Варшава и женщина

ть и дала с собой яблоки, а маленькая, избалованная Катажина расшалилась и играла этими яблоками в футбол. Во рту вдруг появился яблочный привкус. Сейчас она отдала бы несколько лет жизни за одно из тех давних, спелых, вывалянных в пыли яблок.

Зловоние вокруг уже почти не ощущалось, а вот спина горела. Чтобы отвлечься, Катажина стала мысленно перебирать в памяти свои елочные игрушки. Так она развлекалась очень давно, в гимназии, на скучных уроках греческого, и к концу урока ей уже начинало казаться, будто Рождество и в самом деле наступило. «Голубой шар с пятью золотыми звездочками и полумесяцем… – думала Катажина, а ноги переставлялись сами собой, тупые и тяжелые, как бревна. – Две шишки, золотая и серебряная… Стеклянная кукла с мячом под мышкой, у нее желтые ватные косы… Ангел с надутыми щеками – труба у него отломилась, кажется, еще в 1921-м… Ослик из папье-маше – его каждый год приходилось подкрашивать…»

Впереди метнулся электрический свет. Катажина на мгновение зажмурилась, и тут же поняла, что труба стала шире. Она осторожно разогнулась и едва не вскрикнула от боли: позвоночник яростно мстил. Однако свет не исчез – впереди горела лампочка, за ней другая, третья… Зловоние стало менее густым, и это принесло неожиданное облегчение. Цепочка людей была теперь хорошо видна. Она текла по трубе, разводя в стороны нечистоты, а затем, изогнувшись, уползала наверх – там был выход.

Онемевшие ноги не желали тащить тело вверх по скобам. Катажину снизу подталкивали. Сверху лился беспощадный утренний свет, и Катажина увидела перед самым своим носом солдатские ботинки. Чьи-то руки подхватили ее и выволокли на поверхность. Катажина упала на мостовую, поток свежего воздуха обрушился на нее, как каменная плита, и она потеряла сознание.

8 сентября

К началу сентября в отряде Лесеня оставалось около шестидесяти человек. Они отходили все южнее, оставляя за собой выжженную землю, и в конце концов оказались на одной очень хорошо знакомой Ярославу улице. Несколько домов здесь были разрушены, но большинство еще стояли, и Лесень отрядил десять человек – выгнать местных жителей на сооружение баррикад и рвов. В двери квартир застучали прикладами и сапогами, почти сразу понеслась многоголосая ругань, и, как по команде, заревело несколько детей. Затем из окон начали выбрасывать ящики и матрасы, а из развалин притащили крупные кирпичные блоки.

– Насыпайте битый кирпич, – распоряжался Лесень, пыльный и изжеванный.

Ясь приглядывался – не появится ли хорошенькая домработница Крыся, о которой он грезил перед самой войной. Но Крыся, если и появилась, то осталась неузнанной.

К Ясю подошла Малгожата, потянула его за рукав.

– Ты что? – испугался он, увидев, что глаза у нее растерянные. Малгожата никогда прежде не терялась. – Палец? Гангрена?

Но палец спокойно заживал, и никаких следов заражения не наблюдалось.

– Другое, – прошептала Малгожата. – Только не говори никому.

– Могила, – заверил Ясь, все еще настороженный.

Малгожата собралась с духом