Остроги. Трилогия (СИ)

Как выяснилось, все нынешнее население Гремихи сосредоточилось в этом здании на первом этаже. Глядя на потолок, сплошь в потеках, на прелые матрасы, наваленные у стен, на стариков, сидящих и спящих вповалку на этих матрасах, Данила проникся безысходностью места, его абсолютной ненужностью. Даже жалко стало этих очень немолодых людей, брошенных всеми и вся. Как они жили здесь столько лет?

Как они вообще выжили?

Да, мужчины здесь сплошь военные. Да, женщины — офицерские жены, а не гламурные фифы. Но все-таки…

Жалость быстро сошла на нет, стоило Дану получить прикладом по пояснице. От боли он едва не потерял сознание. Аж в глазах дымка появилась… От запаха дыма запершило в горле. Так это не от боли мерещится, а взаправду! Мариша закашлялась. Пожар? Но почему тогда никто не порывается тушить возгорание?

Выводы потом, сначала надо хорошенько осмотреться.

И минуты не прошло, как Дан понял, в чем прикол. В комнатах, соседствующих с кухней — газовые печи поржавели, ими давно не пользовались, — снесли стены, чтобы сделать одно большое помещение. Наверное, для собраний под началом особиста — с этого психа станется регулярно проводить политинформацию. Вот в этот «красный уголок» и сопроводили пришлых, попутно бурча, что, мол, шастают тут всякие, нарушают, а у самих небось и док

у

ментов нету. Завидев «варягов», безногий старик, сидящий прямо на полу, отставил аккордеон, пение смолкло.

— Здравствуйте. — Данила обратил внимание на огромную посудину, что висела над кострищем, выложенным из валунов прямо посреди «красного уголка». У этого очага был свален плавун, им здесь не только отапливали помещение, но и готовили на нем пищу. Вытяжку под это дело оборудовали примитивнейшую — пробили дыру в потолке, и, конечно, большая часть дыма клубилась в коридоре и в кухне.

Ответа на приветствие не последовало.

У огня дежурил особенный человек. На нем был драный засаленный халат — махровый, в вертикальную полоску, оранжевую и черную. На ногах он носил нечто вроде тапок, а точнее — обрезанные по щиколотки кирзачи. На черной с сединой голове красовалась тюбетейка, сатиновая, вышитая шелком, — солидная вещь. Человек в халате был единственным среди местных, у кого наблюдалось подобие лишнего веса. Причем подобие это выглядело отнюдь не благополучным, но болезненным.

— Таджик, что ли? — Ашот сразу определил национальность пузанчика, выпадающего из общей картины. — А хрена ты тут делаешь?

За что сразу получил тычок меж лопаток, от которого едва устоял.

— Таджик, да, — радостно кивнул мужчина в тюбетейке. — Путин меня гнал еще, а я не ушел. И ты вот гонишь, да? Что делаю тут, да? Ай-я-яй. Я тут шашлык делал, чебурек делал, плов делал. А ты меня гонишь, не делай говоришь, да?

Чуть повернув голову, Ашот скосил глаза — в ожидании следующего удара. Затем потер свой внушительный шнобель и кивнул на парующее варево:

— Что-то большая какая-то кастрюля…

— Это не кастрюля. — Бахир без спросу сел прямо на дощатый пол, и его за это даже не пнули.

— Это казан, — закончила мысль татарина Мариша. — Тебе ли, Ашотик, не знать, ты ж у нас по жратве первый спец.

Пока «варяги» негромко переговаривались, в «красном уголке» собиралось все больше и больше народа. Кое-кто опирался на трость, был один на костылях, двух старушек привезли в скрипучих креслах для инвалидов.

— А на кой вообще казан этот? — Ашот ухмыльнулся. — На всех, что ли, за раз жратву варите? Что-то не видно тут сытых рож.

— То-то и оно, Ашотик, то-то и оно… — Даниле не понравился таджик. И казан тоже не понравился. И не понравилось всеобщее собрание трудового коллектива Гремихи.

Толстяк нахмурился, что было признаком повышенной умственной активности.

— Чего такой серьезный? — Таджик подошел ближе, остановился шагах в пяти от Ашота. — Не надо серьезный, от серьезный худой будешь. Казан — чтоб угощать вас будем, гостей дорогих.

— И чем же?

— Как чем? Обижаешь! Пловом, конечно.

— Пловом? — заинтересовался Бахир.

— Пловом, — уверенно кивнул таджик.

— И рис у вас есть, и морковка, и барбарис? — Бахир сглотнул слюну.

Таджик вмиг погрустнел:

— Нет. Ничего нет. Риса нет, да.

— И все-таки плов?

— Да-да, плов, да! — Таджик весело закивал. — Ням-ням, пальчики оближешь! — И добавил, указав на Ашота: — Его пальчики.

— Что?! — встрепенулась Мариша.

— Хороший барашек. Жирный. — Таджик больше не улыбался. Он стащил с макушки тюбетейку, вытер ею вспотевшее красное лицо. Подойдя к столу у ряда ржавых печек, взял здоровенный нож, больше похожий на средних размеров меч-кладенец, и неспешно, чуть ли не пританцовывая от возбуждения, направился к Ашоту.

Замолчавший было аккордеон вновь заскрипел, хор нестройно подхватил местный хит — единственный в репертуаре заполярной рок-группы:

И потому звучат стихи и песни,

Хотя апрель и май метель метет.

Я не скажу, что края нет чудесней,

Но здесь чудесный собрался народ.

Угу, чудесней не бывает. Что там рассказывали о Мончегорске? Похоже, и здесь не брезгуют человечиной, пусть даже радиоактивной… Данила дернулся навстречу таджику, но его тут же схватили сзади, скрутили руки. То же самое произошло и с его товарищами. Дольше всех сопротивлялся Ашот, но и его уломали: двое стариков держали его за ноги, двое — за руки, а еще один задрал ему подбородок так, чтобы ничто не мешало перерезать «барашку» шею.

Обитатели Гремихи щербато заулыбались. Кое-кто даже захлопал в ладоши.

Надо было что-то делать… как-то изменить ситуацию… Ведь это просто смешно — сдохнуть в руках старичья за шаг до намеченной цели!

— Вы не понимаете, мы должны спасти всех! Уничтожить слизней! У нас задание! — Данила отчаянно пытался хоть что-то придумать.

Ашот безуспешно вырывался. У Мариши из глаз брызнули слезы.

Между таджиком и Ашотом всего ничего уже.

Бахир, который стоял рядом с толстяком, боднул затылком деда, что держал его сзади. Дед вскрикнул, схватился за лицо. Его такой же престарелый товарищ отпустил руку чужака, чтобы помочь, — этого оказалось достаточно, чтобы Бахир освободился, нанося удары направо и налево.

— Тварь! — Татарин кинулся к пузану в тюбетейке, взмахнул кулаком, но пузан увернулся, двигаясь неприлично ловко для своих лет и комплекции.

А в следующий момент Бахир застыл.

И удивленно моргнул, глядя, как на пол под ним капает кровь.

— Реально, что такое?.. — Он осел, завалился на бок.

Мариша вскрикнула.

Таджик вытер лезвие ножа о рукав халата. А потом задумчиво посмотрел на девушку:

— Или ты барашек сегодня? Худой такой барашек…

Данила взвыл, дернулся изо всех сил. Он почти вырвался. Но лишь почти.

Таджик задумчиво переводил взгляд с Мариши на Ашота и обратно.

Белый как бумага Ашот с трудом выдавил из себя:

— Слышь ты, чурка!..

Он не мог не знать, на что нарывается. Но он прикрыл Маришу своим телом. Его оскорбление конечно же стало решающим в выборе жертвы — таджик шагнул к нему.

И тут Дана осенило. Стоп! Радиоактивное мясо! Радиация! На этом можно сыграть. Попытка уж точно не пытка.

Он быстро, не боясь уже спровоцировать залп из всего наличного огнестрела, поднял руку — мол, обратите внимание и не казните, а дайте слово молвить.

— Уважаемые, а счетчик Гейгера у вас есть? Не хочу портить вам аппетит, но…

Хор замолчал, аккордеон издал протяжный стон — и в доме престарелых стало тихо-тихо. Слышалось лишь хриплое, простуженное дыхание.

Таджик замер с занесенным для удара ножом.

— Радиация? — наконец сказал дед с двустволкой.

Вопрос прозвучал так обреченно, что Данила сразу уверился: его догадка верна — абы что пенсионеры жрать не будут.

— Она самая. Проверьте, не стесняйтесь. Плов — это замечательно, но мне не хотелось бы, чтобы нас потом нехорошо вспоминали. Ну, вы понимаете: скушаете нас — и вам всем хана.

Блеснув влагой на глазах, Мариша подмигнула Дану. На полу застонал Бахир.