лишь две руки, и не одна из них не могла похвастаться когтем, но его оружие, выращенное из выделений самого пророка, в той же мере являлось частью его тела, что и убийственная третья лапа Бхарбаза. Это был дар, призванный отметить явление третьей парадигмы, и Азайя был в ней первенцем. Они впервые убили вдвоем, когда ему исполнилось девять.

— За Спираль! — прорычал избранный коготь, чувствуя, как рукоять меча пульсирует в ладони. Приземлившись на корточки, он ринулся вперед, проталкиваясь сквозь сжавшуюся, вопящую толпу. Кандидаты утратили значение после еретического вторжения, и он небрежно раскидывал их в стороны, стремясь быстрее добраться до ассасина. Кто-то из будущих посвященных набросился на Азайю и принялся исступленно кусать его и молотить кулаками. Широко распахнутые, налитые кровью глаза и неподвижно растянутый рот складывались в гримасу, лишенную всех признаков разума. Это была та женщина, что пала под дыханием запальщика.

— Мы горим, — прохрипела она. Жирный дым вздымался от ее обожженных губ.

Избранный коготь вогнал клинок между её челюстей, но, когда стал вытаскивать оружие обратно, на него накинулись еще двое «испорченных» кандидатов: один схватил его за грудки, второй вцепился в руку, сжимавшую меч. Затем помешанные впились зубами в стеганую броню Азайи — истекая кровью и дымом, они пытались добраться до его плоти. Верующий видел подобных им среди толпы; эти создания буйствовали и бросались на товарищей, словно волки. Оправдывая свое имя, «Дикий огонь» быстро распространялся в толпе, заражая безумством через дым. Наркотик всегда был опасен, но Азиа никогда не видел, чтобы инфекция передавалась столь быстро. Это было нечто новое. Нечто более темное.

Высвободив руку с мечом, он бросил одного из противников в гущу толпы и впился клыками в голову того, что схватил его. И хотя у Азайи не было когтей, его удлиненные челюсти были полны острых зубов, мгновенно прокусивших кожу и вонзившихся в кости черепа. Но его враг не замечал боли и не отступал до тех пор, пока шип на конце языка Азийи не пробил ему мозг. Вредоносная струя газа, вырвавшись из трещины, сбросила капюшон с головы Азайи и впилась ему в лицо. Запах серы и горелой плоти был нестерпимым. Избранный коготь с рыком вырвал покрывшийся волдырями язык из вражьего черепа и отшатнулся. Разбрызгивая ихор, он отгонял «порченых» широкими взмахами меча. Красная пелена застилала ему глаза. Он не мог отличить чистых от запятнанных…

«Это не важно» — осознание было таким волнительным. Радостным! Оно заглушило непрерывный психический шепот пророка, таившийся среди мыслей Азайи с самого его рождения. — «Ничто не важно!»

Сдернув тлеющий капюшон, он ощутил, как «Дикий огонь» струится по жилам всплесками агонии и блаженства, побуждая убивать снова и снова, снова и снова, потому что ничто не важно и все иллюзорно. Очередной безумец бросился на него, и Азайя, зарычав, встретил его ударом меча, почти развалившим врага на две половины.

— Я перерожден! — взревел он, разрубив еще одного нападавшего таким же ударом.

«Опомнись, избранный коготь!» — прошипел Спиральный Отец в его разум. Для Азайи бормотание пророка редко складывалось в слова, поэтому фраза почти осязаемо врезалась в него, смывая гнев потоком стыда. Он понял, что Бхарбаз все это время сражался подле него: все три руки собрата метались вокруг, создавая иллюзию вихря, в которой клинок на конечности сплетался с когтями и ятаганом в смертельной гармонии. Это было идеальное воплощение Священной Спирали…

— Я среди братьев! — прошипел Азайя. Стиснув клыки, он подавил ярость и оценил ситуацию.

Полный хаос. В зале были заперты больше сотни кандидатов в культ вместе с горсткой обращенных людей. Все они перемешались, вопили и избивали друг друга. По большей части прихожане скопились у выхода и стучали в массивные двери, запертые с начала церемонии. Кое-кто пытался забраться на галереи, и многие в спешке лезли по головам остальных, но невозможно было понять, гонит их страх или ярость. Хелифоса не было видно, но кафедра, у которой он стоял прежде, была пуста. Может, убежал в святилище?

«Они потеряны», — провозгласил Спиральный Отец.