Завтра будет буря

Один из стоящих держал в руках все конфискованные у сталкера вещи, когда бывший заключенный подошел, красный грубо всучил ему его часы, респиратор и подсумок для аптечки. Надевая часы на руку, Костя заметил отчеканенный на обратной стороне подпись «собственность П.А.»

— Оперативно вы- иронично заметил конвоированный и надел часы на руку.

— Выходим- отвернувшись от Кости, сказал самый старший из конвоиров. Двое человек встали на дрезину и взялись на рукоятки, еще двое начали автоматами подгонять пленных к путям, командир и еще трое конвоиров спустились на рельсы и вслед за скрипящей дрезиной двинулись вперед.

— Олег… — начал Костя, когда его подвели к его сопровождающему.

— Все вопросы потом, мы не можем сейчас говорить- не поворачивая головы ответил Сержант. — Надеюсь ты сказал правду, потому что я использовал последний козырь Ганзы, что бы нас вызволить отсюда, если честно, я вообще не понимаю, на что надеется Гуравлев, ставя на тебя так много…а теперь иди вперед, время вопросов будет потом. Группа двигалась по тоннелям красной линии к Комсомольской.

Глава 6. В аду места ограничены

— Выходим- пробубнил ведущий. Железные створки гермоворот освещались жадными языками больших фонарей, лежащими в руках разношерстно одетых людей. Третьим в строю стоит сильно постаревший Сержант. Это была его первая вылазка на поверхность, но даже еще не выйдя за ворота он успел неслабо перепугаться, постоянный гул, как будто сотни мертвецов за стенкой завывают под палочку дирижера, да и то, что рассказывали о поверхности уже заставляло душу спрятаться в пятки. Сталкеров не хватало: каждый раз с поверхности не возвращались люди. Каждый, кто хоть раз ходил на поверхность по возвращении на станцию не отлипал от бутылки с крепким спиртным, слонялся по платформе, а на людей смотрел мутным взором, будто бы мысленно уже вынес им приговор. Те, кто не пил, обычно сидели в углу платформы, уткнув голову в колени, и дико рыдав, или безумно шепча, что то. Мало кто из них не убивал себя дольше недели. Все, с кем разговаривал Сержант перед своим первым выходом, всем чем угодно клялись, что больше никогда бы не пошли на поверхность, но голод ставил свои условия. Еды едва хватало на пол недели, говорить о приемлемом количестве медикаментов просто не приходилось.

Тяжелые створки заскрежетали. Немного пригнувшись, первые в строю вскинули автоматы, найденные на милицейском посту станции. И лишь когда створки полностью разошлись, группа выдвинулась. Сильная вонь сразу же резанула нос Сержанта, да так, что не помогала даже тканевая повязка на лице. Противогазы были на станции штучным товаром, новичкам они были не положены. Люди начали подниматься по холодным ржавым эскалаторам. На какой-то момент молодому Сержанту даже показалось, что даже неодушевленные, казалось бы, машины умерли, будто бы вслед за человеком умирают и все его творения. Медленно и очень осторожно группа взбиралась по тлеющий скелетам эскалаторов, иногда ступеньки под ногами спутников угрожающе поскрипывали, норовя вместе с этими самыми спутниками провалится в бездну. И никто не мог объяснить, как советские эскалаторы могли истлеть и проржаветь настолько за каких — то несколько недель. Спустя десять минут группа уже была наверху. Пустой холл станции. Пустые, в спешке брошенные ларьки, какой то мусор в обилии ютится в углах стен, и ни одной живой души, за исключением дерзкой кучки людей, выбравшейся за припасами, даже крысы на некоторое время предпочли спрятаться по глубже. Держа палец на курке, ведущий уверенно свернул влево, остальные повернули за ним. Они уже подходили к лестнице, ведущей наверх, когда внимание Сержанта привлек плакат с фотографией. На ней был запечатлен какой то храм, а внизу большим шрифтом покоилась надпись «БОГ ЛЮБИТ НАС» Были заметны следи от ножа, причем достаточно свежие следы, как будто кто то пытался отодрать назойливый плакат, но похоже мало в этом преуспел. Вспомнив, о том, где он, Сержант смог только когда группа уже начала подниматься по лестнице. Он не видел сейчас взглядов таких, как и он сам, людей, впервые идущих на поверхность, взгляды которых с любопытством устремлялись вперед, терзаемые вопросом «а какой он теперь, мой дом?» У Сержанта не было терзаний по этой теме: несомненно ему нравилась Москва, поэтому он и выучил когда то русский, но его дом был не здесь, он был в теперь такой далекой Германии, в тихом городке под названием Бьорде на востоке страны. С упоением и горечью в редкие свободные минуты Сержант вспоминал родной город, тихие кривые улочки, любимую закусочную, родной дом… Он не испытывал иллюзий, по поводу того, что случилось с его домом. Он понимал. Он был реалистом.

Лестница осталась позади. Но не успели люди выйти, как застыли на месте, а перед ними распростерлась мертвая улица, серые дома с разбитыми стеклами в оконных проемах и обвалившейся кое — где штукатуркой. Сержант не переставал удивляться, как радиация может изменить облик еще недавно живого города за такое короткое время. Но это было лишь самое малое, что сегодня преподнесет мертвый город — призрак этому дерзкому путнику.

Справа кто то дрожащими руками выдернул из-под жилетки крестик, поцеловал его и в соответствии с православными традициями перекрестился. Сержант никогда не отличался особым религиозным рвением, хотя рос и воспитывался в католической семье, но при виде этого уже не города, а скорее исполинского призрака, ему вдруг очень сильно захотелось перекреститься. Но он не рискнул. Католики крестятся иначе.

— Все, хватит стоять, группа выдвигаемся- буркнул ведущий спустя минуту. — Худшее все равно ожидает впереди- с неописуемой горечью и тоской в голосе, добавил он.

Как будто подчиняясь команде «впереди», растерянные, испуганные новобранцы опустили взгляды с разрушенных многоэтажек на дорогу впереди. И лишь когда послышался нестройный хор роптаний, проклятий, молитв о помощи и просто отборного мата, Сержант последовал примеру остальных, и тоже перевел взгляд. Чудовищная картина ошарашила его. Огромное, нескончаемое до самого горизонта, количество трупов. Сотни, сотни тел кровавым ковром валялись повсюду. Все они лежали бездвижно, как будто еще один слой земли, наложенный кем — то на асфальт. Большинство, особенно те, кто лежали ближе к спуску в метро, умерли в муках, агония не отпускала их до последнего, уходя лишь вместе с последним клочком воздуха, вырывающимся на волю из легких умирающего. На обезображенных лицах пока еще виднелись гримасы боли, они до последнего боролись за жизнь, но старуха — смерть уравняла всех, и боровшихся и смирившихся.

— Сколько же их- донеслось до немца. Выправки Бундесвера хватало на то, что бы ни удариться в панику и, бросив все, не бежать куда глаза глядят с этого огромного кладбища, но не более. Неожиданно сзади раздался звук рвущейся ткани и чего-то сочного. Имевшие оружие взвели свои автоматы в боевое положение. Это оказался пес. Точнее пародия. Серая кожа, просвечивающая позвоночник, почти без природной шерсти, нестройный ряд длинных клыков, готовых порвать любого прохожего в клочья. Увидев обративших на него внимание, пес рыча попятился от поедаемого до этого человеческого трупа.

— Не бойтесь, это собаки… бывшие… мертвечину жрут, хоть на этом им спасибо- ответил ведущий. С новобранцами вообще разговаривал только он. Трое его товарищей всегда носили противогазы, и еще ни разу не показывали своих лиц на широкой публике, к тому же они пытались держаться особняком, всегда приносили много спиртного с вылазок на поверхность, и лишь ночью со стороны одного из южных тоннелей доносились завывания, которые при некоторой сноровке и фантазии походили на солдатские песни.

Судачили, мол этих троих с их тогдашним сталкерским отрядом ублюдки загнали в двухэтажное здание, которое оказалось детский садиком. К тому же они единственные, кто тогда выжил. Но с того момента если кто и слышал от них внятную речь, то это тот, кто сейчас вел группу новоиспеченных сталкеров по улицам мертвого города.