Украинский гамбит. Война 2015

– Да знаю я ее, – сказала Завета. – Приезжала она к нам с культурной программой как писменица.

– И какая она из себя?

– Да такая симпатичная, стройненькая, молодая, между прочим.

– Да? – удивился Костя. – А по голосу не скажешь.

– Я тоже вначале не сообразила, а потом послушала и удивилась. Эта делегация выполняла миссию примирения наций. Говорила она словно на японском языке – то есть, естественно, по-русски, но без всякого смысла, словно уговаривала ребенка. Как они не могут понять, что граница наших ментальностей давно прошла по Днепру? Как не может сойтись правый берег с левым, так и не могут сойтись народы. Потому что не может быть никакого доморощенного счастья за счет принижения других.

– А вот если бы вовремя разошлись еще в девяностых, – заметил Игорь, – то не было бы повода говорить о ментальности.

Тут Костя, конечно, не удержался и процитировал то, что готовил к эфиру:

– И тут загоревали наши патриоты-украинцы. Многие из них хотели найти свое светлое будущее, да не смогли, потому что взросли на злобе, лицемерии и ненависти своих вождей. Да и не такими уж они овечками и были. А была у них своя имперская идея, только они ее прятали и время от времени пытались возродить за счет нацистов, потом – за счет дяди Сэма, а теперь – Евросоюза. Только этого им никто не дозволял. А выращивали их национализм для того, чтобы применить в геополитической борьбе Запад – Восток. Просто им этого не объясняли, а использовали вслепую.

Все рассмеялись, потому что действительно было смешно, и допили водку из фляги Игоря Божко, и кричали, высовываясь в выбитые окна, «Ура!», да так громко, что редкие прохожие шарахались как от чумы, а откуда-то с другого конца Ленинского проспекта, от Южного, ударил крупнокалиберный пулемет, и трассеры пронеслись аккурат туда, где был «оранжевый» концентрационный лагерь.

После стычки на Щорса Костя не осмелился ехать по Ленинскому проспекту, а свернул на Куйбышева. Они долго петляли по узким улочкам в тени цветущих деревьев. Елизавета высунулась в окно и что-то напевала. Теплый ветер развевал ее густые черные волосы.

Но, видать, не один Костя был таким умным: навстречу то и дело проносились машины. На антеннах большинства из них были прикреплены то красные, то голубые ленточки – что означало «свой», хотя голубой цвет уже был дискредитирован бездарной экономической и внешнеполитической позицией правящей партии. В небе между тем кружил вертолет без знаков принадлежности, и Костя с тревогой поглядывал на него. Позади, в районе городского парка, стреляли из крупнокалиберного пулемета, и звук был как у ДШК, да где-то подальше к центру привычно выли сирены, а потом так грохнуло, что в домах задребезжали стекла. Костя предусмотрительно затормозил. Рядом остановилась «тойота-королла» с красной ленточкой на антенне.

– Закурим? – предложил водитель. Правая бровь у него была пересечена глубоким шрамом.

Костя вышел, поглядывая в сторону взрыва. Вдалеке над деревьями появились клубы черного дыма, сквозь который взметнулись языки пламени.

– А я думаю, чего он туда летит? – радостно сказал водитель, делая глубокую затяжку и возбужденно жестикулируя.

Костя вспомнил, что этот район контролируется силами самообороны, что, собственно, было очень логичным, потому что обычно над ним пролегали маршруты садящихся в аэропорту самолетов. Однако это означало и то, что этот же район наиболее вероятно подвергнется ударам или захвату.

– Кто? – уточнил Костя, хотя и так было ясно.

– Да этот… э-э-э… как его? Двухлопастной? Ну, такой вот… – Водитель повертел пальцами двух рук, изображая пропеллеры.

– «Чинук»?! ^[35]– безмерно удивился Костя.

– Ну да… да… точно! – еще больше обрадовался водитель. – Я как раз глаза поднял, оно «бух!», а он так боком: «пук-пук-пук» – и скрылся за крышами. Думал, просто присел, а оно, гляди, во как! Ха!

И действительно, клубы дыма с каждым мгновением становилось все гуще и гуще.

– А я взрыва ракеты не слышал, – признался Костя.

– Так из ДШК гробанули! Я б себе тоже поставил, да крыша хлипкая. Не выдержит. – Водитель оглянулся на «тойоту-короллу».

– Да, – согласился Костя, – не выдержит. Вывернет с корнем.

– Может, укрепить?

– Можно и укрепить, – согласился Костя и подумал, что кромсать такую машину грех, больно красивая.

– Я планирую прорезать дыру, чтобы стрелять с заднего сиденья. А то без пулемета, сам понимаешь, какие времена. А полегче, типа ПКМ или РПК ^[36], поставить на капоте по обе стороны.

Костя едва не рассмеялся горячности водителя.

– Тебя как зовут?

– Петр.

– А меня Костя. Ну давай, Петр! Почаще бы встречаться по такому поводу. – Костя мотнул головой в сторону взорвавшегося вертолета.

– Вот это точно! – воскликнул Петр. – Бывай!

Они разбежались. Костя залез в кабину:

– Видали?

– Видали, – бесстрастно отреагировал Игорь. – Твой знакомый что ли?

– Да нет… просто так, – Костя завел двигатель, – хороший человек.

– Рвем когти!

– Рвем!

Раз Божко волнуется, подумал Костя, то неспроста, он беду чувствует, как муха варенье.

Через пять минут, когда они выскочили на Югославскую площадь рядом с храмом Святых Петра и Павла, он вздохнул с облегчением: до цели их экспедиции оставалось совсем немного, каких-нибудь два километра. Однако площадь была залита огнем. Горящие языки пламени растекались по асфальту. Игорь выругался:

– Бляха муха! – И выглянул вместе со всеми в окно.

Чуть дальше Югославского перекрестка, перед универмагом, полыхал вертолет. Костя «чинуки» видел разве что по телевизору. Один из винтов еще вращался, закручивая вокруг себя жирный, густой дым. Из провалившегося брюха било пламя, то и дело, дико крича, выскакивали горящие фигурки людей, но, не пробежав и десятка метров, падали и больше не поднимались. Тошнотворно пахло горелой плотью и горючим. С треском рвались боеприпасы, во все стороны летели пули и осколки. Кабина быстро наполнилась гарью. Костя уже надавил на газ, когда Сашка заорал:

– Стой! Такое кино! Такое кино! – Он выхватил «соньку». – Если бы мне рассказали, что такое бывает, ни за что не поверил бы! – И кинулся снимать.

Костя закрыл нос и дышал сквозь куртку, прижимая к лицу локоть, но вони от этого не становилось меньше.

Там, где лежали люди, на оранжевом фоне огня тоже поднимался черный дым. Таких точек на асфальте было больше десятка. Это значило, что «чинук» летел с десантом. Куда только, непонятно. Не успел Костя об этом подумать, как увидел бойца в военной форме с ПКМ наперевес, выскочившего справа из-за домов. «Та-та-та-та… Та-та-та-та… Та-та-та-та…» – ударил он из ПКМ. Но, кажется, горящим пиндосам было все равно. На следующем перекрестке выскочил еще один боец с пулеметом и тоже стал поливать «чинук» и горящие фигурки на асфальте.

Затем рванул еще один бак. Пламя ударило вверх и вбок, задев дом, из-под крыши которого взметнулся бело-серый дым. «Чинук» завалился набок, открыв взору распоротое брюхо, куда, должно быть, попала очередь ДШК.

Сашка выскочил, подбежал и принялся снимать с разных ракурсов и «чинук», и пиндосов, и ближайшего бойца. Взрыв застал его врасплох. Правда, пламя прошло поверху, но Сашка кубарем покатился по асфальту.

Игорь заорал как бешеный, высунувшись в окно и показывая куда-то вверх и вбок:

– Гони! Гони!

Высоко в небе появился еще один «чинук». Костя надавил на клаксон, но Сашка не отреагировал. Вряд ли его съемка стоила того, чтобы сгореть заживо или попасть под обстрел. Ближайший боец перенес огонь на новый «чинук», хотя до него было еще далеко.

Костя газанул, подлетел к Сашке, и Игорь за шиворот втянул его в салон. Сашка первым делом помотал мордой и попросил спрятать «соньку», а затем схватился за бутылку с газировкой и сполоснул чумазую морду, на которой отсутствовали брови и чуб.

– Вот такой репортаж будет! – радовался он, показывая большой палец.