Принц Полуночи. Трилогия

А Клендерт – Майр Клендерт – был всего лишь куратором. Вообще-то он не столько снабжал Старую Гвардию информацией, сколько обеспечивал Старой Гвардии безопасность. В мирное время. За прошедшие годы старогвардейцы стали слишком ценными кадрами и стали привлекать к себе слишком много внимания. Уже не только Тир фон Рауб – личный демон его величества – провоцировал немотивированную агрессию, остальные так или иначе столкнулись с попытками перекупить их, искалечить или убить – в зависимости от того, что было проще.

Клендерт за ними присматривал. Клендерт предотвращал покушения либо предупреждал о них: Тира, скажем, всегда предупреждал, чтобы не лишать законной добычи. Клендерт же в свое время подкатился к Тиру с просьбой поработать на разведку.

Мотивировка была разумная: у Старой Гвардии сложились обширные и интересные связи с купечеством, а у Тира были «определенные способности», позволяющие ему добывать информацию даже там, где ее, казалось бы, никогда и не было. Совокупность этих двух факторов, по мнению Клендерта и тех, кто направил его к Тиру с интересным предложением, должна была пойти на пользу Службе розыска и охраны. По мнению Тира, Служба розыска и охраны могла пойти сама. Не на пользу, а гораздо дальше.

Эрик, каким-то образом узнавший о состоявшемся разговоре, спросил, улучив подходящий момент:

– Почему ты отказался? Я не давлю на тебя, но мне интересно, что такого непристойного ты усмотрел в предложении послужить Вальдену?

– Я служу вам, – ответил Тир.

– Это не ответ, – серьезно заметил Эрик, – есть у тебя, Суслик, дурная привычка уходить от вопросов.

– Это ответ. – Тир улыбнулся своему императору. – Подумайте сами, ваше величество, и поймете, что это – ответ.

Эрик понял? Хотелось думать, что да, понял и больше не будет задавать подобных вопросов. Он умный человек – Эрик фон Геллет, сильный человек, он умеет летать. Он хозяин, но он не хочет считать себя хозяином.

Боится?

Нет!

…Дверной звонок еще не успел затихнуть, а Шаграт уже сорвался с места и понесся открывать.

Тир глянул на часы, пожал плечами. Вроде самое время кому-нибудь из старогвардейцев забрать Шаграта, но никогда раньше зеленый не демонстрировал такого отчаянного нетерпения. Что ж с ним сегодня-то стряслось?

– Добрый вечер, Суслик, – сказал Риттер, входя в гостиную спиной вперед.

– Мир тебе, сын мой, – поддержал Риттера Падре.

Он был к Тиру лицом и придерживал за противоположный от Риттера край нечто… громоздкое, что Риттер держал со своей стороны.

Шаграт подпрыгивал сзади, пытаясь проскользнуть в двустворчатую дверь, но даже в двустворчатую дверь никому еще не удавалось проскользнуть мимо Падре, если тот этого не хотел.

– Та-ак, – протянул Тир, надеясь, что получилось угрожающе, – что за гадость вы сюда притащили?

– Да не бойся, – поверх голов утешил его Мал, – это Шаграт тебе картину нарисовал.

– О боги, – пробормотал Тир, отступая к полуоткрытому окну, – за что мне это?

– За то, что ты одинокий, красивый и никого не любишь, – выдал Шаграт и раздулся, гордясь к месту приведенной цитатой.

В том, что это была цитата, никто не сомневался. Равно как и в том, к сожалению, что цитировались пересуды о Тире.

– Наслушался, пьянь, – констатировал Риттер, поставив «картину» в чехле у ближайшей стены, – веришь ли, Суслик, это зеленое скоро станет заправским сердцеедом. Всего месяц без тебя прожил, а уже дамский любимец.

– Суслик тоже – любимец, – Падре повел плечами, – романтичный, загадочный, красивый…

– Падший, – вставил Риттер.

– Это само собой.

– Печальный демон, – сказал Тир с сарказмом.

– Вот-вот, – Падре покивал, – ты как будто тоже за нашими дамами повторяешь. Дух изгнанья. Летаешь, знаешь ли, над грешною землей…

Он поглядел на обалдевшего Тира и довольно заржал.

– Оцени лучше подарочек!

Нормальная картина не должна была быть такой тяжелой. Но Шаграт, конечно, не мог сделать ничего нормального. Поэтому тяжести и громоздкости подарка Тир не удивился. А вот когда Падре стянул с картины чехол, не удержался от удивленного возгласа.

Такого он точно не ожидал.

Это была Блудница. Его Блудница, такая, какой она стала за прошедшие пять лет. Уже не девочка – молодая женщина, познавшая вкус крови и экстатический восторг убийства. По-прежнему не ведающая греха, по-прежнему – живое воплощение греховности.

Она полулежала, опираясь на локоть, и улыбалась поверх золотого кубка. Улыбка была тихой и загадочной, а глаза пылали безумным весельем недавнего боя.

– Ему нравится, – сказал Мал.

Тир дернул плечом, давая понять, что комментарии неуместны.

– Гляди, выделывается еще, – недовольно заметил Шаграт, – типа мы тут быдло все, а он – экстракт.

– Эстет, – терпеливо поправил Тир, отвлекаясь от созерцания Блудницы. – Спасибо, Шаграт. У тебя получилось. С кого ты рисовал?

– С Блудницы. А это всякое, – Шаграт обвел руками в воздухе выразительные и пышные формы, – это Дара. Я ж думал, ты с ней – того… Я ж не знал, что вы ничего.

– Но это не значит, что Дара мне не нравится, хм… во многих смыслах. Так что не расстраивайся… стоп! А Казимир в курсе?

Четверо старогвардейцев расплылись в абсолютно одинаковых злорадных ухмылках. Их одинаковость на четырех совершенно разных физиономиях вызывала легкую оторопь.

Совершенно очевидно, что Казимир был в курсе. И не возражал.

Шаграт написал Блудницу не на холсте, а на специальном, толстом стекле, производимом все в том же Вотаншилльском институте. Естественно, какая же магия без Вотаншилла? Сколько стоило стекло такого размера, Тир не знал даже приблизительно. Понятно, что дорого – в Вотаншилле все дорого.

Но в данном случае дороговизна себя, кажется, оправдывала. Стекло позволяло задавать любой режим освещения, любое время суток, любой угол и изнутри – превратив картину в витраж, и снаружи. А можно было просто выставить таймер, и вешай тогда эту красоту хоть в подвал – будет тебе витражное окно, за которым пройдет свой дневной круг невидимое солнце.

Тир считал такие стекла баловством… но вот убедился, что в качестве подарка баловство нечувствительно превращается в предмет роскоши.

Странно было то, что Шаграт не пожадничал. Если только не грабанул втихую какой-нибудь конвой с грузом вотаншилльской продукции. Но даже и в этом случае мог ведь продать, а вместо этого нарисовал Блудницу и подарил.

– Ладно, – Тир повернулся на пятках и оглядел всех четверых, – по какому поводу подарок?

– По такому, что сегодня ты идешь с нами, – ответил за всех Риттер.

– Тебя нужно выгуливать, – объяснил Падре, – и мы тоже хотим причаститься романтичности и загадочности. Глядишь, увидят нас в твоей компании и тоже что-нибудь этакое придумают.

Никаких, разумеется, «Серебряных башен» и прочих респектабельных заведений. Никакой светской публики. «Черепица», второсортный кабак. Двери в честь теплого вечера нараспашку – шумит пьяная толпа. Половина – пилоты, половина – не пойми кто… Нет, гляди-ка, пехотинцы. «Грифоны». Чего их сюда занесло? Кабак традиционно пилотский…

Тир, уже заходящий на посадку, резко дернулся вверх. Остальные машинально рванули за ним.

Падре покрутил пальцем у виска.

Тир кивнул и вновь направился вниз. Уже спокойно.

На всякий случай, закрыв воздухозаборник ШМГ.

Неладно было внизу. И пилоты не гулеванили, как полагалось бы к вечеру-то выходного дня. И «Грифоны» собрались там не просто так. И именно на общий эмоциональный настрой – на пьяное от крови бешенство – Тир отреагировал, начав «горку» – маневр, позволяющий в кратчайший срок разогнать ШМГ до максимальной скорости.

Хорошо еще, что вовремя остановился.

Когда пять машин Старой Гвардии одновременно, синхронно приземлились каждый на своем пятачке посадочной площадки, шум драки в «Черепице» затих.