Библиотечная сказка (СИ)

Из-за стеллажа доносились голоса Кати и Марины, в отсутствие читателей обсуждающих, какой стиральный порошок лучше - "Ушастый нянь" или "Я родился"...

Эвелина вспомнила, как однажды они с подругой прошли через портал. Нина так хотела увидеть вид с плато. "А я не пустила ее, дура пугливая. А теперь она в тюрьме и ничего, кроме решеток, не видит...".

На днях Штерн с трудом добился для Эвелины свидания с Ниной без стекла, надеясь, что подруга сможет повлиять на упрямицу.

- Я покурю, - бросила Эвелина сотрудницам и вышла. Те едва услышали ее, теперь увлеченно дискутируя о преимуществах "Фруктоняни" перед "Агушей".

С Залива тянуло свежим финским ветром, и Эва снова ощутила болезненный укол: сколько раз они плавали на этом пляже с Ниной... Нина!

... Она лежала под капельницей, укрытая пледом; под головой - подушка. Вблизи Нина выглядела еще более истощенной, чем в зале суда.

Генрих деликатно отошел к окну, чтобы не мешать разговору девушек.

- Эви, привет, - улыбнулась Нина, повернув голову. - Вот здорово-то... Только не плачь и не будем говорить о голодовке... Ладно? Я уже сказала, когда прекращу ее... Что с дверью? - шепнула она.

- Не обращала внимания уже давно...

- Эви, не надо, - Нина коснулась кончиками пальцев плеча Эвелины. Тонкие пальцы, выступающие косточки, сухая горячая кожа, покрытая аллергической сыпью - как эта женщина была не похожа на прежнюю цветущую Нину! - Я просила не плакать... Меня ведь до суда уже осудили, не разобравшись, как абсурдно обвинение... Мне никто не верит. И я не знаю, как еще доказать свою честность...

- Но такой ценой?..

- А ты думаешь, что мне легче с клеймом террористки?..

Девушки проговорили до конца процедур. Уходила Эвелина с еще более тяжелым сердцем. Нина была непреклонна. А на работе балагурила Катя, ехидничала Марина, ворчала Степанида, шумно зевала Леокадия из читального зала, ругалась по телефону Марго. Все было как всегда, и никому не было дела до голодающей в следственном изоляторе девушки, протестующей против несправедливого обвинения. "Одна. Сама за себя и за Нину. Только чудо может помочь. Только чудо...".

* Дочь

У специального блока тюремной больницы их снова атаковали охранники с автоматами. Волан-де-Морт и Беллатриса вскинули палочки. Сверкнула яркая зеленая вспышка. Потом Беллатриса снесла дверь вместе с частью стены. Медсестра и две надзирательницы завопили от ужаса. Игнорируя их, женщина подошла к двери палаты - с окошком и массой затворов. Впрочем, на поверку они оказались полным барахлом и открылись от простого заклятия "Аллохомора".

Палата была четырехместной, но в ней оказалась только одна пациентка. Девушка свернулась клубочком на койке, лицом к стене. Она спала или ослабела до предела потому, что никак не реагировала на шум боя, только застонала и натянула одеяло на голову.

Врач, который зашел осмотреть Нину, попытался загородить дорогу Волан-де-Морту. Сообразив, что этот магл в белом халате все-таки пытался оказать его дочери медицинскую помощь, Темный Лорд не стал убивать или калечить его, а просто оглушил Конфундусом.

Когда бывший Том Реддл вошел в палату, Нина слабо пошевелилась, и одеяло сползло с ее головы. При виде исхудавшей дочери Лорд вспомнил, как полтора года назад входил в другую тюремную камеру, к другой измученной женщине... Судя по лицу Беллатрисы, она вспомнила о том же...

- Маглы поплатятся за это, - прошипел Темный Лорд. С первого взгляда он понял, что Нина - не сквиб. Фамильная сила Мраксов светилась в ней. - Они горько об этом пожалеют!

Нина открыла глаза и тут же закрыла их. После бессонной ночи она выбилась из сил. Накануне после суда доктор снова попытался убедить строптивую пациентку прекратить голодовку, но потерпел неудачу. Отпуская Нину в палату, он украдкой всучил ей пакет с "контрабандой": "Ну не подставляйте меня, Нина Викторовна! Мне за вас регулярно шею мылят, а при чем тут я? Если у вас показатели упадут, мне велят кормить вас через зонд, и я не смогу ослушаться, я же человек подневольный!". "Все вы подневольные и все ни при чем, а я все сижу и сижу", - вспомнила Нина следователя Васю, но пакет взяла. За последние две недели это был уже третья "контрабанда". Врачей пугали ее ухудшающиеся анализы. Нина понимала, что в критической ситуации начальство изолятора прибегнет к принудительному кормлению... Чтобы избежать этой мучительной процедуры, Нина иногда соглашалась украдкой съесть кусочек хлеба или пару конфет, чтобы анализы были не такими страшными...

В пакете кроме бутерброда с сыром, конфет и обезжиренного йогурта оказался еще и кусочек ее любимого черничного чизкейка. Нина хотела выбросить его: "Они что, офигели? Что со мной будет, если я это съем?". но руки сами поднесли торт ко рту...

Первый приступ дурноты настиг Нину в душевой кабине. Тошнота накатила волной, живот резанула боль. В глазах потемнело, но девушка успела опуститься на корточки и закрыть воду: "Хоть не расшибусь и не захлебнусь!". Она сидела и пережидала, пока приступ пройдет. Позвонить медсестре Нина не могла: она ела нелегально, доктор подкармливал ее на свой страх и риск...

Наконец она кое-как разогнулась и на подкашивающихся ногах выбралась из кабины. Она растерлась полотенцем и надела пижаму, когда начался второй приступ. Нина едва успела склониться над унитазом и долго не могла разогнуться, кляня последними словами и торт, и доктора и саму себя. Когда спазмы отступили, Нина умылась, вычистила зубы и в палате попыталась снять недомогание испытанным средством - соленым чаем, но вместо облегчения ощутила новый приступ тошноты, а от сладкого живот снова скрутило болью.

Медсестра прибежала в палату, сделала Нине укол спазмалгетика, заставила выпить полисорб, положила на живот пузырь со льдом и всю ночь не отходила от пациентки. Боль прошла, но Нину бросало то в жар, то в озноб. Утром Нина кое-как поднялась с постели, натянула майку и спортивные штаны и хотела отнести пижаму в ванную для стирки, но бессильно опустилась на неубранную постель, закуталась в одеяло и закрыла глаза. "Твою мать... Как же мне плохо. Сама виновата, пожадничала, не нужно было есть еще и торт! Как только жива осталась!".

Грохот, вой сирены и испуганные вопли доносились до нее как сквозь вату. "Что там, пожар или массовый побег? - вяло подумала Нина. - Плевать... Нет сил...".

Что-то громыхнуло совсем рядом, зазвенело стекло. В палату вошли люди. Нина хотела сказать, чтобы от нее отстали, но смогла только застонать, а свет ламп больно ударил по глазам...

- Наследнице Мраксов здесь не место, - Волан-де-Морт снял с Нины одеяло и поднял девушку на руки.

- Отвяжитесь, - не открывая глаз, прошептала она и попыталась оттолкнуть его. Девушка оказалась очень легкой; под тонкой майкой и брюками прощупывались все косточки. Волан-де-Морт ощущал, как в нем клокочет ярость и растет желание смешать с пеплом этот клоповник, размазать всех, кто заточил сюда его дочь, - следователя, судью, прокурора, но к этому примешивалось и другое чувство, смутное, незнакомое, но беспокойное - при виде темных кругов под глазами дочери и ее худых рук...

Беллатриса взглянула на свисающую руку Нины... Черные глаза колдуньи засверкали то ли от негодования, то ли от слез.

- Милорд, - у Беллатрисы перехватило дыхание, - ее руки... Подобные отметины оставляли дементоры... Ее пытали!

- Я отправлю ее в имение, - Волан-де-Морт тоже увидел черно-багровые синяки на руках Нины, и едва сдержал бешенство. - И вернусь. А ты... Ты пока можешь дать волю гневу. И этот маразматик Дамблдор еще считал маглов равными нам по разуму... Да они даже на людей не похожи! - взревел он.

При виде Повелителя, вышедшего из камина с молодой женщиной на руках, Нарцисса Малфой удивленно посмотрела на обоих... Трудно было узнать Нину Самойлову, которая на всех фотографиях была такой крепкой и цветущей девушкой. Как она изменилась после заточения...