Найти и исполнить

Стас еще не успел понять, что происходит, а Катерина вскочила со стула, бросилась к стене и щелчком повернула выключатель. В комнате стало темно и почему-то душно, из-под двери на паркет падала полоска света, но скоро пропала и она. Глаза еще не привыкли к темноте, Стас слышал только звон посуды и легкие шаги женщины, не считая монотонного голоса диктора из репродуктора и непрерывного воя сирен.

– Ну, вот, опять, – сказала Катя. – Десять часов, как всегда. Они, фрицы, педантичные, сволочи, каждый раз в одно и то же время налет начинают. Снова всю ночь не спать.

И зазвенела тарелками, уронила вилку, присела на корточки и принялась шарить в темноте по полу. Стас поднялся, шагнул к двери, вернулся обратно.

– Надо уходить, – проговорил он в темноту, – где здесь укрытие?.. Пойдемте скорее…

И услышал за воем сирен новый звук, точно швейная машинка строчит. В коридоре захлопали двери, послышались голоса, детский плач, скрип паркета и перекрывший все эти звуки голос Лаврушина – управдом громогласно призывал всех незамедлительно проследовать в подвал и оставаться там до окончания налета.

– Пойдемте, – повторил Стас, – бомбардировщики скоро будут здесь, надо спешить.

– Никуда я не пойду, – выдохнула в темноте Катерина и бросила вилку в пустую кастрюлю, – каждый день одно и то же. Надоело, плевать я на них хотела. Попадут – черт с ним, значит, судьба такая. Не пойду.

Она плюхнулась на стул, тот с грохотом проехал по полу, вой сирен стих, зато странное тарахтенье усилилось. «Зенитки», – догадался Стас, вспомнив не поддающееся подсчету количество установок ПВО, что встретились ему сегодня на пути от Белорусского вокзала до Якиманки. Неожиданно стихли и они, тишина сделалась вовсе уж тяжелой, и в ней Стас разобрал еле уловимый нарастающий гул и завывания – к городу приближались тяжелые самолеты.

В дверь грохнули с такой силой, что на голову посыпалась побелка, Стас очнулся, но так и продолжал стоять посреди комнаты. Он уже различал в темноте и Катю, она сидела, обхватив руками голову, опираясь локтями на стол, и черный, чернее ночи закрытый проем окна, и «тарелку», призывавшую всех спасать свои жизни.

– Кузьмина! – рявкнул за дверью Лаврушин. – Бегом в подвал! Кому сказано!

И убедительно, от души врезал по двери еще разок, побежал дальше. Катя повернула голову и нехотя поднялась с места, остановилась напротив Стаса.

– Не отстанет, – вздохнула она. – Пойдемте, а то хуже будет.

Она без спешки накинула пальто, приподнявшись на носки, взяла что-то с полки над вешалкой и открыла дверь, пропуская Стаса вперед. Тот вышел в темный коридор, повернул голову на стук – Лаврушин бил кулаком в его дверь и повторял слова диктора, перемежая их убедительными просьбами от себя лично.

– Я здесь! – крикнул Стас. – Я иду! Мы идем!

Подумал, не прихватить ли с собой что-либо ценное, решил, что шинель ему, несомненно, пригодится, ибо на улице холод почти что зимний, а насколько затянутся посиделки один немецкий черт ведает, и решил вернуться.

– Подождите, – почему-то шепотом сказал он и бросился к своей двери, ворвался в комнату, подхватил с кровати шинель и собрался уже вылететь прочь, но замешкался. В окно он видел, как на черном небе мелькали подобные зарницам вспышки, они расширялись и приближались совершенно беззвучно, в той стороне что-то ухнуло негромко и жутко, над крышами бараков и домов за ними появилась и мгновенно пропала мощная вспышка. Вновь затарахтели зенитки, но отдаленный треск пропал в грохоте и криках – это Лаврушин стучал в дверь квартиры Золотовой.

– Лариса! Ты что, не слышишь? Тревога! Выходи сейчас же! – орал он, перекрывая гул подлетающих бомбардировщиков. Стас натянул шинель, выскочил в коридор и бросился к поджидавшей его Катерине, но успел хорошо расслышать перечень направлений, на выбор предложенный актрисой назойливому управдому.

– Дура! – рявкнул тот, затопал следом за Стасом, заскрипел плашками паркета. – Как есть дура, черт с тобой. А вы что встали? Быстро!

Он бесцеремонно подтолкнул Стаса в спину, схватил Катю за локоть, потащил на площадку и вниз по беломраморной лестнице к входной двери и направо, снова вниз к пахнущей картошкой и мышами дыре в стене. Стас врезался лбом в притолоку и почти что влетел в узкое тесное помещение. Осмотрелся, когда перед глазами иссяк фейерверк, – низкий потолок, под ним крохотные наглухо заколоченные досками окна, лавки в три ряда забиты людьми – все сидят, глядя в пол, и прижимают к себе небольшие узелки, кто-то делает вид, что спит, привалившись спиной к кирпичной стене. Катя села на край лавки, подвинулась, приглашая Стаса сесть рядом, но он не торопился, прислушивался к звукам снаружи и даже отошел к двери, из-за которой доносился гул зениток. Все ближе, ближе, как нараставшая волна, затем раздались мощные глухие удары. Все, кто был в подвале, сразу поняли, что это бомбы и как-то напряглись. Снова яростно застучали зенитки, и следом – оглушительный удар, стены и пол встряхнулись, просыпалась штукатурка, закачались потолочные лампочки, почти все зачем-то отхлынули от стен, охнули взрослые, заплакали дети. Рвануло где-то рядом. Стас не выдержал, вылетел из подвала, не обращая внимания на Катин вскрик, едва не сбил с ног женщину с керосинкой в руках. Лицо женщины показалось ему знакомым, присмотревшись, Стас понял, что она похожа на Женю – тот же овал лица, тот же небольшой нос и скулы. А женщина, недоуменно посмотрев на «лейтенанта» крикнула, подняв керосинку на вытянутой руке:

– На дежурство! Кто на дежурство? Зажигалки тушить? Быстрее!

– Я, – немедленно вызывался Стас. – Куда идти?

Женщина вытащила из кармана пальто красную повязку с белой надписью «дежурный», подала Стасу, но сказать ничего не успела.

– Я покажу, – перебила ее Катерина. – Идите за мной.

И первой выбежала из подвала. Стас ринулся следом, и едва не столкнулся с Мартыновым. Тот материализовался из полумрака – вылитый Кощей, даже страшнее – согнутый, с голой черепушкой. Поманил за собой и затопал сапогами по мрамору, поднимаясь на удивление споро, даже обогнал Катерину, Стас едва поспевал за ними. Проскочил мимо закрытой на навесной замок небольшой деревянной дверки, незамеченной ранее, когда, подгоняемые Лаврушиным, бежали в подвал. «Вот оно, кощеево логово», – Стас глянул на дверку и побежал дальше, позади грохотал управдом, отдавая на бегу последние распоряжения оставшейся в укрытии супруге. Проскочили площадку второго этажа, побежали выше, гул над головой усилился, а лестница стала уже, ступеньки выше. Втроем, следом друг за другом, выскочили на площадку между вторым и третьим этажом, и Стас невольно притормозил, слегка обалдев от увиденного.

Потолок тут куполом выгибался над головой, на расписанной штукатурке вольготно раскинулись пухлые беззаботные купидоны, в стене открылась декорированная потрескавшимися пилястрами ниша с панорамным окном, почти целиком забитым досками, и в этой нише громоздился белый рояль. Огромный, величавый, с широким лебединым «крылом» поднятой над корпусом крышки, с золотыми вензелями, но безжалостно потрепанный временем и людьми. Однако даже поцарапанный, с отбитыми краями, заваленный газетами и прочим хламом, с дощечкой, подложенной взамен утраченного колесика правой ножки, он выглядел торжественно и монументально. И все это великолепие освещала свисавшая с потолка синяя лампа на кривом белом шнуре.

– Быстрее! – бледно-синий в свете лампочки подоспевший Лаврушин дернул Стаса за рукав шинели и потащил за собой еще выше, по вовсе уж узкой лестнице, круто уходящей вверх, да вдобавок заставленной бочками с водой и ящиками с песком. Мартынова и Катерины уже и след простыл, но, судя по грохоту над головой, те были уже на крыше. И не только они – Стас выбрался из чердачного окна, запахнул шинель, прячась от ледяного, почти зимнего ветра и увидел Женю. Она стояла у трубы и спокойно, даже отстраненно смотрела в небо, держа в руках большой, по виду нетяжелый мешок. Заметила Стаса и отца, осторожно ступая по гудящей жести, направилась к ним, на ходу доставая что-то из мешка.