Двойной бренди, я сегодня гуляю (СИ)

Впрочем, и "серьёзные", по барнардскому праву, наказания далеки от общепринятых земных представлений о правосудии. Пенитенциарная система на Барнарде отсутствует как таковая; наказания, унаследованные от древних времён, имеют вид архаических и иррациональных ритуалов, нередко унизительных для человеческого достоинства. Наша пресса, склонная представлять барнадское общество как "особое", "другое", но стоящее ничем не ниже земного и заслуживающее равного уважения, ничуть не менее склонна замалчивать такие не способствующие этой картине эпизоды, как дело Улаи Хоа, генерала Женской Гвардии Таиххэ, в нетрезвом состоянии посадившей аэромобиль на детскую площадку и сбившей ребёнка. По приговору сената она должна была вынуть из ушей серьги и разбить их молотком, а затем вымыть ноги всем родственникам погибшего ребёнка и за каждым отхлебнуть воды — как ни дико это звучит. В то же время Улаю Хоа не только не заключили в тюрьму, но даже не лишили водительских прав (а только права ношения серёг на несколько лет).

Вероятно, только суеверное преклонение перед авторитетом обычая и установленными ритуалами мешает барнардскому обществу с его и без того аморфной структурой, не терпящей никакой организации, распасться до полной анархии. Здесь мы подходим к следующему аспекту -

ВЗГЛЯД 2. ФЕТИШИЗМ.

Вся частная и общественная жизнь барнардца вращается вокруг разнообразных фетишей, составляющих её существо. Это вполне закономерно, так как и религия, и светские правовые ценности на Барнарде развиты крайне слабо: сознание барнардцев не сформировало ни идеи бессмертной души, ни представления о правах личности. То и другое им заменяет доведённое до крайности поклонение фетишам.

Я говорю именно о фетишах, а не символах, поскольку символы призваны выражать некий глубинный смысл. На Земле даже языческие секты почитают не собственно камни и деревья, а то высшее начало бытия, с которым, как они верят, они соприкасаются через эти предметы. Ничего подобного у барнардцев нет. У них отсутствует всякая вера в духовное начало — у них даже нет слов для его обозначения. Если спросить барнардца, почему он съедает орех из храмовой чаши и кладёт туда новый, он не сможет вам этого объяснить. Он только скажет, что таков обычай.

Возможно, самый знаменитый из барнардских фетишей — пресловутый "локон чести". Его обязан носить каждый взрослый мужчина — то есть достигший 20-22 лет. В этом возрасте (а также, если юноша моложе, но женился и зачал ребёнка) ему полагается обрить голову, оставив одну прядь на макушке. Барнадцы искренне убеждены, что в этой пряди заключаются честь и гражданская доблесть мужчины. Существует целый регламент, связанный с "локоном чести": штатские зачёсывают его на левый висок, военные на правый; лица, запятнавшие свою репутацию, должны отрезать его и не отращивать до тех пор, пока не разрешит сенат. Причём мужчина без локона, с одной стороны, сохраняет полную свободу передвижений, действий и образа жизни, с другой — подвергается изощрённой дискриминации************************

На этом месте компьютер Мэлори подвергся атаке вируса. Чтение пришлось бросить.

16. НА КАКОМ ЯЗЫКЕ ВЫ РАЗГОВАРИВАЕТЕ?

Барнарда, 15 декабря 2309 года по земному календарю.

Доран лежал на койке, серо-белый и мокрый от пота. К его голой груди присосался гибкий диагностический монитор; запястье охватывал наноинъектор. Пожилой врач пододвинул Лаи стул и оглянулся на Лику.

— Я буду говорить на маори, чтобы дама поняла?

— Да, пожалуйста, — кивнул Лаи. Хотя Лике была предложена банкетка у стены, она отказалась. Стоя у изголовья, она ждала, что скажет врач. Лицо врача было усталым и отёчным, седой локон чести подхвачен в петельку красным шнурком. Он подошёл вплотную к койке.

— Я не очень хорошо говорю на маори, извините... Вот что у него.

Он коснулся монитора на Доране; экран вспыхнул.

— Видите? Это микроразрывы в сердечной мышце. Был очень сильный спазм...

— Отчего?

— Не могу сказать. Я не специалист по сердечным болезням.

Лика непроизвольно отметила про себя двусмысленность этой формулировки; в следующий момент она испытала раздражение на собственный полёт ассоциаций и поспешила изгнать эту мысль из головы. Лаи держал тонкую руку Дорана в своих ладонях. Чёрные сосульки слипшихся волос залепили мальчику лицо; Лика с трудом поборола искушение их убрать. Если уж этого не сделали другие, притом, что ему всего четырнадцать...

— Какие у него перспективы? — ровным голосом спросил Лаи. Врач погасил монитор.

— Вы должны приготовиться к тому, что здоровым он уже не будет. Изменения сердечной ткани необратимые. Останутся множественные рубцы...

Он сочувственно поглядел на Лаи.

— Это ваш брат?

— Племянник.

— Понимаю... Ему нужно беречься. Никаких лишних нагрузок. Тогда, возможно, он сможет прожить достаточно долго. Может быть, даже лет до сорока.

У Лики зазвонил телефон.

Патрик, догадалась она и вставила заглушку в ухо. Она не успела ничего сказать — телефон уже отреагировал на тепловое излучение её тела и послал абоненту сигнал, что вызов принят. В капсуле немедленно зазвучал голос Коннолли:

— Я тебя обыскался! Чем это ты, интересно, занимаешься? Совместными походами в синематограф?

— Не смешно, — сказала Лика. Внутри у неё забурлили пузырьки злости на Патрика. — Если тебя так интересует вопрос, где находимся мы с Виктором, мы в медцентре на девяностом этаже. Доран только что перенёс сердечный приступ.

Коннолли засопел в телефон, потом кашлянул и глухо обронил:

— Я к вам. Сейчас поднимусь.

Лика отключила связь. Пришедший в себя Доран левой рукой отгребал с глаз свалявшуюся чёлку. Правая рука его всё ещё лежала на коленях Лаи, державшего его за кончики пальцев. Обменявшись с ним несколькими фразами, Лаи поправил ему подушку. Затем обернулся к Лике.

— Слава богу, ему лучше, — проговорил он по-английски, отвечая на её немой вопрос. Ей лишь сейчас бросилось в глаза, что он пользуется английской фразеологией, которая не слишком соответствует его вере. — Только бы он протянул лет шесть-семь. Так хочется увидеть его с локоном чести.

— А он этого хочет? — не удержалась Лика.

— Этого может не хотеть только ненормальный. Вроде того вашего любителя вестернов... как его звали?

— Миай, — Лика сообразила, что речь идёт о Фоо. Лаи тихонько засмеялся.

— Так я и знал. Он-то пытался уверять меня, что его зовут Майкл.

Лика улыбнулась про себя: Фоо был неисправим. Лаи, однако, придерживался другого мнения.

— А впрочем, он неплохой мальчик, — прибавил он, — только в голове каша. Готов спорить, через год-другой он перебесится и будет отращивать волосы для локона чести.

Он помолчал, глядя в пол. Потом поднял глаза, непривычно суровые.

— А Доран всегда чтил обычаи. Доран — человек на сто процентов. Не каспар-гаузер.

Врач изумлённо наблюдал за тем, как они ведут разговор по-английски. Он привык, что его соотечественники общаются с землянами только на маори, и на лице его читалось любопытство. Наконец он деликатно тронул Лаи за плечо. Археолог повернулся в его сторону.

— Простите, — тихо поинтересовался врач, — на каком языке вы говорите с дамой?

— На английском, — ответил Лаи. — Один из основных языков Земли.

— Ну и ну! И давно вы его освоили?

— Не очень. Учился, правда, долго. Это стоило мне операции на голосовых связках.

— Вот как... И много у вас было травм?

— Не одна, — уклончиво ответил Лаи. — Травмы — естественный результат жизни, вы и сами это знаете.

Он показал глазами на красный шнурок в волосах своего собеседника. Врач кивнул, безошибочно угадав завершение разговора, и отошёл в сторону. Лаи снова поглядел на Дорана. Тот был всё ещё бледен, но уже походил на живого человека.