Бесконечная война

— Но можно сказать, что чем меньше будет она подвергаться перегрузкам, тем больше у нее шансов выжить? Так?

— Конечно. Капитан постарается вести «Годовщину», насколько это будет возможно, мягко. Но все равно будет четыре или пять g в конце. А для нее даже трех хватит. Хотя заранее мы ничего не можем определить.

Я нетерпеливо кивнул:

— Правильно, но я, кажется, нашел способ. Можно сделать так, что Мэригей будет подвергаться гораздо меньшей перегрузке, чем все мы.

— Если ты изобрел антиперегрузочный экран,— с улыбкой сказал док,— то спеши получить патент. Продашь его за солидну...

— Нет, в нормальной обстановке от него будет мало толку. Наши оболочки работают лучше, и основаны они на том же принципе.

— Тогда объясняй.

— Мы поместим Мэригей в свободную оболочку и заполним...

— Погоди, погоди. Ничего не выйдет. Плохо прилегающая оболочка все это и натворила, во-первых. А ведь теперь ей придется пользоваться запасной...

— Я это знаю, дай же мне объяснить, док. Оболочка может и не прилегать, как это требуется обычно, пусть только работают вход и выход системы жизнеобеспечения. Внутри не будет никакого давления. Потому что и снаружи она не подвергнется обычному давлению в килограмм на квадратный сантиметр, как мы все.

— Тогда я не понимаю.

— Здесь действует... ты ведь изучал физику, верно?

— Изучал немного в медшколе. Самый для меня жуткий предмет после латыни.

— Ты помнишь принцип эквивалентности?

— Название такое помню. Что-то связанное с теорией относительности, кажется.

— Правильно. Согласно ему... нет разницы между поведением тела в поле притяжения и под действием соответствующего ускорения. То есть если «Годовщина» дает ускорение в пять g, то это все равно, как если бы мы опустились на большую планету с притяжением в пять g на поверхности.

— Очевидно.

— Отлично. И никакой эксперимент, проводимый на борту корабля, не покажет разницы; то ли корабль идет с большим ускорением, то ли он совершил посадку на тяжелой планете.

— Как это не может? Если выключить двигатели...

— Или выглянуть наружу, правильно. Я имею в виду изолированный, лабораторный физический эксперимент.

— Ну ладно, я понял. Итак?

— Ты знаешь закон Архимеда?

— Конечно, история с подделанной короной... вот что меня всегда поражало, относительно этой физики — сколько шуму вокруг очевидных вещей, а когда доходит до грубого дела...

— Этот закон говорит: на всякое тело, погруженное в жидкость, действует сила, равная весу вытесненной телом жидкости.

— Все справедливо.

— И этот закон, соответственно, справедлив для любого гравитационного поля или системы, которая движется с ускорением. В корабле при ускорении в пять g вода, вытесненная телом — если это вода,— весит в пять раз больше, чем вода обыкновенная, при одном g.

— Понятно.

— Значит, если кто-нибудь будет плавать в резервуаре с водой, находясь в состоянии невесомости, то он будет в невесомости как при одном g, так и при пяти.

— Погоди-ка. Ты меня почти убедил, только ничего не получится.

— Почему не получится? — Мне ужасно хотелось сказать доку, чтоб он занимался пилюлями и стетоскопами, а физику предоставил мне, но, к несчастью, я удержался.

— Что будет, если ты упустишь гаечный ключ, находясь внутри подводной лодки?

— Подводной лодки?

— Да. Подводная лодка тоже действует по закону Архимеда...

— Проклятье! Ты прав. Я не додумал до конца...

— Ключ упадет на пол, даже если подводная лодка висит в толще воды, как в невесомости,— Док смотрел в пространство, постукивая карандашом по крышке стола.— Подобно тому, что ты предлагаешь, мы лечим пациентов с сильными повреждениями кожи — ожоги и так далее,— но этот способ не дает никакой опоры внутренним органам, что делают противоперегрузочные оболочки. Поэтому Мэригей это ничем не поможет.

Я волновался, собираясь уходить.

— Извини, что отнял время.

— Погоди минуту. Возможно, твоя идея нам пригодится, частично.

— Каким образом?

— Я тоже сначала не додумал. Обычное применение оболочки для Мэригей исключается.

Мне об этом даже думать не хотелось. Без гипноконди-ционирования там бы не выдержать, пока насыщенный кислородом флюскарбон проникнет вам внутрь сквозь естественные отверстия и одно искусственное. Я потрогал пальцем вращенный у бедра клапан.

— Ее бы просто разорвало... ты думаешь... низкое давление...

— Правильно. Нам не придется защищать ее от полного пятикратного ускорения, маневрировать и менять ускорение мы ведь не будем. Я сейчас свяжусь с ремонтной секцией. Отправляйся-ка в камеру вашего отделения, мы используем ее, Далтон придет прямо туда.

До погружения в поле коллапсара оставалось пять минут, и я начал заполнение камеры. Мы были там с Мэригей одни. Мое присутствие тоже особенно не требовалось, все манипуляции могли выполняться с пульта управления. Но никогда не мешало подстраховаться, и, кроме того, я хотел быть с Мэригей.

По сравнению с обыкновенной процедурой нам было невозможно хорошо — никакого расплющивания, никакого распухания. Просто сначала вас совершенно внезапно наполняет пахнущая пластиком субстанция (никак не удается поймать момент, когда она замещает воздух в легких), потом вы чувствуете легкое ускорение, а в следующий момент уже ждете, пока раскроется оболочка. Потом вы отключаете шланги, выбираетесь наружу...

Оболочка Мэригей была пуста. Я подошел и увидел кровь.

— Началось кровотечение.— Голос дока Уильсона звучал словно из склепа. Я повернулся и сквозь щипание в глазах увидел, что док стоит, прислонившись к косяку двери в алькове раздевалки. О ужас, он улыбался.— Что мы и ожидали. Доктор Гармония позаботится о ней. Все будет в порядке.

 Глава 6

Через неделю Мэригей уже ходила, еще через неделю мы уже делили прелести «свободного общения», а через шесть недель было объявлено о полном ее выздоровлении.

Десять долгих месяцев полета и все эти месяцы — армия, армия, армия всю дорогу. Гимнастика, бессмысленная работа, обязательные лекции — поговаривали, что будто даже собираются восстановить прежний порядок соседства на ночь, но этого не сделали: наверное, опасались бунта. Ведь многие уже нашли себе более или менее постоянных друзей и подруг, и их совсем не устраивал случайный партнер на ночь.

Вся эта чушь, вся армейская дисциплина и прочее волновали меня вот почему: я боялся, что нам не разрешат подать в отставку. Мэригей назвала меня параноиком. Просто ничем другим нельзя занять людей целых десять месяцев, сказала она.

Кроме обычных сплетен из армейской жизни, всех в основном занимал один вопрос: как сильно переменилась за эти годы Земля и что мы там будем делать, когда до нее доберемся? Все мы будем довольно состоятельными людьми, двадцать шесть лет копилась наша оплата плюс проценты — пятьсот долларов, что мы получили за первый месяц в армии, уже выросли до тысячи пятисот.

На Старгейт мы прибыли в конце 2023 года.

База разрослась до неузнаваемости за семнадцать лет, что мы провели в кампании «Иод-4». Теперь это было единое здание, размерами с лунный Тихо-Сити, помещавшее десять тысяч человек.

К базе было припарковано семьдесят восемь крейсеров, все класса «Годовщина» или еще крупнее, которые занимались рейдами на входные планеты тельциан. Еще десять кораблей охраняли сам Старгейт, а два крейсера крутились на орбите, поджидая своих десантников и экипаж. Один корабль «Надежда Земли И» вернулся из боевого рейда и теперь ждал возвращения еще одного корабля.

Они потеряли две трети команды, и посылать корабль с тридцатью девятью людьми обратно на Землю было неэкономно. Тридцать девять выживших — тридцать девять убежденных штатских.

Мы отправились на базу в двух посадочных катерах.

Генерал Ботсфорд (на Хароне, когда там имелось только два бункера и двадцать четыре могилы, мы знали его всего только майором) принял нас в не без изящества оборудованной комнате для занятий. Он прохаживался взад и вперед, за ним виднелся большой клуб гопографического демонстратора операций. Я едва различал надписи и был изумлен, когда увидел, как далеко до Иод-4. Конечно, расстояние особой роли не играет, у нас ведь есть прыжок. До Альфы Центавра мы добирались бы в десять раз дольше, хотя Альфа Центавра наш ближайший сосед, но это не коллапсар.