Сердце Черного Льда [С иллюстрациями]

Это был герб старого образца. На новом — Алан носил его прикрепленным к нагрудной цепи Мастера — лозы не было. Убрали по настоянию нынешнего Главы. Человека во всех отношениях мудрого, но покорного веяниям времени.

Да, время лозоходцев минуло. Уже отец Алана больше полагался на шестование и реактивы. «Слушать Недра» он учил сына с откровенной прохладцей. А Миха, тот вообще знать не будет, с какого конца берутся за лозу.

И все же, все же.

Если бы не лозоходцы, если бы не дед и прадед Атмосы, старые Мастера Недр, не было бы приисков Богатый и Тайный. Не было четырехсот пудов самородного золота в год. И Саман Великий не был бы Великим, первым среди свободных городов Россыпи.

Четыреста пудов золота — это стены из первосортного белого камня, доставленного от самого Голубого Хребта. Это железные ворота, приводимые в движение винтовыми подъемниками, и паровые «вороны» на башнях. Это дальнобойная артиллерия, собственная, а не заказанная у гордых граждан Валита. Это полная броненосная баталия — двенадцать паровоинов и шестьдесят латников.

Это власть и сила, которым нет равных на Севере континента.

Хотя бы в память об этом можно было бы не менять герб. Оставить на вид все как раньше. Дань традициям. Уважение.

Пустые слова. В такое уж время мы живем.

Сбросив шубу, Алан присел на лавку и принялся стягивать сапоги. За невеселыми своими мыслями о времени и людях он не сразу заметил, что в доме жутко холодно. Аж пар идет изо рта.

— Миха! — крикнул Алан. — Ты уснул, что ли? Очаг потух!

Молчание.

— Миха! Сын!

Глухо стонет ветер в холодной трубе.

С сапогами в руках Алан прошагал из горницы в дом. Если бы он увидел сына спящим под тулупом на лавке, с валяющимися на полу «Заморскими Записками», не исключено, Миха схлопотал бы сапогами пониже спины. Раздолбайства Мастер Атмос не терпел.

Но сына в доме не было. «Записки», разбухшие от закладок, лежали на отведенном месте. Печь была аккуратно прикрыта заслонкой.

— Куда тебя понесло?

Лепить с товарищами Снежных Людей? Алан усмехнулся в жесткую бороду. Он все время забывал, что его сын уже вымахал в приличного жердяя. Скорее он пошел околачиваться вокруг соседского дома, звать погулять их дочку, как ее…

Две вещи должны были броситься Алану в глаза сразу. Точнее, их отсутствие.

Уже выбегая во двор, он черными словами выругал себя за невнимательность.

Не было Михиных лыж. Старых лыж Алана, подаренных сыну в прошлом году. Миха очень дорожил ими и не стал бы надевать без особого повода.

Какой был повод — это подсказала Алану пропавшая Свеча Тревоги. Без нее детям, да и взрослым запрещалось покидать поселок. За частоколом Хлада можно было наткнуться на диких тангу, разбойников, отчаявшихся золотоискателей, беглых каторжан.

На волков.

Стоило Алану подумать о волках, о беспощадных таежных охотниках, как до его ушей донесся вой.

В нем была ярость, боль, звериная злоба, голод. И немыслимая сила — вой отчетливо доносился не со стороны близкого леса, а чуть ли не от самой Котловины.

Ледяная Котловина. Вот куда все вострил лыжи непоседливый Миха. Наслушался историй старого глупого болтуна Ойона.

— Ох, ты у меня и получишь, — громко сказал Алан.

И с холодом в груди понял, что, если Миха и правда сбежал в Котловину, пока его не было, буран должен был застать парня на полпути.

Руки Алана задрожали. Он бросился было к стойлу йотуна, но вспомнил, что великан расседлан. Надевать на него сбрую дело хлопотное и небыстрое.

Лучше уж лыжи. Благо к ним Алан был привычен с раннего детства.

Если намело не сильно, то до Котловины он добежит меньше чем за полчаса.

Отойдя шагов на четыреста за границу Хлада, Алан увидел в небе над трактом красное мерцание.

Совсем недавно там горела Свеча Тревоги.

На пороге Котловины Миха приободрился.

В ста шагах вниз по склону начинался раскоп. Там, накрытые чехлами, засыпанные снегом, стояли землеройные машины. Там можно было укрыться от волков.

Обитатели тайги, будь то звери, полуразумные йотуны или вполне разумные тангу, боялись пригнанных из Россыпи «Рудокопов», «Чревоточцев» и «Кротов».

«Слишком много души вы, дневные люди, отдаете железу», — говорил дед Ойон и неодобрительно качал совиной головой.

Но как бы то ни было, в кабине Миха будет в безопасности. По крайней мере от волчьих клыков.

Однако его надеждам не суждено было сбыться. Волки не пустили его к машинам.

Они неумолимо гнали Миху вниз, на дно Котловины. В раскоп.

Стоило ему сделать неправильный шаг, один из молодых волков заступал ему дорогу, скаля клыки. Вся их мнимая неловкость исчезла, хищники ловко перепрыгивали с уступа на уступ, спускаясь вслед за Михой по склону.

«Как будто родились они здесь, родная им эта проклятая Котловина».

Да, сказки деда Ойона оборачивались в Котловине зубастой желтоглазой правдой.

Загнавшая Миху стая не иначе Дети злого Сай Олаха. А вожак с рваным ухом сам Черный Брат.

Очередной скрюченный корень, торчащий из склона, подвернулся Михе под ноги. Сын Агмоса закувыркался вниз, чудом не свернув себе шею. Волки всей сворой мчались следом.

Он больно, но терпимо стукнулся о дно раскопа. По всем ощущениям под ним был лед. Но почему же он черный? Или у него от боли и страха помутилось в глазах?

Что-то отец говорил про этот лед-нелед. Мол, наткнулись на него в раскопе, пытались уйти в сторону на сто локтей, на двести, но везде одно и то же. Самое странное, что на вид он как лед, но железные буравы машин его едва царапают. На днях собирались подвезти взрывчатку, попробовать ею.

Миха встал на четвереньки, глядя вниз. Твердая, необычайно гладкая и холодная поверхность под ним без остатка поглощала падающий на нее свет. Взгляд буквально проваливался в нее, не находя себе опоры.

Миху замутило. Хватая воздух широко открытым ртом, он поднял голову.

И встретился взглядом с волчьим вожаком.

В желтых глазах зверя не было его отражения.

Вертикальные зрачки Сай Олаха были сделаны из осколков черного льда.

Бесконечно чужими они были. Обжигающе холодными.

Не принадлежащими этому миру.

Миха почувствовал, как от взгляда волка сердце застывает в его груди. Бьется все медленней, примеряясь к ритму пульсации волчьих зрачков.

Останавливается совсем.

Наверное, так и приходит смерть.

Как пришла она к его матери вместе с невиданной в этих краях бурей. Тракт замело так, что перевернутые повозки с жертвами стихии пришлись откапывать ковшами «Рудокопов».

Родное лицо с кошачьим разрезом глаз и загадочной улыбкой, сводившей мужчин с ума, встало перед его глазами.

Только Миха и отец знали истинную тайну этой улыбки. Тайну любви, сильной и вечной, как Сердце Мира. Тайну жизни.

В груди Михи зародилось пришедшее извне тепло. Где-то глубоко, глубже чужого черного кристалла, изранившего землю, он ощутил горячее биение.

«Мама», — прошептал он заиндевевшими губами.

Сай Олах оскалился и зарычал.

Сердце Михи робко, словно не веря само себе, начинало биться снова.

С его глаз точно сдернули пелену.

Или утихло бешеное кружение бурана?