Боевое братство

— Позже я научу вас ловить птиц и мелких животных, — сказала она. — Это довольно легко. Но поскольку вы по большей части городские мальчики, этот урок будет для вас самым трудным. Тем не менее придется научиться, иначе ваши шансы на выживание быстро упадут до нуля.

Дом был городским жителем. Домашняя птица появлялась в доме из ближайшей продуктовой лавки на белых пластиковых подносах, уже разделанная, и в ней совершенно невозможно было даже заподозрить малейшую принадлежность к живой природе. Куриные крылышки не глядели на него укоризненными черными зрачками, обведенными яркими оранжевыми кругами глаз…

— Вы все очень молчаливы, — заметила Матаки. — Но ведь вы готовитесь к тому, чтобы стать десантниками. Вы должны уметь вонзить нож в горло человека. Так в чем проблема?

Как будто она не знала. Судя по всему, Матаки сотни раз бывала в подобной ситуации.

Прямо перед Домом стоял Георг Тимьо. По его стиснутым за спиной пальцам становилось понятно, что парень едва сдерживается.

— В рекрутских призывах ни слова не говорилось о том, что нам придется душить цыплят, сержант.

Матаки сильно отличалась от майора Хоффмана. Где-то под кокардой с черепом в ее голове пряталось чувство юмора. Дом заметил, как дрогнули ее губы, и Матаки на мгновение опустила голову.

— Мы и не будем душить цыплят, рядовой, — сказала она. — Мы быстро и гуманно свернем им шеи. Вас уже учили, как проделывать это с людьми. А цыплята, как правило, еще и не могут всадить в вас кинжал.

Городские мальчики. Дом мысленно представил себе мягкие игрушки сына, изображавшие разных зверей, и ему стало не по себе. Но она права. Все они уже мы шли из детского возраста, все побывали под обстрелом — и стреляли в ответ. Нельзя же так расстраиваться из-за домашней птицы.

Матаки перевернула цыпленка вниз головой.

— Смотрите, левой рукой берем птицу за обе ноги, а голову зажимаем между указательным и средним пальцами правой руки. Ну, если есть левши, они поступают наоборот. А потом тянем вниз и поворачиваем кисть вот таким образом…

Легкий треск и хлопанье крыльев едва не оглушили Дома.

— Ох, черт… — выдохнул Тимьо.

— Это называется непроизвольный рефлекс, — заметила Матаки.

В ее исполнении все выглядело очень просто. Она ощипала тушку от блестящих черных перьев, разделала ее охотничьим ножом, не забыв указать будущим десантникам, что выкидывать все внутренности не стоит, а разлетевшиеся перья могут выдать их присутствие.

— Не забудьте отделить печенку, — добавила Матаки, подняв упомянутый деликатес на кончике ножа. — А теперь ваша очередь. Птиц хватит на всех.

Все получили по цыпленку. Дом как будто окаменел.

"Я смогу это сделать. Неужели это так трудно?"

— Давайте покончим с этим, прежде чем я верну вас Хоффману, — участливо сказала Матаки. — Я не хочу давать ему повод посмеяться над кем-либо из вас. Мои ученики меня еще не подводили.

Этот довод имел смысл. Хоффман не потерпел бы никакой брезгливости, и, уж конечно, у него не хватило бы терпения сделать то, что сделала Матаки. Она сзади подошла к Тимьо и положила свои руки на его — правую на правую и левую на левую.

— И… тянем, — скомандовала она.

Крак.

Сержант отступила назад. Тимьо уставился на птицу — мертвую, но продолжавшую бить крыльями.

— Вот и все усилия, необходимые для выполнения этой задачи, — сказала Матаки. — Потянете сильнее — и можете оторвать ей голову.

После этого всем стало легче. Дом, прежде чем приступить к разделке тушки, не забыл убедиться, что сердце цыпленка больше не бьется. Вскоре над ним склонилась Матаки:

— Сантьяго, это не первая помощь. Можешь не делать ему искусственное дыхание. Цыпленка надо ощипать, выпотрошить и приготовить. Другого обеда у вас сегодня не будет.

Да, птица была мертва.

Дом поджарил аккуратно разделанную птицу на костре, разведенном на опушке ближайшего леса, и заставил себя все съесть. Вот только он не любил печенку. Сержант, проходя мимо, подцепила ее кончиком ножа и отправила в рот. Тимьо поглядел вслед Матаки с таким видом, точно она была привидением.

— Почему это так трудно? — произнес Дом. — Я имел в виду, почему так трудно убить цыпленка?

Тимьо обглодал крыло.

— Потому что цыплята не были нашими врагами и не угрожали нас убить. Это все равно что выстрелить в свою собаку. Всегда трудно убить невинное существо, даже если на это имеются причины.

Это был всего лишь цыпленок, и Дом сделал вывод: если не хватает решимости убить животное, ты не имеешь права есть его мясо. Но вслед за этим возникли вопросы, о которых он никогда не задумывался, например, о грани между убийством, вызывающим сомнения, и оправданным убийством. На что способен лично он? На тренировках десантников он добился успехов, которые считал для себя предельными. Дом обрел уверенность, что теперь сможет абсолютно нее: выжить в любых условиях, справиться с какими угодно неприятностями. Но он еще не постиг глубины возможного падения и не знал, сумеет ли с этим ужиться.

"Я пойму, что правильно, а что неправильно, когда столкнусь с таким выбором. Я знаю, что смогу определиться".

И все же Дом чувствовал глубокое удовлетворение. Теперь, когда Мария ждала второго ребенка, он понимал то, чего не мог понять раньше. Жизнь не станет лучше, чем она есть, и мир существует не для того, чтобы исполнять его, Дома Сантьяго, желания.

Ему нравилось быть солдатом. Ему нравилось в армии больше, чем он мог себе представить. А реальный риск быть убитым или остаться калекой существовал где-то далеко: статистические сводки мало интересовали Дома.

И он был не единственным, кто нашел себя, надев армейскую форму. Маркус — теперь капрал Феникс — сильно изменился. Он так и не стал душой компании, но казался счастливым и в полном согласии с собой, чего раньше Дом в нем не замечал. Маркус был прирожденным бойцом. Казалось, жизнь в армии ему нравится даже больше, чем Карлосу.

Карлоса и Маркуса недавно перевели на север, в Сарфут, где уже установилась зима. Дом читал их общие письма — Карлос начинал, а Маркус дописывал, — и ему казалось, что разочарование брата возрастает с каждой проходящей неделей.

Карлос писал:

"Эта война закончилась бы много лет назад, если бы конторские крысы в командовании прислушивались к мнению парней, побывавших на полях сражений. Порой мне кажется, что они ждут от меня письменного запроса даже на то, чтобы пойти помочиться".

Маркус комментировал его слова, заполняя листок своим аккуратным мелким почерком:

"Он всегда хочет помочиться. Здесь так холодно, что даже статуя Эмбри может отморозить яйца".

У Маркуса начало проявляться чувство юмора. А Карлос, наверное, был бы доволен, если бы стал десантником. Правила для них не такие строгие; десантник иногда может ускользнуть от взглядов начальства.

Дом достал ручку, перевернул лист бумаги и принялся писать ответное письмо об искусстве разделки цыплят…

САРФУТ, СЕВЕРНЫЙ РЕГИОН. ПЕРЕДОВАЯ БАЗА ДЕЙСТВУЮЩЕЙ АРМИИ, РОТА «С» ДВАДЦАТЬ ШЕСТОГО КОРОЛЕВСКОГО ПОЛКА ТИРАНСКОЙ ПЕХОТЫ

Здесь было холодно, а потом здесь было холодно.

Карлос оставил БТР на холостом ходу, чтобы немного разогреть двигатель. Он сидел в кабине, замотанный шарфом до самого носа, и держал озябшие руки под мышками. Если температура упадет еще ниже, топливная смесь в моторе замерзнет. Проклятие! Тот, кто настолько сошел с ума, чтобы в такую погоду организовать диверсию на трубопроводе Имульсии, почти заслуживал победы.

Чья-то тень заслонила в ветровом стекле сверкающий оранжевый закат. Рука в перчатке стерла налет инея. Это Маркус. Даже в такой холод, когда запросто можно отморозить все, что угодно, он не надевал шлема. Маркус взобрался в кабину и уселся на пассажирское сиденье.

Карлос немного опустил шарф, чтобы открыть уши. Он тоже недолюбливал шлемы, но имел достаточно здравого смысла, чтобы носить теплую шапку.