Вверх по течению (СИ)

— Осмелюсь заметить, господин инженер — капитан, вряд ли эта работа лишняя. Скорее всего, это не их прихоть, а уже обобщенный опыт позиционной войны на каком‑то участке фронта.

— Да… что‑то они говорили между собой о западном фронте… — задумался Вахрумка. — Впрочем, меня в академии учили, что лишней обороны не бывает. Вот только сроки — будь они неладны, нам не увеличили. И людей не добавили.

— Господин инженер — капитан, нам еще скобы железные понадобятся бревна крепить. Штук сорок как минимум. Все же эта позиция будет подвергаться артиллерийскому обстрелу дивизионным калибром.

— Я прикажу Гоцу. — обнадежил меня инженер. — Иди спать. Да… еще вопрос: что это за надпись на твоем чертеже — ДЗОТ?

— Это сокращение, господин инженер — капитан, для краткости. Полностью звучит как 'деревоземляная огневая точка'.

— Оригинальное название. И язык не ломать, — согласился со мной инженер. — Путь остается.

Однако и страданиях бывает облегчение. На следующий день Зверь пригнал от станции целую маршевую роту рецких рекрутов. Сто двадцать здоровых рыл и их повзводно раскидали по ротам. Но это не освободило меня от места производителя работ на пулеметном гнезде, которое быстро углублялось и также быстро росло с такой‑то помощью — только успевай приказывать, куда бревна складывать и на сколько их обрезать.

Дня за три справились вчерне.

Чуть позже я подкинул инженеру идейку собрать всех ротных чертежников в его отделе штаба батальона. Все равно ротные командиры тут только передаточная инстанция и работает он с ними напрямую. А если и кидать нас на земляные работы, то на что‑то ответственное, типа того же ДЗОТа.

Оргвывод меня поразил, хотя на такое я даже не надеялся, желал лишь только скипнуть из роты этого придурка — барона, который до меня доцепился от безделья. По представлению инженера комбат произвел меня перед строем в ефрейторы. Ротного аж перекосило. Опять все мимо него прошло.

Но пока мы оставались все в ротах.

9

В тот роковой для меня день я вдвоем с бойцом — чертежником Йозе Страшлипкой укрепляли перекрытие практически готового ДЗОТа изнутри. Те самые знаменитые 'в три наката'. Точнее в два, так как фугасного обстрела не ожидалось. И все самое интересное я пропустил. А когда выглянул из окопа на бруствер, увидел над собой только щеголеватые хромовые сапоги со шпорами и черные лакированные ножны сабли. Подняв глаза выше, увидел офицера в незнакомой мне синей форме при красных бриджах, который в левой руке на отлете держал саблю, а правой целился из револьвера в моих соратников. При этом залетный крендель кричал с чудовищным акцентом на том общеимперском языке, который здесь учат в школе.

— Первый, кто сунется, пуля в живот! Все кто стоит на месте, живут!

Меня он не видел, так как я оказался у него за спиной.

Метрах в десяти от нас еще двое незнакомых мне синих солдат, закинув винтовки за спину тащили, заломив руки, пытающегося упираться ногами Вахмурку.

'Если с винтовками — то это не наши, — прикинул я, — у наших оружия нет'.

А дальше все произошло практически на автомате без участия собственных мозгов и переживаний. Точнее переживания были, но за Вахрумку, который ко мне относился с симпатией и я не желал терять в батальоне такого покровителя.

Штыковая лопата с разворота врубилась под правое колено залетного диверсанта.

Тот, ойкнув, выпустил из руки револьвер и повалился на меня в окоп, где я его и принял, как родного, двинув кулаком по затылку и освободив от сабли.

Приказал Страшлипке:

— Держи и вяжи.

А сам выпрыгнул на бруствер, где подобрал выпавший у врага револьвер.

Крутанул барабан — полный. Это по — нашему.

Только вот Вахрумку почти до леса доволокли. Метров пятнадцать — шестнадцать от меня уже. Еще шагов десять и их скроют деревья.

Но лиха беда — начало. Я с такого расстояния, даже большего, даже из 'макарки' в армии двадцать восемь очков вышибал из тридцати. Взял револьвер двумя руками — по — американски, для устойчивости. Взвел курок, чтобы на самовзводе револьвер в руке не 'клевал'. Выдохнул, слегка присел, прицелился…

Есть! Один злоумышленник по ходу движения отпустил Вахрумку и упал носом в хвою. Как поц. Вот стоял и упал.

Второй не нашел ничего лучшего, чем бросить пленника и потянуть через голову винтовку. Ну, ему и прилетело пулей прямо в грудь. А не стой как мишень на стрельбище.

Дальше дело техники, как учили.

Догнал.

Произвел контроль. Уже по откровенному трупу. Со страху, наверное.

Засунул револьвер за пояс, отцепил флягу с водой и подал ее капитану — ему в себя придти. Это же стресс какой для человека, когда его ворует вражеская разведка.

А сам занялся мародеркой.

Результат особо не очаровал. Бедновато.

Две короткие винтовки, скорее — карабины. Новенькие, что характерно — магазинные. В магазине четыре патрона. Сам магазин заряжался пачкой.

У каждого на поясе восемь кожаных подсумков. В каждом пачка. Тридцать шесть тупорылых патронов с длинной гильзой. Гильза с небольшой закраиной. А вот капсюль уже для центрального боя. Продвинутый девайс.

Две сабли с латунными креплениями для винтовочного штыка на ножнах. И сами штыки длинные игольчатые в этих креплениях. Трехгранные.

Два серебряных портсигара с фабричными папиросами. Тут же еще и два кисета с табаком. Огнива. Портсигары, видать, трофей.

Немного незнакомых монет, завязанных узелком в платочек.

Письма какие‑то на незнакомом мне языке.

И никаких документов.

Форма на диверсантах странная. Ничего вообще похожего не только на камуфляж, даже на защитные цвета. Ярко — синяя с красными погонами и выпушками. На погонах трафаретом набит желтой краской номер — '14'. Ясные золотистые пуговицы на однобортном мундире. Красные штаны, заправленные в справные кожаные сапоги из юфти, которые я тут же стянул с покойничков — им‑то уже они без надобности. Кепки хипповые такие… с красным околышем и высокой синей тульей надвинутой на лоб. Козырек из черной лакированной кожи. Все натуральное, никаких эрзацев, никакой химии.

Все, кроме винтовок покидал в трофейную шапку.

— Оклемались, господин инженер — капитан, — поинтересовался я у Вахрумки.

А сам в это время винт рассматривал. Ничего особенного. Болт, он и в Африке болт. То есть поворотно — скользяйщий затвор. Дома у нас такие были. И как у охотников — с лицензией, и для самообороны — подпольные. А тут… трудно сказать, на хорошо знакомую мне 'мосинку', да и на 'маузер' похожи они только принципом конструкции затвора, а так различий больше, чем общего.

— Спасибо, ефрейтор, — ответил мне инженер, оторвавшись от фляги. — Я вам если не жизнью, то избавлением от позорного плена обязан.

— На том свете сочтемся угольками, господин инженер — капитан, — улыбнулся я. — Нужно по лесу поискать, там у них лежка должна быть. Не пешие же они сюда притопали, — показал я на сабли. — Кто они хоть такие?

— Это, ефрейтор, цугульские драгуны восточного царя, — подтвердил мои подозрения инженер. — Четырнадцатый полк. Они конные, но могут и пеши воевать.

— Вот и славненько, — осклабился я плотоядно, — думаю, вам лошадь не помешает в качестве моральной компенсации за попытку пленения? А то вы все, господин инженер — капитан, ножками да ножками целый день по объекту, а он большой.

Одна пара сапог мне подошла по размеру и я, недолго думая, поменял на них свои уже разбитые горами, перемотав свои портянки на сухую сторону.

С цугульского офицера, который активно ругался незнаемым мне матом, порой сбиваясь на имперские ругательства, уже стащили сапоги, разрезали его щегольские подшитые кожей 'революционные' штаны и перебинтовали разбитое колено.

Я взглядом спросил ротного санинструктора.

Тот только рукой махнул.

— Хромой теперь на всю жизнь.

— Язык‑то у него целый? — спросил уже голосом.

— Цел. Даже не прикушен.