За дверью

— Не поддадимся! — воскликнул возбужденный речью Сереней.

— Вот и хорошо, вот и молодцы! — подытожил Тимофей Пахомович. — Ну, поговорили сегодня, и, пожалуй, хватит. Вам надо отдыхать и сил набираться перед новым рабочим днем. Нам тоже отдых потребен.

Савватей с девушкой сразу же встали, попрощались со всеми и отправились в гардероб за одеждой. Световзор, Ерема, Владиград и Сереней еще чуть задержался в комнате, тренер показывал ученикам какие-то болевые точки на плакатах. Пафнутий покинул клуб как будто в трансе, с остановившимися глазами, со сжатой в кулаке визиткой. Похоже, что он нашел здесь намного больше того, что ожидал: не только возможность вернуться к любимой работе, но и, что гораздо важнее, единомышленников. Тимофей Пахомович и Захарий Ефимович удалились в дальнюю комнату. Афанасий остался сидеть на стуле у двери, ожидая, когда Световзор и его ученики уйдут.

Я вышел на улицу следом за Пафнутием. Мимо меня быстро прошагали что-то оживленно и со смехом обсуждавшие Савватей и его девушка. Из обрывков их фраз я понял, что говорили они отнюдь не об объединении людей против боблинов. К сожалению, удобная для наблюдения за клубом квартира на первом этаже теперь была занята вернувшимися хозяевами. Поэтому я неторопливо двинулся вдоль дома, с помощью магии подслушивая то, что говорилось в дальней комнате.

— А ты сегодня был в ударе! — заметил Захарий Ефимович.

Тимофей Пахомович издал серию гавкающих звуков, означавших смех:

— Пожалуй, это хренцузский коньбычок на меня так подействовал. Ну что, Ник, не заскучал ты тут без нас? Не заснул? Не допил все, что на столе?

Генерал Старопутов, который в одиночестве выпил пару стаканов, проговорил, немного растягивая слова:

— Я телевизор смотрел. Там людям лапшу на уши вешают. А вы, значит, тем же самым занимались?

— Помаленьку, потихоньку, — хихикнул Захарий Ефимович. — Слышал бы ты сейчас Тима, сам бы внимал ему с открытым ртом, как эти молодые дурачки.

— Да не дурачки они! — возразил Тимофей Пахомович. — Просто энергии у них много, силы много. Сила их пока сильнее разума. Им кажется, что всего они достигнуть могут. Особенно если есть кто-то, кто им цель покажет и пообещает помочь до этой цели дойти. Разве мы сами не такими были? Разве мы не верили в светлые идеалы Уравнительной церкви? Разве искренне не молились вместе со всеми о всеобщем равенстве и братстве? Наливай! Чтобы мы на самом деле верили в то, во что бы нам хотелось верить!

— Опять красиво сказал! — восхитился Захарий Ефимович, вместе со всеми выпивая и закусывая.

— Красиво говорить сейчас все умеют, — буркнул генерал.

— А то! — согласился Тимофей Пахомович. — Раньше нас, молодых, обманывала одна Уравнительная церковь. И она одна использовала нас. А сейчас с одной стороны молодых обманывает государственная боблинская пропаганда, а с другой — мы. И они, и мы — все хотят попользоваться энергией молодых, пока те не научились отличать правду от лжи. А молодые нынче умные. Их на голом лозунге не поднимешь. Вот, скажи, Ник, генерал Колосской армии, много ли было бы у нас солдат, если бы не было обязательного набора, а только добровольная служба?

Генерал отрицательно покрутил головой.

— А ты, Захар, скажи, много бы у нас было сотрудников, если бы я не рассказывал молодежи про то, как мы защищаем хороших людей от плохих боблинов?

Захарий Ефимович ответил:

— Нет, немного.

— Ведь мы же по сути — те же бандиты. Мы защищаем тех, кто нам платит. А на тех, кто не платит, натравливаем своих бойцов. Сколько их у нас?

— Тысячи полторы наберется, — подняв глаза кверху, прикинул Захарий Ефимович. — Из них только пять сотен официально числится в охранных фирмах нашей ассоциации. Остальные даже не знают, на кого работают. Да им и все равно. Кликнем клич: «Громи боблинов!», и к нашим полутора тысячам добавится еще десять-двенадцать. А потом кто разберет, в чьих интересах прошли погромы.

— Ваша частная армия — ничто! — заявил Старопутов. — Ваша молодежь дурная, но не настолько, чтобы пойти на автоматы. А вы, я надеюсь, не настолько дурные, чтобы туда ее послать.

— Конечно, мы не дурные. И правила игры знаем. Ведь в нашей Колоссии как? Кто голову поднимет повыше — того, чик, и уже нет. Только ты не забывай, Ник, что там, — Тимофей Пахомович ткнул указательным пальцем кверху, — прекрасно понимают, что мы привлекаем к себе всех недовольных, причем активно недовольных. И мы держим их под контролем. Ты думаешь, что наши охранные фирмы, наши офисы, наши клубы, наши счета и сами мы — просуществовали бы хотя бы один день, если бы у них, — снова тычок пальцем вверх, — возникли подозрения, будто мы можем представлять опасность для ИХ власти? То, что нам позволяют иметь спортивные клубы и обучать тут молодежь единоборствам — это опять-таки способ взять под контроль энергию юности и направить ее в нужное русло. Ведь всем прекрасно понятно, что даже самый лучший борец — не боец против пули.

— Каламбурчик получился! — радостно воскликнул Захарий Ефимович. — Надо бы записать…

Он подошел к стеллажу, открыл первую попавшуюся тетрадь и написал в ней: «Борец — против пули не боец».

Тимофей Пахомович усмехнулся:

— Ты, главное, Светику эти слова не скажи. А то обидится.

— Светика мы обижать не будем, — согласился Захарий Ефимович и захлопнул тетрадь. — Светик — человек хороший, хотя и идеалист.

Судя по интонации, с которой он произнес слово «идеалист», оно для него было синонимом слова «дурак».

Захарий Ефимович снова сел за стол и произнес:

— А этот Филипп Скалкин тоже неплох! Как думаешь, Тим? Ему убить — что муху прихлопнуть.

— Да, встречаются сейчас такие. Не отчаянные рубаки, как были мы в молодости, а твердые и хладнокровные. То ли современные фильмы на детей так влияют, то ли компьютерные игры. Для них живое существо — все равно, что персонаж на экране. Но нам таких не надо. Такие за идею работать не будут. Умные. Скалкина будем держать на заметке, но подальше. Вдруг нам когда-нибудь потребуется человек для работы… одноразовой. Тогда и его не жалко, и с нами связей никаких не будет. А для постоянной работы нам бы людей попроще. Которым можно поменьше заплатить, а побольше наобещать.